Холодный дом - Чарльз Диккенс

– Весьма возможно. Погода сегодня какая-то гнилая.

– Погода действительно гнилая, – соглашается мистер Снегсби, – и я нахожу, что она действует угнетающе.

– Черт ее подери! На меня она прямо ужас наводит, – говорит мистер Уивл.

– Что ж, вы ведь, знаете ли, живете уединенно, в уединенной комнате, где произошло мрачное событие, – отзывается мистер Снегсби, глядя через плечо собеседника в темный коридор и отступая на шаг, чтобы посмотреть на дом. – Я лично не мог бы жить в этой комнате один, как живете вы, сэр. Я бы так нервничал, так волновался по вечерам, что все время стоял бы тут на пороге – лишь бы не сидеть в этой комнате. Но, правда, вы в ней не видели того, что видел я. Это большая разница.

– Я тоже прекрасно знаю, что́ там произошло, – говорит Тони.

– Неприятно, правда? – продолжает мистер Снегсби, покашливая в руку кротким и убеждающим кашлем. – Мистеру Круку не худо бы принять это во внимание и сделать скидку с квартирной платы. Надеюсь, он так и поступит.

– Надеюсь, – отвечает Тони. – Но сомневаюсь.

– Вы считаете квартирную плату слишком высокой, сэр? – спрашивает владелец писчебумажной лавки. – В этом околотке квартиры и правда дороговаты. Не знаю почему; должно быть, юристы набивают цены. Впрочем, – оговаривается мистер Снегсби, покашливая извиняющимся кашлем, – я отнюдь не хочу опорочить хоть словом профессию, которая меня кормит.

Мистер Уивл снова окидывает взглядом переулок, потом смотрит на торговца. Мистер Снегсби, нечаянно поймав его взгляд, смотрит вверх, на редкие звезды, и, не зная, как прекратить разговор, покашливает.

– Как странно, сэр, – снова начинает он, медленно потирая руки, – что он тоже был…

– Кто он? – перебивает его мистер Уивл.

– Покойный, знаете ли, – объясняет мистер Снегсби, указав головой и правой бровью в сторону лестницы и похлопывая собеседника по пуговице.

– А, вы о нем! – отвечает тот, видимо не слишком увлеченный этой темой. – Я думал, мы уже перестали о нем говорить.

– Я только хотел сказать, сэр, как странно, что он поселился здесь и сделался одним из моих переписчиков, а потом вы поселились здесь и тоже сделались одним из моих переписчиков. В этом занятии нет ничего унизительного, напротив, – подчеркивает мистер Снегсби, терзаемый внезапным опасением, что этими словами он, сам того не желая, неделикатно предъявил какие-то права на мистера Уивла, – я знавал переписчиков, которые потом работали в конторах пивоваренных заводов и сделались весьма уважаемыми людьми. Чрезвычайно уважаемыми, сэр, – добавляет мистер Снегсби, подозревая, что не исправил своей оплошности.

– В самом деле, странное совпадение, как вы говорите, – отзывается Уивл, еще раз обводя взглядом весь переулок.

– Перст Судьбы, не правда ли? – говорит торговец.

– Совершенно верно.

– Вот именно! – соглашается мистер Снегсби, покашливая в подтверждение своих слов. – Перст Судьбы. Судьбы! А теперь, мистер Уивл, я, к сожалению, должен пожелать вам спокойной ночи. – Мистер Снегсби прощается таким тоном, словно необходимость уйти приводит его в отчаяние, хотя он все время, с тех пор как умолк, только и думал, как бы спастись бегством. – А не то моя крошечка будет искать меня. Спокойной ночи, сэр!

Если мистер Снегсби спешит домой, чтобы избавить свою «крошечку» от необходимости ринуться на его поиски, то об этом ему беспокоиться нечего. Его «крошечка» не спускала с него глаз все то время, пока он бродил вокруг да около «Солнечного герба», и теперь крадется за ним следом, повязав голову платком, а проходя мимо мистера Уивла, удостаивает сверлящим взглядом и его самого, и даже его дверь.

«Кого-кого, а меня вы, дамочка, теперь и в толпе узнаете, – думает мистер Уивл, – и кем бы вы ни были, но наружности вашей я похвалить не могу – голова у вас не голова, а узел какой-то… Этот малый, должно быть, так никогда и не явится!»

Но «этот малый» как раз приходит. Мистер Уивл предостерегающе поднимает палец, тащит «малого» в коридор и запирает наружную дверь. Затем они поднимаются наверх – мистер Уивл тяжелыми шагами, а мистер Гаппи (ибо это он) весьма легкими. Запершись в задней комнате, они начинают беседу вполголоса.

– Я думал, ты уж к черту на кулички сбежал, вместо того чтобы поспешить сюда, – говорит Тони.

– Я же сказал, что – часов в десять.

– Ты сказал – часов в десять, – повторяет Тони. – Да, ты действительно сказал – часов в десять. Но по моему счету прошло десятью десять… прошло сто часов. В жизни у меня не было такого вечерка!

– А что случилось?

– Да ну тебя! – отвечает Тони. – Ничего не случилось. Но я тут парился и коптился в этой веселенькой старой лачуге, и на меня градом сыпались всякие страхи. Вот погляди, какой чудесный вид у этой свечки! – говорит Тони, показывая пальцем на свой стол, на котором тускло горит тонкая свечка с огромным нагаром и вся оплывшая.

– Это легко наладить, – отзывается мистер Гаппи, хватая щипцы для сниманья нагара.

– Ты думаешь? – возражает его друг. – Не так легко, как кажется. С тех пор как я ее зажег, она все время чадит.

– Да что с тобой такое, Тони? – спрашивает мистер Гаппи и со щипцами в руках смотрит на приятеля, который сидит, облокотившись на стол.

– Уильям Гаппи, – отвечает ему приятель, – я словно в ад попал. А все из-за этой невыносимо мрачной, самоубийственной комнаты… да еще старый черт внизу.

Мистер Уивл хмуро отодвигает от себя локтем подносик для щипцов, опускает голову на руку, ставит ноги на каминную решетку и смотрит на пламя. Мистер Гаппи, наблюдая за ним, слегка покачивает головой и непринужденно усаживается за стол прямо против него.

– Кто это с тобой разговаривал, Тони, Снегсби, что ли?

– Да, чтоб его… да, это был Снегсби, – отвечает мистер Уивл, меняя конец начатой фразы.

– О делах?

– Нет. Не о делах. Просто он тут прохаживался и остановился почесать язык.

– Так я и подумал, что это Снегсби, – говорит мистер Гаппи, – но я не хотел, чтобы он меня видел, и потому ждал, пока он не уйдет.

– Ну, вот опять, Уильям Гаппи! – восклицает Тони, на мгновение подняв глаза. – Все какие-то тайны, секреты! Черт возьми, да задумай мы кого-нибудь укокошить, мы и то не вели бы себя так таинственно!

Мистер Гаппи пытается улыбнуться и, желая переменить разговор, с искренним или притворным восхищением оглядывает комнату и «Галерею Звезд Британской Красоты», заканчивая свой обзор прибитым над каминной полкой портретом леди Дедлок, которая изображена на террасе, возле тумбы на этой террасе, причем на тумбе – ваза, на вазе шаль, на шали огромный меховой палантин, на огромном меховом палантине рука, на руке браслет.

– Леди Дедлок тут очень похожа, – замечает мистер Гаппи. – Только что не говорит!

– Лучше бы говорила, – ворчит Тони, не меняя позы. – Тогда я мог бы вести здесь светские разговоры.

Поняв наконец, что его никакими хитростями не приведешь в более общительное настроение, мистер Гаппи меняет неудачно взятый курс и принимается урезонивать приятеля.

– Тони, – начинает он, – я способен извинить угнетенное состояние духа, ибо, когда оно находит на человека, ни один человек не знает лучше, чем я, что это за состояние, и, может быть, ни один человек не имеет права знать об этом больше человека, в сердце которого запечатлен образ, не оправдавший надежд. Но когда речь идет о стороне, непричастной к делу, следует держаться в известных границах, и должен тебе заметить, Тони, что в данном случае я не считаю твое поведение ни гостеприимным, ни вполне джентльменским.

– Очень уж сильно ты выражаешься, Уильям Гаппи, – одергивает его мистер Уивл.

– Может быть, сэр, – парирует мистер Уильям Гаппи, – но когда я так выражаюсь, значит, я сильно чувствую.

Мистер Уивл признает свою неправоту и просит мистера Уильяма Гаппи предать забвению этот инцидент. Но мистер Гаппи, получив преимущество, не в силах расстаться с ним без того, чтобы не сделать другу добавочного внушения обидчивым тоном.

– Нет! Черт возьми, Тони, – говорит этот джентльмен, – тебе все-таки надо бы поостеречься и не задевать самолюбия человека, в сердце которого запечатлен некий образ, не оправдавший надежд, и которому струны, дрожащие от нежнейших чувств, не приносят полного счастья. Ты, Тони, обладаешь всем, что способно очаровать глаз и привлечь к тебе внимание. Не в твоем характере, – к счастью для тебя, быть может, и я хотел бы то же самое сказать о себе, – не в твоем характере витать вокруг одного-единственного цветка. Для тебя открыт весь сад, и ты порхаешь в нем на своих воздушных крылышках. Тем не менее, Тони, я никогда не позволю себе задевать без нужды даже твое самолюбие!

Тони снова просит его не возвращаться к этой теме, восклицая с пафосом:

– Уильям Гаппи, бросим этот разговор!

Мистер Гаппи соглашается, добавив: