Из воспоминаний сельского ветеринара - Джеймс Хэрриот

Тем не менее я продолжал заглядывать туда каждые несколько дней. Иногда я приезжал вечером с двумя бутылками темного эля и выпивал их с Роном. И муж, и жена встречали меня с неизменной приветливостью, но Герману лучше не становилось. По-прежнему при виде меня песик волочил по коврику парализованные лапы, и, хотя он сам возвращался на свой пост у кровати хозяина и всовывал нос в опущенную руку, я начинал смиряться с тем, что недалек день, когда рука опустится и не найдет Германа.

Однажды, войдя к ним, я ощутил весьма неприятный запах, показавшийся мне знакомым. Я потянул носом, Канделлы виновато переглянулись, и Рон после некоторой паузы сказал:

— Я тут Герману одно лекарство даю. Вонючее — поискать, но для собак, говорят, полезное.

— Ах так?

— Ну… — Его пальцы смущенно пощипывали одеяло. — Билл Ноукс мне посоветовал. Один мой друг… Мы с ним вместе в забое работали. Так он на той неделе навестить меня приезжал. Он левреток держит, Билл то есть. И про собак много чего знает. Ну и прислал мне для Германа эту микстуру.

Миссис Канделл достала из шкафчика обыкновенную бутылку и неловко подала ее мне. Я вытащил пробку, и в ноздри мне ударил такой смрад, что память моя сразу прочистилась. Асафетида! Ну, конечно! Излюбленный ингредиент довоенных шарлатанских снадобий, да и теперь попадается на полках в аптеках и в чуланах тех, кто предпочитает лечить своих животных по собственному усмотрению.

Сам я в жизни ее не прописывал, но считалось, что она помогает лошадям от колик и собакам при расстройстве пищеварения. По моему твердому мнению, популярность асафетиды покоилась исключительно на убеждении, что столь вонючее средство не может не обладать магическими свойствами. И уж, во всяком случае, Герману она никак помочь не могла. Заткнув бутылку, я сказал:

— Так вы ее ему даете? Рон кивнул.

— Три раза в день. Он, правда, нос воротит, но Билл Ноукс очень в эту микстуру верит. Сотни собак с ее помощью вылечил.

Проваленные глаза глядели на меня с немой мольбой.

— Ну и прекрасно, Рон, — сказал я. — Продолжайте. Будем надеяться, что она поможет.

Я знал, что вреда от асафетиды не будет, а раз мое собственное лечение результатов не дало, никакого права становиться в позу оскорбленного достоинства у меня не было. А главное, эти двое милых людей воспряли духом, и я не собирался отнимать у них даже такое утешение.

Миссис Канделл облегченно улыбнулась, из глаз Рона исчезло нервное напряжение.

— Будто камень с плеч, — сказал он. — Я рад, мистер Хэрриот, что вы не обиделись. И ведь я сам малыша пою. Все-таки занятие.

Примерно через неделю после этого разговора я проезжал через Гилторп и завернул к Канделлам.

— Как вы нынче, Рон?

— Лучше не бывает, мистер Хэрриот. — Он всегда отвечал так, но на этот раз его лицо вспыхнуло оживлением. Он протянул руку, подхватил Германа и положил на одеяло. — Вы только поглядите!

Рон зажал заднюю лапку в пальцах, и нога очень слабо, но дернулась! Торопясь схватить другую лапку, я чуть было не повалился ничком на кровать. Да, несомненно!

— Господи, Рон! — ахнул я. — Рефлексы восстанавливаются!

Он засмеялся своим тихим хрипловатым смехом:

— Значит, микстурка Билла Ноукса подействовала, а?

Во мне забушевало возмущение, порожденное профессиональным стыдом и раненым самолюбием. Но длилось это секунду.

— Да, Рон, — сказал я. — Подействовала. Несомненно.

— Значит, Герман выздоровеет? Совсем? — Он не отрывал взгляда от моего лица.

— Пока еще рано делать окончательные выводы. Но похоже на то.

Прошло еще несколько недель, прежде чем песик обрел полную свободу движений, и, разумеется, был это типичнейший случай спонтанного выздоровления, в котором асафетида не сыграла ни малейшей роли, как, впрочем, и все мои усилия. Даже теперь, тридцать лет спустя, когда я лечу эти загадочные параличи стероидами, антибиотиками широкого спектра, а иногда коллоидным раствором кальция, то постоянно задаю себе вопрос: а сколько их полностью прошло бы и без моего вмешательства? Очень и очень порядочный процент, как мне кажется.

Хоть и грустно, но, располагая самыми современными средствами, мы все же терпим неудачи, а потому каждое выздоровление я встречаю с большим облегчением.

Но чувство, которое охватило меня при виде весело прыгающего Германа, просто не поддается описанию. И последний визит в серый домик ярко запечатлелся в моей памяти. По случайному совпадению приехал я туда в девятом часу вечера, как и в первый раз. Когда миссис Канделл открыла мне дверь, песик радостно кинулся поздороваться со мной и сразу вернулся на свой пост.

— Великолепно! — сказал я. — Таким галопом не всякая скаковая лошадь похвастает.

Рон опустил руку и потрепал глянцевитые уши.

— Что хорошо, то хорошо. Но, черт, и намучились же мы!

— Ну мне пора! — Я нагнулся, чтобы погладить Германа на прощание. — Просто на обратном пути домой хотел еще раз удостовериться, что все в порядке. Больше мне его смотреть нет надобности.

— Э-эй! — перебил Рон. — Не торопитесь так. Время-то выпить со мной бутылочку пивка у вас найдется!

Я сел возле кровати, миссис Канделл дала нам стаканы и придвинула свой стул ближе к мужу. Все было совершенно так, как в первый вечер. Я налил себе пива и поглядел на них. Их лица излучали дружескую приветливость, и мне оставалось только удивляться: ведь моя роль в исцелении Германа была самой жалкой.

Они не могли не видеть, что я только беспомощно толок воду в ступе, и наверняка были убеждены, что все было бы потеряно, если бы вовремя не подоспел старый приятель Рона и в мгновение ока не навел полный порядок.

В лучшем случае они относились ко мне как к симпатичному неумехе, и никакие объяснения и заверения ничего изменить не могли. Но как ни уязвлена была моя гордость, меня это совершенно не трогало. Ведь я стал свидетелем того, как трагедия обрела счастливый конец, и любые попытки оправдать себя выглядели бы на редкость мелочными. И про себя я твердо решил, что ничем не нарушу картины их полного торжества.

Я поднес было стакан ко рту, но миссис Канделл меня остановила:

— Вы ведь больше пока к нам приезжать не будете, мистер Хэрриот, — сказала она, — так, по-моему, надо бы нам произнести какой-нибудь тост.

— Согласен, — сказал я. — За что бы нам выпить? А! — Я поднял стакан. — За здоровье Билла Ноукса!

Декоративный перелаз

Мастер, выкладывавший каменную стенку, проявлял немалую изобретательность, делая перелазы. Мощеную дорожку, ведущую к Хосу, украшали весьма элегантным перелазом: в укрепленный строительным раствором проем в стенке вертикально вставлены две полукруглые плиты.

Такса

Выведена эта порода была в Германии для охоты на барсуков. Короткие ноги, сильное длинное туловище и острое чутье в сочетании с упорным желанием идти по следу делали эту собаку идеальной для преследования добычи в густом подлеске или даже в норе. В Англии таксы появились в XIX веке и давно уже содержатся как домашние друзья.

Ветеринарный набор для шприца

Отправляясь по вызовам, ветеринар брал с собой металлический футляр для шприца с набором игл. Металлические и стеклянные части шприца позволяли кипятить его для стерилизации. Обычно ветеринар захватывал два-три шприца разных размеров, уже стерилизованные. Ему приходилось менять иглы по нескольку раз, прежде чем он успевал вернуться к себе для новой стерилизации. В 50-х годах появились пластмассовые шприцы. Они не требовали особой осторожности, так как не разбивались. Теперь отпала и необходимость в стерилизации — стерилизованный шприц вынимается из фабричной упаковки, используется один раз и выбрасывается.

Бутылочное молоко

Железная дорога добралась до йоркширских холмов в конце XIX века, и с этих пор фермеры начали отсылать с утренним «молочным поездом» бидоны молока в город для розлива по бутылкам. Это привилось, и в 20-х — 30-х годах в окрестных городках появились молокозаводы, а некоторые большие фермы обзавелись собственными разливочными машинами. Молоко из бидона или непосредственно по трубам из доильного аппарата поступало через охлаждающий фильтр в разливочную машину. Бутылки закупоривались и развозились в повозке или автофургоне по лавкам или частным домам.

Крышки для молочных бутылок

До 60-х годов крышки для молочных бутылок делались из вощеного картона, который затем сменила фольга. Картонный диск плотно вставлялся в широкое горло бутылки. В центре его был перфорированный круг, который продавливался пальцем, когда бутылку надо было открыть. На крышке обычно печатались название фермы, реклама торговца или еще что-либо.