Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (авторский сборник) - Уильям Гибсон

Кумико ахнула, почувствовав, как её уносит к равнине, сотканной из хромированного жёлтого света.

— Головокружение может стать проблемой, — сказал Тик, внезапно оказываясь на жёлтой равнине рядом с ней. Она посмотрела вниз на его замшевые туфли, потом на свои руки.

— О телесном облике, по мере возможности, заботится графическая программа, — объяснил англичанин.

— Ага, вот и он, — произнёс вдруг Колин, — наш маленький человечек из «Розы и короны». Покопался в моей упаковке, да?

Кумико обернулась и увидела его здесь же. Подошвы коричневых сапог висели в десяти сантиметрах над жёлтой хромировкой. В киберпространстве, как она успела заметить, теней не было.

— А я и не знал, что мы уже встречались, — ответил Тик.

— Не стоит беспокоиться, — сказал Колин, — это было неофициальное знакомство. Однако, — обратился он к Кумико, — я вижу, ты благополучно добралась в красочный Брикстон.

— Господи, — воскликнул Тик, — ты не можешь хотя бы наполовину прикрутить свой снобизм?

— Прошу прощения, — с усмешкой отозвался Колин, — моё предназначение — отражать ожидания гостя.

— Так вот как японские конструкторы представляют себе истинного англичанина!

— Там были Дракулы, — сказала Кумико, — в подземке. Они отобрали у меня сумочку. Хотели отобрать тебя…

— Ты вытек из своего корпуса, приятель, — сказал Тик. — А сейчас подключён через мою деку.

— Надо же, — усмехнулся Колин.

— Скажу тебе кое-что ещё, — продолжал Тик, делая шаг к Колину. — Для того, чем тебе полагается быть, в тебе не совсем та информация. — Он прищурился. — Мой приятель в Бирмингеме как раз выворачивает тебя наизнанку. — Тик повернулся к Кумико: — В этом твоём мистере Чипсе кто-то покопался. Тебе это известно?

— Нет…

— Если начистоту, — сказал Колин, отбрасывая чёлку со лба, — что-то подобное я и подозревал.

Тик уставился невидящим взглядом в матрицу, как будто прислушивался к чему-то, чего Кумико не могла услышать.

— Да, — наконец произнёс он, — хотя с почти полной уверенностью могу сказать, что это фабричная работа. Десять основных блоков в тебе, — он рассмеялся, — были закрыты льдом… Чёрт побери, считается, что ты знаешь всё о Шекспире, верно?

— Извини, — ответил Колин, — но боюсь, чёрт побери, что я знаю о Шекспире действительно всё.

— Прочти нам тогда какой-нибудь сонет, — предложил Тик; его лицо искривилось.

— Ты прав. — По лицу Колина пробежала тень чего-то, похожего на страх.

— И о чёртовом Диккенсе тоже! — ликующе прокаркал Тик.

— Но я ведь знаю…

— Ты думаешь, что знаешь, пока тебя не спросят о чём-то конкретном! Видишь ли, они оставили эти кармашки пустыми — блоки памяти для английской литературы — и наполнили их чем-то ещё…

— И чем же?

— Не знаю, — ответил Тик. — Мой приятель в Бирмингеме не может этого расколоть. Вообще-то он паренёк умный, но ты как-никак чёртов биософт «Мааса»…

— Тик, — прервала его Кумико, — есть какой-нибудь способ связаться с Салли через матрицу?

— Сомневаюсь, но можно попробовать. Ты в любом случае увидишь этот макроформ, о котором я тебе рассказывал. Хочешь, прихватим с собой для компании и мистера Чипса?

— Да, пожалуйста…

— Вот и прекрасно, — сказал Тик, потом помедлил. — Но мы не знаем, чем твой дружок напичкан. Предполагаю, там что-то такое, за что заплатил твой отец.

— Он прав, — отозвался Колин.

— Мы отправимся втроём, — сказала девочка.

Тик решил осуществить переход в реальном времени, отказавшись от мгновенного перемещения, к какому обычно прибегают в матрице.

Жёлтая равнина, объяснил он, это крыша Лондонской фондовой биржи и связанных с ней учреждений в Сити. Тик каким-то образом сгенерировал некое подобие лодки — эта синяя абстракция, в которую они погрузились, должна была ослабить чувство головокружения. Когда синяя «лодка» заскользила прочь от Лондонской биржи, Кумико обернулась и увидела, как уменьшается огромный жёлтый куб. Тик, взяв на себя роль гида, указывал на различные структуры, в то время как Колин устроился по-турецки на сиденье — эта смена ролей, похоже, его забавляла.

— Вот «Уайтс»[29], — говорил Тик, обращая её внимание на скромную серую пирамиду, — клуб на Сент-Джеймс. Банк регистрации членов, список ожидающих…

Кумико с интересом рассматривала архитектуру киберпространства, вспоминая своего французского наставника в Токио, который объяснял ей потребность человечества в таком вот информационном поле. Иконки, перекрёстки линий связи, искусственные реальности… Но затем в памяти всё начало расплываться — как и эти громадные геометрические фигуры, когда Тик резко увеличил скорость…

Размеры белого макроформа с трудом укладывались в голове.

Первоначально он казался Кумико подобным небу, но теперь, глядя на него издали, она воспринимала его как нечто иное, как что-то, что можно взять в руку, — цилиндр из светящегося жемчуга не выше шахматной пешки. Однако громоздящиеся кругом разноцветные фигуры превращались рядом с ним в ничтожных карликов.

— А вот это действительно необычно, — бросил небрежно Колин. — Поистине аномальное явление, единственное в своём роде.

— Тебе-то что об этом беспокоиться? Или всё же есть причины? — поинтересовался Тик.

— Только если это не имеет прямого отношения к Кумико, — ответил Колин, вставая в «лодке». — Хотя как можно быть уверенным?

— Ты должен попытаться связаться с Салли, — нетерпеливо напомнила Кумико. Эта штука — макроформ, аномалия — не вызывала у девочки особого интереса, хотя и Тик и Колин относились к ней как к чему-то сверхординарному.

— Посмотри на него, — сказал Тик. — Возможно, там, чёрт побери, целый мир…

— И ты не знаешь, что это? — Девочка присмотрелась к Тику, во взгляде которого появилось знакомое отстранённое выражение, что означало, что где-то там, в Брикстоне, его пальцы порхают над декой.

— Это очень, очень большой сгусток данных, — сказал Колин.

— Я только что попытался протянуть ниточку к тому конструкту, которого Салли называет Финном, — сказал Тик; взгляд его потерял рассеянность, но в голосе появились нотки озабоченности. — Однако не смог прорваться. У меня возникло нехорошее чувство, как будто там кто-то есть… ждёт чего-то. Пожалуй, нам лучше бы сейчас отключиться…

На жемчужной поверхности колонны возникла чёрная точка, выросла в чётко очерченный круг…

— Чтоб мне провалиться, — выдохнул Тик.

— Оборви связь, — бросил Колин.

— Не могу! Нас зацепили…

На глазах у Кумико синий силуэт «лодки» под ней вытянулся, превращаясь в лазурную дорожку, ведущую к круглому оку тьмы. Потом… мгновение абсолютной отчуждённости, пустоты, — и Кумико вместе с Тиком и Колином была затянута в клубящийся мрак…

…и оказалась в парке Уэно. Над неподвижными водами пруда Синобацу повис осенний вечер. Рядом с ней на полированной скамейке из холодных полиуглеродных брусков сидит мать, сейчас она гораздо красивее, чем в воспоминаниях. Её полные губы светятся яркой помадой, нанесённой лучшими, тончайшими кисточками, с которыми Кумико не раз играла в детстве. На матери знакомая французская чёрная куртка с поднятым воротником, тёмный мех обрамляет её приветливую улыбку.

Кумико могла только смотреть перед собой, сжавшись в комок на скамейке и чувствуя под сердцем ледяной пузырь страха.

— Какая ты у меня глупая, Кумико, — сказала мать. — Как ты могла вообразить, что я забуду тебя и брошу посреди зимнего Лондона на милость гангстерам, прислуживающим твоему отцу?

Кумико смотрела, как шевелятся совершенные губы, чуть приоткрывая белые зубы — девочка знала, что за этими зубами следил самый лучший дантист Токио.

— Ты умерла, — услышала она свой голос.

— Нет, — улыбнулась мать, — не сейчас. И не здесь, в парке Уэно. Посмотри на журавлей, Кумико.

Но Кумико даже не повернула голову.

— Посмотри на журавлей.

— Отвали, ты, — сказал Тик.

Кумико резко обернулась. Он был тоже здесь, в парке. Его бледное лицо было перекошено и лоснилось от пота, сальные волосы прилипли ко лбу.

— Я — её мать.

— Она не твоя мама, понимаешь? — Тика трясло, всё его искривлённое тело вздрагивало, как будто он заставлял себя идти наперекор ужасному ветру. — Не… твоя… мама…

Под мышками серого пиджака проступили тёмные полумесяцы. Маленькие кулачки ходили ходуном, а он всё силился сделать следующий шаг.

— Ты болен, — сказала мать Кумико сочувственным тоном. — Тебе стоит прилечь.

Тик упал на колени, придавленный к земле невидимой тяжестью.