Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

— Граф де Клене!.. Господин Арно! — объявил служитель.

Жюльен вошел первым и остановился, изумленный, услышав, как дружеский голос обратился к нему с малоуместным в таком месте приветствием:

— Привет, узник!.. Как дела?.. А вот и ты, Жак, наш закоренелый домосед!.. Похоже, твоя первая вылазка пошла тебе на пользу!..

— Анри!.. Анри де Шатенуа!.. Наш бывший однокашник!.. Здесь!..

— Первый секретарь французской миссии в Мексике к вашим услугам, за отсутствием патрона!..

— А я думал, что ты пребываешь где-нибудь в Голландии или Швеции. Мы так редко виделись после окончания коллежа Святой Варвары!

— Я здесь уже шесть месяцев…

— Таким образом, наш арест и пробег через Мексику…

— Дело моих рук.

— Ты получил мою телеграмму…

— Черт побери, такую изрезанную и искромсанную, что только твое имя и имя Жака остались в ней без изменения!.. К тому же в официальном докладе алькальда и коррехидора вас выставили опасными бандитами, способными на любое преступление. Понимая, что они вольно или невольно совершили ошибку, я сделал вид, что готов полностью выполнить их требования.

— Нас хотели шантажировать, не так ли?

— Именно так… Зная, что лучшее средство обеспечить вашу безопасность — это вытащить вас из когтей местного правосудия, для которого не существует невиновных без денег и которое может вершиться годами, я решил арестовать вас сам как представитель Франции. Я предупредил об этом двух мексиканских министров, внутренних и иностранных дел. С помощью этих сообразительных людей я превратил вас в государственных преступников.

— Кажется, до меня начинает доходить…

— Все очень просто. Государственные преступники пользуются здесь большим уважением, иногда даже бо́льшим, нежели некоторые высокопоставленные чиновники, поскольку в зависимости от политического барометра они могут неожиданно оказаться на коне. Чиновники на местах отвечают не только за безопасность государственных преступников, но и за посягательство на их имущество, и посему делают все от них зависящее, чтобы обеспечить узникам максимум удобств. Надеюсь, с вами тоже хорошо обращались?

— Нас даже смущало оказываемое нам внимание.

— Тогда все отлично!.. Незачем говорить, что вы свободны как ветер: комедия окончена! Вы — мои гости до тех пор, пока вам будет угодно оставаться в Мехико. Договорились? У нас здесь много мест, достойных обозрения.

— Чудесно! — в один голос воскликнули друзья.

— К тому же, — продолжал дипломат, — если я верно понял содержание вашей телеграммы, вы решили добраться из Франции в Бразилию по суше, ни разу не ступив на борт корабля. В Бразилии же Жака ожидает наследство. Я прав или ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься.

— Тем лучше: вот еще одна причина, чтобы отдохнуть здесь как следует. Ваши апартаменты готовы. Поскорее вступайте во владение ими, ибо я сгораю от нетерпения послушать интереснейший рассказ о путешествии из Парижа в Бразилию по суше.

Конец второй части

Часть третья

ПО ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ

ГЛАВА 1

Таинственное оживление на панамском вокзале «Трансконтинентальный». — Шхуна капитана Боба. — Крейсер. — Перспектива быть повешенным. — Четыре тысячи ремингтоновских винтовок с двумя миллионами патронов к ним. — Ночное отплытие. — Курс на юг. — Под всеми парусами. — Ловкость и везение капитана Боба. — Появление военного судна. — Луч прожектора. — Коварный костер. — Невольные виновники кораблекрушения. — Полковник Батлер. — Изумление французов.

Вдали послышалось что-то похожее на дуэт колокола и свистка, сопровождаемый глухим скрежещущим звуком. А затем раздался грохот, словно столкнули откуда-то груду железа.

Шум все нарастал: громче звучал колокол, пронзительнее заливался звонок, а чугунные рельсы громыхали, словно пушки. И вдруг все смолкло. Наступила тишина, столь неожиданная после этакого крещендо[451].

Ломокотив межокеанического поезда «Колон[452]— Панама[453]» вкатил, окутанный плотным облаком пара, под крышу вокзала «Континентальный», отделенного портовыми сооружениями от бескрайнего пространства, именуемого Великим, или Тихим, океаном, и через несколько секунд, тяжело пыхтя, замер. Но отдохнуть ему не удалось: это истинное творение американского духа, с приземистой трубой, смахивающей на большой мушкетон[454], и с похожим на гигантский лемех специальным устройством, установленным впереди паровоза для сбрасывания с пути случайно забредших на железнодорожное полотно животных, было тотчас отцеплено от головного вагона. Два негра атлетического сложения, вдвойне черные из-за густого слоя угольных частиц, покрывавших их блестевшую от пота кожу, стоя голыми ногами на горячем полу и не обращая внимания на адскую жару, медленно повели вперед машину, которая, будто умный мастодонт[455], беспрекословно повиновалась своим вожатым. Стрелку перевели один раз — и локомотив перешел на соседний путь, перевели во второй раз — и он вернулся на прежнюю колею. Затем паровоз, найдя свой поезд, подкрался к нему сзади и, подсоединившись к хвостовому вагону, начал тихонько подталкивать состав к берегу, у кромки которого только что прокатилась огромная волна, пробежавшая без передышки целых четыре тысячи лье — через весь океан, от самого Китая.

Всего четыре часа тому назад в Колон прибыли одновременно два скорых парохода — из Франции и из Соединенных Штатов. И тотчас же доставленные ими телеграммы и письма в Мексику, Гватемалу, Коста-Рику, Никарагуа, Западную Колумбию, Эквадор, Перу, Бразилию и Чили были погружены в три вагона специального, подготовленного заранее поезда, который сразу же, как только ему подали локомотив, помчал в Панаму, где вся эта объемистая корреспонденция, заблаговременно упакованная в опечатанные мешки, должна была снова попасть в руки почтовых работников для дальнейшей транспортировки на судах, отправлявшихся в указанные выше страны.

У сходней уже покачивались на волнах увенчанные национальными флагами шлюпки, спущенные с пароходов, выстроившихся в открытом море в длинный ряд. Операция по перегрузке мешков в лодки совершалась необычайно медленно с раздражающей стороннего наблюдателя леностью, присущей обитателям жарких стран, где каждый, в том числе и европеец после довольно долгого пребывания под солнцем, невольно вынужден, что бы он ни делал, приспосабливаться к неспешному ритму, прозванному «колониальным шагом»: изнуряющая жара тропиков расслабляет самый стойкий организм, размягчает самые твердые мускулы. Пассажиры из северных широт, ошалев от зноя, находились в некоем полусонном состоянии и даже не пытались возмущаться носильщиками-копушами.