В трущобах Индии - Луи Жаколио

Было, вероятно, часа два утра. Полный диск луны, медленно плывший среди золотистой пыли беспредельных пространств, освещал серебристыми лучами этот океан зелени и цветов, откуда, подобно островам, выглядывали четырехугольные башни, террасы из белого мрамора, полуразрушенные купола, колонны и портики — остатки роскошных зданий этого города, который современные ему поэты называли «городом чудес». История его походит на главу из «Тысячи и одной ночи».

Историк рассказывает, что Феришта-Магомет, сын Баязета II, низвергнув с трона своего отца, приказал, по обычаю всех Стамбульских калифов той эпохи, убить всех своих братьев, дабы не иметь ни одного соперника. Но вместо младшего из них, Юзуфа, палачи убили, сами этого не подозревая, черкесского пленника, которым мать принца подменила последнего.

Юзуф жил, никому неизвестный, лет до шестнадцати, когда болтливость кормилицы, открывшей тайну его рождения, принудила его удалиться в Персию, где он получил от набоба Дели, с которым очень подружился, разрешение собрать войско, чтобы затем, по совету того же набоба низвергнуть браминское владычество, всесильное на Декане. В тот час, когда он во главе своих войск отдавал приказание двинуться в путь, над его головой несколько минут парил гума, род коршуна, появление которого в таких случаях считается предзнаменованием великой судьбы; это вызвало взрыв энтузиазма у его приверженцев. Юзуф завоевал весь Декан и провозгласил себя императором под именем Адила-Шаха. Чтобы ознаменовать свое царствование, он заложил первое основание того города, развалинами которого мы теперь любуемся…

Ни малейшее дуновение ветерка не шевелило листвы деревьев и не давало даже тени движения всем этим остаткам прошлого. Среди величественного безмолвия ночи кажется, что жизнь навсегда отлетела из этих мест и что перед вашими глазами одно из тех обширных кладбищ, где в тишине веков спят и воспоминания, и люди, и памятники, и боги. Но это впечатление, производимое развалинами и темнотой, скоро рассеивается, ибо, заглянув внутрь Мульке-Медан — развалины на равнине, — вы замечаете разбросанные там и сям, без всякого порядка дома, хижины и шалаши, указывающие, что люди не совсем еще покинули древний Беджапур.

Весь день был невыносимо знойный и душный. Индусы с наслаждением сидели теперь на пороге своих жилищ, курили и разговаривали в течение всех первых часов ночи, вдыхая полной грудью свежий и ароматный воздух, охладивший закаленную атмосферу. Шум разговоров, однако, постепенно смолкал, и вместе с тем гасли на верандах лампы из чеканной меди или из черной глины; а когда на верхушке гопарама (род минарета) великой пагоды падиал священным гонгом дал знать, который час, все удалились во внутренность жилища, и тишина ночи с этих пор нарушалась только пронзительным тявканьем шакалов, к которым примешивалось сердитое ворчанье домашних слонов… Беджапур спал.

Нет возможности представить себе всей поэтической и сказочной прелести этих громадных развалин, царствующих на всем пространстве, видном глазу, над роскошной растительностью. У подошвы их, прилепившись к колоннадам из порфира, портикам из мрамора, цоколям из яшмы и розового гранита, выстроены в разном стиле, сообразно касте и состоянию, дома и хижины нынешних жителей.

Одного факта достаточно будет, чтобы дать вам понятие о великолепном, волшебном зрелище, которое еще и поныне представляют собою эти развалины. Там и теперь насчитывают до семисот мечетей и столько же дворцов и мавзолеев из мрамора, в которых вы найдете все виды архитектуры: византийские купола, готические шпицы, греческие полукруги, чудеса арабского искусства перемешиваются друг с другом, доказывая лучше всех историков правдивость легенды, которая утверждает, что Адил-Шах призвал со всего мира сведущих художников и искусных рабочих, чтобы они помогли ему выстроить город, равного которому не было бы во всей вселенной.

При воспоминании об этих развалинах в воображении невольно возникают песчаные и пустынные равнины Пальмиры, Ниневии, Фив, Мемфиса. Постепенное истощение почвы было одной из самых главных причин, поразивших в самое сердце древние цивилизации, как Ассирия и Египет. Но ничего подобного не было в плодородных странах Декана; развалины Беджапура находятся среди редкой по своему великолепию природы, и мы напрасно доискивались бы причин такого разрушения, не будь нам известно, что из зависти Ауренг-Цеб приказал разрушить «город чудес», чтобы ни один город Индии не мог бы соперничать с чванной пышностью Дели, столицы империи моголов.

Беджапур, насчитывавший в свое время более пятисот тысяч жителей, заключает теперь всего четыре-пять тысяч душ, разбросанных по всему огромному пространству, которое он когда-то занимал. Это немало способствует прелести всего волшебного зрелища, так как индус, устраивая себе дом, выбирал наудачу место и лепил его у памятника, который больше нравился ему. Это своеобразное распределение дало в результате город без улиц, жилища которого раскинуты среди исполинских развалин, украшенных всеми богатствами растительного царства.

Все это придаст ландшафту поистине волшебный вид, особенно если смотреть на него в тихие благоуханные ночи Индии, при ярком свете месяца, блеск которого увеличивается несравненной чистотой неба Малабарского берега.

Самый любопытный среди этих памятников древности — не с точки зрения архитектуры, но по своему особенному расположению — это Дворец в семь этажей. Представьте себе огромную башню с семью этажами и с семью сторонами, а на каждой стороне семиугольника обширный висячий сад, украшенный самыми красивыми растениями и редкими деревьями. Каждый этаж и каждый сад не соединены друг с другом; пройти в них можно при помощи разных лестниц, вход на которые доступен только с помощью особой системы подъемных мостов. Даже пушка бессильна против этих плотных масс земли, поддерживаемых стенами в 10 метров толщины.

Ауренг-Цеб, несмотря на всю свою жажду разрушения, пощадил это великолепное здание, истинное чудо архитектуры, которое стоило жизни своему строителю. Кималь-Хан, опекун молодого короля, сына Адила-Шаха, приказал умертвить строителя, чтобы он не разгласил тайны устройства этой башни, делавшего из нее недоступную крепость. Этот Камиль-Хан, жаждавший трона, хотел таким образом приготовить для себя верное убежище на тот случай, если бы народ вздумал мстить за смерть Измаила-Шаха, которого он предполагал задушить; но королева-мать, подозревавшая его намерения, предупредила его и приказала своему служителю заколоть его кинжалом.

Махратские воины, докончившие затем дело Ауренга-Цеба, не посмели, как и он, тронуть таинственный дворец, охраняемый легендой, по словам которой памятник этот должен был принести несчастье всякому, кто осмелится поднять на него руку. Следующий факт немало способствовал тому, чтобы верование это укоренилось в народных массах.