ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

Штефани плачет. Мои глаза тоже наполняются слезами. Джил стоит в трех метрах от нас, рядом с тренажером для ног. У него за ухом - его фирменный карандаш, очки оседлали кончик носа, в руках - его вечный блокнот, похожий на записную книжку да Винчи. В три шага он подходит ко мне и сжимает меня в объятиях. Я чувствую щекой его цепочку. Отец, Сын, Святой дух.

В 2001 ГОДУ НА УИМБЛДОНЕ я близок к победе над Рафтером. В пятом сете подаю решающий мяч. В двух очках от победы неуверенно бью справа - и сетка. В следующий раз - пропускаю простейший удар справа. И вот теперь мой соперник вновь воспрянул духом, и уже он считает, что близок к победе.

- Урод! - кричу я.

Судья на линии тут же сообщает об этом судье на вышке.

Я получаю предупреждение за грубую брань.

Теперь я не могу думать ни о чем, кроме судьи на линии с его чрез-мерным усердием. Я проигрываю сет 8-6, а затем и матч. Я разочарован, и в то же время поражение не кажется мне столь уж значимым.

Помимо здоровья Штефани и грядущего пополнения семьи, я постоянно думаю о нашей школе, которая должна открыться этой осенью. Сейчас в ней набирается двести учеников с третьего по пятый класс, хотя мы планируем за два года расшириться до полного учебного цикла - с нулевого до двенадцатого класса.

Мне нравится концепция нашей школы и ее дизайн, но особенно я горд тем, что мы, не жалея, вкладываем деньги в свои начинания. Много денег. Мы с Перри с ужасом узнали, что Невада тратит на образование меньше, чем почти любой другой штат США, - $6800 на одного ученика, тогда как в среднем по стране эта цифра равна $8600. Мы по-клялись, что в нашей школе дела будут обстоять не в пример лучше. Будем вкладывать в детей максимум средств, полученных как через государственное финансирование, так и от частных пожертвований, и докажем, что в образовании, как и везде, финансирование важно.

Кроме того, занятия в нашей школе будут продолжаться дольше обычного - восемь часов вместо обычных для Невады шести. Ведь для усвоения знаний требуются как время, так и практика. А еще мы собираемся активно привлекать родителей. Хотя бы один из родителей каждого ученика должен уделять школе по двенадцать часов в месяц, например, сопровождая учеников на экскурсии. Мы хотим, чтобы родители были нашими партнерами, чтобы они включались в учебный процесс и полностью отвечали за подготовку детей к колледжу.

Время от времени, устав или загрустив, я подъезжаю к школьному зданию и смотрю, как оно обретает форму. Изо всех моих противоречий это кажется мне самым поразительным и даже забавным: мальчишка, боявшийся и ненавидевший школу, превратился в мужчину, который черпает вдохновение в зрелище собственной строящейся школы.

Увы, я не могу приехать на ее открытие: играю на Открытом чемпионате США 2001 года. Я играю за мою школу, а значит, показываю лучшее, на что способен. После четырех кругов я встречаюсь с Питом в четвертьфинале. Когда мы выходим из-под трибун, понимаем: сегодня будет наша самая жестокая битва. Мы оба чувствуем это. Сегодня наша тридцать вторая встреча, у него больше побед -17 против моих 14. И вот сегодня на наших лицах отчетливо проступает жестокость. Именно здесь и сейчас разрешится наше соперничество. Победитель получает все.

Казалось бы, Пит не в лучшей форме. Уже четырнадцать месяцев он не побеждал в турнирах Большого шлема. Дела у него не шли, и он открыто говорил о своем уходе из спорта. Но все это не имеет значения, когда он играет со мной. Тем не менее я выигрываю первый сет на тай- брейке и теперь настроен оптимистично по поводу своих шансов. Первый выигранный у Пита сет становится в общей сложности сорок девятым выигранным сетом на этом турнире - против одного, в котором я потерпел поражение.

Вот только Питу никто, похоже, не сообщил эти цифры. Он выигрывает второй сет на тай-брейке.

Третий тоже заканчивается тай-брейком. Я допускаю несколько дурацких ошибок - сказывается усталость. Пит выигрывает этот сет.

В четвертом сете мы несколько раз втягиваемся в бесконечные обмены ударами. Впереди - еще один тай-брейк. Мы играем уже три часа, и за это время ни один из нас не смог отнять подачу соперника. Уже за полночь. Трибуны - больше двадцати трех тысяч болельщиков - встают. Не давая нам начать очередной тай-брейк, зрители устраивают свой собственный, топая ногами и аплодируя. Пока мы вновь не приступили к игре, они по-своему говорят нам «спасибо».

Я тронут. Вижу, что Пита это тоже не оставило равнодушным. Но я не могу думать о болельщиках. Не могу позволить себе думать ни о чем, кроме как о пятом сете, которого должен добиться во что бы то ни стало.

Пит понимает, что, если игра перейдет в пятый сет, преимущество будет на моей стороне. Он знает, что должен мощно отыграть тай-брейк, чтобы не допустить этого. И у него получается. Вечер безупречного тенниса заканчивается моим ударом справа, попавшим в сетку.

Пит кричит.

Мое сердце начинает биться ровнее. Я стараюсь почувствовать горечь, но не могу. Интересно, оттого ли, что я уже привык проигрывать Питу в решающих играх? Или оттого, что моя карьера и вся жизнь стали богаче, содержательнее? Так или иначе, я хлопаю Пита по плечу и желаю ему удачи. Конечно, это еще не похоже на прощание, но уже смахивает на репетицию прощания, которое, вероятно, не за горами.

В ОКТЯБРЕ 2001 ГОДА, за три дня до предполагаемых родов Штефани, мы приглашаем к нам в дом наших мам и судью штата Невада.

Я люблю видеть Штефани рядом с моей мамой: двух самых застенчивых женщин в моей жизни. Штефани часто привозит маме в подарок пару новых пазлов. А я, в свою очередь, обожаю маму Штефани, Хайди. Она похожа на Штефани, так что ее вид всегда приводит меня в хорошее настроение.

Мы вдвоем стоим перед судьей - босые и в джинсах. Вместо свадебных колец - веревочки из пальмового волокна, такие же, которыми я когда-то скрепил первую подаренную ей именинную открытку. Это совпадение, впрочем, мы заметили гораздо позже.

Отец говорит, что нисколько не был обижен, не получив приглашения. Ему оно не нужно. Он совсем не хочет быть гостем на свадьбе. Ему вообще не нравятся свадьбы (с моей первой женитьбы он ушел в самый разгар церемонии). Его совершенно не волнует, где, когда и как Штефани станет моей женой, - главное, чтобы я, наконец-таки взял ее в жены. Ведь она величайшая теннисистка всех времен и народов, утверждает отец. Чего же еще желать?

Судья быстро проговаривает все необходимые формальности, и мы со Штефани собираемся сказать «да», когда к нам прибывает бригада рабочих, чтобы привести в порядок газоны. Я выскакиваю из дома и прошу их на пять минут выключить свои газонокосилки и пылесосы для листвы, чтобы дать нам пожениться. Рабочие просят прощения. Один прижимает палец к губам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});