Летучие образы - Элизабет Адлер

– Что за чертовщину ты несешь, Уоррен? Хватит нести всякую чушь, которой обычно морочат голову дворецкие и лакеи. Здесь решается вопрос жизни и смерти. Жизни и смерти! – я повторяю. Быстро дай мне номер телефона, по которому я могу связаться с Харрисоном!

ГЛАВА 36

Лоринда уже больше часа прохаживалась взад-вперед недалеко от входа в «Карлайл», наблюдая за полицейскими машинами и внимательно рассматривая входящих и выходящих из отеля людей, выискивая переодетых полицейских.

Она знала, что рисковала, но ей нужно было доставить письмо Джесси-Энн сегодня вечером, а это означало, что ей придется сделать это самой. Она выждала, когда в холле гостиницы стало многолюдно, и быстро вошла, намереваясь просто оставить письмо у стойки регистрации и исчезнуть, но клерк сразу ее заметил.

– Минуту! – громко окликнул он, когда она попыталась отойти в сторону, потому что на нее уже стали оглядываться. – Что это? – спросил он.

– Письмо для миссис Ройл, она ждет его, – пробормотала Лоринда.

Она бросилась к дверям, стремительно сбежала по ступеням и бежала до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание. Она остановилась у дверей какого-то магазина передохнуть. Заметив такси, остановила машину, желая убраться отсюда как можно скорей. Она вышла из такси у торгового центра в Квинзе и прошла два квартала до своей новой квартиры, все убыстряя шаг, пока не дошла до двери.

Все совершенно неожиданно сработало, даже быстрее, чем она ожидала. Она всегда считала, что самая трудная часть ее плана – забрать Джона у Джесси-Энн, но это оказалось легко. Неприятности начались, как только они вышли из метро. Джон стал громко плакать, и люди оборачивались, и Лоринде пришлось притвориться раздраженной матерью, которая грозила наказать ребенка, если он не будет себя вести как следует. Но его ничто не могло успокоить, и ей пришлось прикрыть ему рот рукой, когда они были в холле дома. Нелегко найти ключ, отпереть дверь, одновременно пытаясь не дать этому чертову ребенку пронзительно визжать.

Когда наконец она захлопнула за ними дверь, она бросила его на свою новую кровать, а сама тряслась от гнева и страха. Джон плакал не переставая, и Лоринда отчаянно пыталась сообразить, как заставить его замолчать. Снотворное могло помочь. Она была очень осторожна, когда крошила таблетку, и дала ему лишь немного. Она смешала лекарство с растертым бананом и запихнула всю эту смесь в рот ребенку, зажав челюсти руками, пока ему не пришлось проглотить. Это сразу сработало. Через несколько минут Джон уже крепко спал. Вся потная, дрожа, Лоринда опустилась на стул, думая, как заставить его вести себя спокойно в течение этих дней, ведь как только он проснется, он будет плакать и звать маму. Может быть, ему просто не дать проснуться, ну, не совсем. Он будет у нее просто спокойно спать, как в больнице, пока она не сделает все, что нужно. Но это значит, что он не сможет есть, а такой маленький ребенок может умереть без еды через несколько дней.

Лоринда просидела полчаса, размышляя, как ей быть дальше, и наконец решила. Ей придется рискнуть и ускорить ход событий, например самой доставить письмо, а не посылать по почте. Теперь она не может позволить себе терять ни минуты. Ей придется заняться Джесси-Энн сегодня вечером. При этой мысли у нее замерло сердце. Все, что нужно сделать, это составить письмо, и Джесси-Энн сразу же прибежит, будет просить и умолять. И тогда уж Лоринда не упустит случая.

Когда она вернулась, доставив письмо, Джон еще спал. Она наклонилась и, нервничая, прощупала у него пульс – жив ли он, хотя она и была уверена, что дала ему лишь чуть-чуть снотворного. Пульс Джона трепетал, как крылышки бабочки, у нее в руках. Она улыбнулась, смотря на его спокойное лицо. Со вздохом облегчения она вынула банку кока-колы и, оторвав кольцо, выбросила его в мусорное ведро. Она жадно выпила и вытерла губы бумажной салфеткой. Взяв тряпку, она насухо вытерла пластиковое покрытие полки, где стояли банки, и с удовольствием огляделась вокруг. Ее кухня блестела от постоянной уборки, а диван и два стула были аккуратно закрыты прозрачной пленкой, так же как и диван и стул в другой комнате. Как и ее мать, Лоринда все держала в чистоте.

Возвратившись в спальню, она стала энергично рыться в стенном шкафу. Это был особый случай, великая ночь в ее жизни, и она должна выглядеть как можно лучше. Несколько месяцев назад она неожиданно для себя купила платье, которое было совершенно не похоже на что-либо из того, что она носила раньше. Оно было черное, мерцающее черными блестками и переливалось на свету, как шкура ядовитой змеи.

Это платье было выставлено в витрине небольшого магазинчика на Третьей авеню и как магнит притягивало к себе глаза Лоринды. Большие блестящие чешуйки завлекали, манили ее, когда она проходила мимо, задерживаясь у витрины каждый день, очарованная этим блеском, представляя себя в этом платье. Наконец она сдалась и в одну из пятниц с чеком в кошельке помчалась в магазин. Платье было дорогое и стоило больше, чем составлял ее недельный заработок. Она не стала мерить платье, а просто назвала свой размер и заплатила. То, что у нее не было повода надеть его, для нее ничего не значило. Уже одно обладание им доставляло ей удивительное удовольствие. Но теперь, думала она, доставая платье из упаковки, теперь она поняла, что знала, что наденет это платье в этот вечер. Знала еще тогда, когда покупала платье. Платье, похожее на змею, отлично подходило для того, чтобы отпраздновать смерть Джесси-Энн.

Срывая с себя юбку и блузку, она искала в ящике шкафа черные колготки. Натягивая их, она сердито хмурилась, когда колготки цеплялись за ее острые ногти. Стоя перед зеркалом, она надела платье через голову. Платье облегало ее рыхлую фигуру, блестя в свете лампы, и Лоринда чувствовала, что сливается с платьем, входит в образ змеи – извилистой и холодной, совсем не похожей на ее простодушную натуру.

Платье было с высоким воротником-стойкой, длинными рукавами и закрывало ее от шеи до икр. Лоринда – это не проститутка Джесси-Энн, всегда показывающая свои груди в платьях с глубоким вырезом и бедра в разлетающихся юбках, выставляя себя перед мужчинами… Лоринда была чиста и властна, а блестящее черное платье провозглашало ее суть.

Она расчесала свои жесткие, непослушные волосы, пригладила их и заколола большой металлической заколкой. Затем наложила на без того пылающие щеки ярко-красные румяна и покрасила губы светло-вишневой помадой. Отступив от зеркала, она полюбовалась эффектом и, довольная, улыбнулась. Щедро полив себя любимыми мускусными духами из только что начатого флакона, надев черные туфли на высоких каблуках, подходивших под платье, она была готова.