Лондонские оборотни - Брайан Стэблфорд

— Вы слишком далеко зашли. Не следовало вам присылать за мной своего человека, и я помогать вам не стану, что бы вы мне ни лгали.

Когда Харкендер пристально посмотрел ей в глаза, Лидиард не увидел в его взгляде отражения паука. Было даже такое мгновение, когда Лидиард решил, что тот искренне жалеет о происходящем. Но выражение лица мага тут же изменилось, и он заговорил с Корделией совершенно иначе.

— Вы просто дура, — заявил он. — Вы, женщины, в вашей заносчивости верите, будто можете перевернуть весь мир по своему капризу. Вы воображаете, что мир принадлежит вам и что вы можете им править и распоряжаться в нем по своему желанию. Вы думаете, что это прославленная империя, где вы сидите на троне, коронованные добродетелью вашей благородной женственности. Вы не лучше вашего отца. Но я-то повидал настоящий мир, который скрывается за пеленой этого. Я повидал макрокосм, в том свете, что льется с небес, и освещает мою исстрадавшуюся душу, и я повидал пропасть самого Ада, которая зияет под ногами у всех тех, кто гордо ступает по земле. Не могу взять на себя смелость показать вам истинное лицо Рая, миледи, но вполне в силах продемонстрировать вам пропасть Ада, если дам себе труд это сделать.

Голос его лился гладко, точно шелк, но был полон угрозы. Корделия поняла, что теперь он пытается ее запугать, но она твердо решила, не пугаться или хотя бы не показывать страха.

— Если вы заглядывали в Ад, значит, он не столь ужасен. — сказала Корделия с должной мерой презрения, — Не думаете же вы, что если я леди, то не обладаю достаточной храбростью, которой хватило бы выслушивать ваши слова безо всякого трепета? Я ведь тоже Таллентайр, помните об этом, и, хотя мой отец, с тех пор, как появился Дэвид, не удостоил меня чести воспитывать так, как он воспитывал бы сына, я все-таки не раба суеверий. Не сомневаюсь, вы не остановились бы перед тем, чтобы досадить мне самым грубым и насильственным образом, какой только найдется, но уж своими хитроумными иллюзиями вы не можете причинить мне вред, мистер Харкендер, поскольку вовсе я не так глупа, как вам кажется.

Лидиард не знал, то ли стонать, то ли радоваться, когда услышал, как пульсирует кровь в ее венах и как колотится ее сердце. Он молился, чтобы она успокоилась, и был счастлив, когда этого не произошло.

— Вам не следует так язвить и поддразнивать меня, — ровным голосом упрекнул Харкендер. — Потому что я раз и навсегда решил, что у меня на все презрительные насмешки есть только один ответ, а именно — ответить на них так, как того заслуживают люди, позволяющие их себе. Не пройдете ли вы со мной в подвал, где живут крысы и пауки, чтобы я имел возможность показать вам самый Ад? Если согласны, я вам обещаю, что вы познаете истинную глубину вашей ошибки, и это будет очень болезненно.

Так вот что он собирается сделать! подумал Лидиард. Она-то думает, будто его поддразнивает, но на самом деле это он издевается над ней. Она не понимает, в какую играет игру, и не знает, на что он способен!

—  Я не боюсь крыс и пауков, — упрямо отвечала Корделия. — Вы полагаете, они меня напугают, и я не осмелюсь заглянуть в вашу Дверь, ведущую в Ад, и таким образом не смогу убедиться, что ничего подобного вовсе не существует, вы во мне сильно ошибаетесь.

— О нет, миледи, — улыбнулся Харкендер. — Вовсе я в вас не ошибаюсь!

Тогда, и только тогда, Лидиард осознал истину, которую он почему-то прятал от себя с того самого момента, когда впервые увидел Люка Кэптхорна. Жертвой этой странной игры была вовсе не Корделия, это был он сам. Харкендер или Паук откуда-то знали, что он там, в душе у своей возлюбленной. Люк Кэптхорн явился не ради того, чтобы захватить в плен Корделию, но через нее он собирался добраться до него, Лидиарда. И вовсе не Корделии собирались продемонстрировать пропасть Ада, но Дэвиду, заключенному внутри Корделии.

Харкендер направился через длинный коридор к следующей двери, откуда открывался проход к каменной лестнице. Корделия следовала за ним, ее мысли смешались в какой-то вихрь.

Лидиард пытался уйти из сознания Корделии. Он думал, что если ему удастся вернуться в спокойствие и тишину каменного убежища в глубине земли, ее могут отпустить. Он напряг все свои силы, все мысли, чтобы уйти из ее сознания, из ее мыслей, но с таким же успехом он мог бы освободиться от своей собственной души. Точно так же он не мог отделиться от ее тела без помощи какого-нибудь злого магического существа.

Звук их шагов гулко отдавался в пустоте, когда они спускались по степеням. В высоко поднятой руке Харкендер держал свечу, которая заранее предусмотрительно была поставлена в стенную нишу, он освещал путь.

По мере того, как лестница спускалась, они поворачивали то вправо, то влево, хотя, казалось, она не вилась спиралью вокруг определенной оси. Корделия подумала, что ступенек на деле оказалось значительно больше, чем можно было бы ожидать. Хотя они уже миновали несколько дверей, по всей вероятности, ведущих в подвал, Харкендер ни разу не остановился, а в ведущем вниз коридоре не видно было никаких явных признаков, что он подходит к концу.

Это иллюзия, думала Корделия. Просто-напросто фокус какой-то, бояться тут нечего.

Совершенно беспомощный, Лидиард ждал.

Казалось, но ведь, на самом деле, такого быть не могло, будто они спускались, по крайней мере, полчаса. Не раз Корделия слышала, как в темноте передвигаются какие-то животные, но при слабом свете свечи не видно было никаких крыс или мышей. И она не заметила ни одного живого паука, хотя в коридоре было полно паутины. Она потеряла счет ступенькам, а воздух вокруг оставался холодным и недвижным.

Возвращайся назад! бессильно кричал Лидиард. Ради Господа, возвращайся же ты назад!

Но его заманили в ловушку, так же надежно, как если бы связали шелковыми нитями паутины, привязали веревками к спинке кровати, а пауки тучей сыпались на него сверху, алчно набрасываясь на него, и так же надежно, как если бы самой его душой овладело бы что-то темное, чудовищное и злобное.

Наконец, Харкендер остановился перед деревянной дверью старинной работы, украшенной крупными шляпками гвоздей и тяжелыми железными засовами.

— Так это и есть Ад? — спросила Корделия, она слегка запыхалась, и ее голос не был так полон презрением, как ей хотелось бы.

— Это в самом деле он и есть, миледи, — объявил Джейкоб Харкендер, а его руки в неровном свете свечи казались чудовищно громадными и покрытыми густыми темными волосами. Одной рукой он осторожно отодвинул засовы, затем толчком распахнул дверь. Она бесшумно отворилась в темную пустоту.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});