Двести веков сомнений - Константин Бояндин

Клеммен, немного позже

— Как у вас спокойно, — признался Клеммен, совершенно искренне. В хижине находился маленького роста человек — этакий задумчивый колобок с постоянно обиженным лицом. Увидев гостя, он отложил арфу в сторону, молча наклонился и протянул ковшик с чем-то приятно пахнущим… чем-то, вызывающим давным-давно забытые, приятные воспоминания о жизни. Ковшик с чем-то хмельным.

Юноша попятился…

— Ну вот, — поджал губы толстяк. — И тебя он, значит, уже поприветствовал… ладно. Не хочешь — не пей, вылей на пол или за дверь. Только возьми — рука устала держать.

Клеммен ошарашенно принял ковш. Напиток был хорош… и от запаха его ему действительно захотелось пить. Но жажда была иной — не той, умопомрачительной, от которой всё выворачивалось наизнанку, а обычной. Терпимой… от которой не туманится рассудок.

— Пей, пей, — посоветовал хозяин хижины. — Это моё. Ему сюда нет хода, хотя он и пытается. Пей, и отдавай обратно — не тебя одного жажда мучает.

Клеммен рассмеялся, и, подняв ковшик к губам, выпил его содержимое.

Ничего с ним не стало.

И с памятью всё было в порядке. Ноги только немного ослабли… да и немудрено — на голодный-то желудок.

Арфа. Стояла у ножки стола. Маленькая… но очень красивая.

— Садись, — великодушно указал толстяк на шаткий стул, жавшийся в стенке. — Тебе скоро в путь, тебе отдыхать-то сильно некогда…

— Откуда вы знаете? — поразился Клеммен. Часов здесь не было. Ни настоящих, ни этих .

— Знаю, — пожал плечами хозяин. — Ты ведь здесь впервые? Ну и хорошо — лучше как следует напиться. Тогда дальше будет легче.

— Дальше?! — прошептал Клеммен, поражённый. Он и сам не знал, на что решается, ведь, откровенно говоря — если никто его не слышит — он просто испугался. И кинулся за дверь вовсе не для того, чтобы что-то доказать себе — или не себе?

Или всё-таки именно для этого?

«Дальше будет легче».

Что же будет дальше? Сколько ещё придётся блуждать по этому миру… по этой пародии на мир… и зачем?

Толстяк, хмыкнув, вновь протянул ему ковш.

— Лучше не думай, — добавил он. — Если не можешь не думать, вставай и иди.

Клеммен безропотно осушил и второй. Стало, действительно, намного легче, хотя опьянения не наступало.

— Откуда вы знаете, о чём я думаю? — осмелился он спросить.

— По лицу вижу, — ответил толстяк, вынимая откуда-то краюху хлеба. Подумав, разломил её и протянул часть юноше. Тот принял и съел, не заметив. Вкуса не почувствовал. — Ладно. Хватит об этом. Ты здесь — и это большая удача. Обычно таким, как ты, не остаётся времени, чтобы пожалеть о своём выборе. Наверное, это правильно.

— Я не…

— Никогда не перебивай старших, — рассердился толстяк. — По крайней мере, соблюдай это правило в отношении меня . Хочешь отдохнуть — сиди и отдыхай. Что, не можешь ни о чём не думать?

— Не могу, — признался Клеммен, после того, как искренне попытался ни о чём не думать. Не выходило. Он всё время вглядывался в зрачки своего нового знакомого, но те были нормальными. И вообще он был какой-то слишком нормальный — для этого ненормального места. Что он тут делает?

— Третий предлагать не буду, — пояснил толстяк, сам с наслаждением опрокидывая полный до краёв ковшик. — Третий — на дорогу. Да, кстати — что там, снаружи?

— Пыль, — пожал плечами Клеммен. — Пыль и камень. Мёртвый город.

— А… — понимающе кивнул толстяк, — ясно. Ну что же, юноша, мои поздравления. Не знаю, как тебе это удалось, но ты избежал большинства его ловушек. Думаешь, что тебе плохо? Ты ещё не видел, как он по-настоящему развлекается… да. Надеюсь, что не увидишь.

Клеммен сидел, всё больше привыкая к виду аппетитно жующего толстяка, облик и тон которого никак не вязались с обстановкой хижины. И вообще… как-то это не похоже на город. От последнего всегда исходило ощущение нереальности, зыбкости и обмана. А здесь всё — хоть и хлипкое на вид — но кажется настоящим. Куда его занесло?

Он неожиданно понял, что никуда не хочет уходить.

И, затем уже, осознал, что именно сейчас ему надо вставать и двигаться. Иначе он не сможет этого сделать, и не вернётся к… имя её он успел не вспомнить.

— Мне пора, — он поднялся, ощущая, как жалобно протестует всё его тело. Толстяк тут же молча протянул третий ковшик. Полный до краёв.

— Кто вы? — спросил Клеммен, берясь за ручку двери.

— Я когда-то предупреждал тебя избегать нашего разноцветного приятеля любой ценой, — пожал плечами хозяин хижины. — Рад, что у тебя хватило ума послушаться. А теперь ступай. Да поживее!

Изумлению юноши не было границ.

— Так вы — Ме…

— Ступай, я сказал, — небольшой кулачок грохнул по столу так, что тот скрипнул и заметно покосился. — В другой раз. — Глаза его улыбались.

Клеммен и сам не понял, как оказался на улице.

Краешком глаза он заметил, что толстяк, вместе со всем убранством лачуги, исчез за миг до того, как захлопнулась дверь.

Затем он услышал знакомый свист и вовремя отскочил в сторону. Когда шар миновал то место, где только что была хижина, Клеммен, всё ещё не пришедший в себя после разговора, мельком глянул на часы и всё внутри него похолодело.

Два часа. Всё, что ему осталось.

Откуда-то донеслись заунывные звуки колокола.

Пятнадцать ударов. Всё верно.

Да, засиделся он.

— Беги туда, куда ни за что не пошёл бы, — пробормотал Клеммен, и, коротко оглянувшись, метнулся в узкий тёмный лабиринт, где улочка становилась всё уже и уже, а дома — всё мрачнее и мрачнее.

Туда, куда только что проследовал огромный шипастый шар, слегка покачиваясь и поскрипывая звеньями исполинской цепи. Клеммену представился гигант-Радуга, возвышающийся над миром и самозабвеннно машущий этим шаром, но это видение он поспешил отогнать.

Оно могло ведь оказаться истинным.

Венллен, Лето 78, 435 Д., полдень

— Так я и не успел к старику, — проворчал Д., которого предстоящий визит генерала беспокоил всё больше и больше. — Надо было сразу его брать… и кончать с этим.

— Я бы не рискнула, — отозвалась рептилия и Д. удивлённо воззрился на неё. — Вряд ли он нам по зубам. Кстати, кто такой этот Таннуара?

— Если я не ошибаюсь, — медленно произнёс Д., — это — третий облик нашего дорогого генерала.

— Это я знаю. Ты пытался выяснить, кто он такой на самом деле ?

— Пытался, — Д. припомнил свою поездку на далёкие острова, к которым, естественно, не вёл ни один крупный портал. А у него, Д., предрасположенность к морской болезни… Да и старейшины племени, узнав, о ком пришёл говорить пришелец, делались необычайно молчаливы и неприступны. Таннуара — наверное, отсюда генерал взял своё современное имя — считался в своём племени «скрытым от мира» — посторонним не положено знать о таком человеке. По разговору было не понять, гордятся ли они «скрытым» соплеменником либо стыдятся его. — Толку никакого. Я могу только оценить, сколько там у него, внутри, личностей… Три — как минимум.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});