Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

1 июля энергично действует Марат. Он в Конвенте, в Комитете общественного спасения, в Коммуне. Друг народа будоражил, воспламенял монтаньяров. Как-то случилось, что все незаметно для себя стали воспринимать его как вождя восстания, хотя для этого не было никакого формального основания. В Коммуне председатель Детурнель прямо спросил его, должен ли народ строго придерживаться законов. «Граждане, — отвечал Друг народа, — вам не на что рассчитывать, кроме как на свою энергию. Внесите в Конвент свое обращение, потребуйте наказания депутатов, неверных своему отечеству, оставайтесь на ногах и не складывайте оружия, пока вы не добьетесь своего». А жирондисты уже ночью собрались на квартире у одного из своих депутатов. Их роковая слабохарактерность проявилась в полной мере. Многие мрачно повторяли: мы погибли. Уже гудел набат. Идти ли 2 июня в Конвент? Барбару рвался в бой, а маленький, истеричный, нервный Луве предлагал всем бежать из Парижа и твердил: «Только восстание департаментов может спасти Францию. Нам следует подыскать какое-нибудь убежище на этот вечер, а завтра и в следующие дни разъехаться поодиночке, используя свои различные средства, а затем собраться либо в Бордо, либо в Кальвадосе, если уже появившиеся там повстанцы заняли достаточно сильную позицию. Но больше всего надо избегать опасности остаться заложниками в руках Горы, ни в коем случае не следует возвращаться в Собрание». Неуверенность и разброд охватили Жиронду. Как всегда, это люди слова, но не действия.

Гора тоже далека от монолитного единства. Но среди монтаньяров много энергичных людей. Они действуют, хотя у них нет центра или штаба, общей программы. Однако именно 1 июня монтаньяры выпускают первый номер своей официальной газеты «Журналь де ла Монтань». Эро де Сешель придумал для нее эпиграф: «Сила разума и сила народа составляют единое целое».

Фраза? Абстрактная формула? Туманный афоризм? Да, но и нечто большее; в этих словах программа, идея союза радикальной революционной буржуазии, монтаньяров и народа. Но как осуществится эта идея?

2 июня происходит развязка драмы Жиронды. Начинается внешне все так же, как и два дня назад. При звуках набата Национальная гвардия окружает Конвент. Но сегодня осуществляется «тайный план». Впереди, прямо у стен Тюильри, пять-шесть тысяч специально отобранных отрядов из самых революционных секций… Всего же собралось 80 тысяч человек. Основная их масса располагается в отдалении от Конвента и слабо представляет, что же происходит.

А в Конвенте тягостная атмосфера замешательства, путаницы. Угроза насилия над национальным представительством возмущает и многих монтаньяров. Барер от имени Комитета общественного спасения вносит обычное для него компромиссное предложение: принять не обвинительный декрет против жирондистов, как требовали секции, а лишь постановление о временном аресте. Выходит, что «иезуиты Жиронды» могут быть и оправданы? Со стороны монтаньяров раздаются протесты. Заседание проходит в замешательстве, многие просто выжидают. Вдруг хитроумный Барер предлагает Конвенту в полном составе выйти из зала непосредственно к войскам. В чем смысл этой театральной затеи? Только 40 монтаньяров, среди которых Робеспьер и Марат, остаются в зале, остальные идут с Эро де Сешелем во главе. Перед их глазами лес пик и штыков, плотные ряды вооруженных санкюлотов. На Конвент направлены пушки. Впереди на белом коне командующий Национальной гвардией Анрио. С ним разговаривает Эро. Мемуаристы излагают несколько версий беседы. Во всяком случае, в ответ на требование Анрио арестовать и удалить жирондистов Эро не может сказать ничего определенного. Здесь и Дантон, к которому подходит адъютант Анрио и что-то тихо говорит. Дантон пожимает ему руку и заявляет: «Да-да, правильно, все хорошо». О чем шла речь? История уже не узнает ничего больше об этой таинственной фразе… Правда, Олар высказывает такое предположение: «Дантон старался предупредить народное восстание. Когда оно вспыхнуло, он притворился сторонником его, чтобы спасти престиж правительства перед Европой». Но вот Анрио прерывает разговор с Эро и отдает знаменитую команду: «Канониры по местам!» — и те с зажженными фитилями встают у пушек. Что же дальше? Депутаты беспорядочной толпой идут к воротам парка Тюильри, но их не пропускают. Появляется Марат и советует вернуться в зал Конвента.

А здесь на трибуне монтаньяр Кутон. Он предлагает подвергнуть разоблаченных депутатов домашнему аресту, как и двух министров. Предложение принимается без голосования, лишь одобрительными аплодисментами. Конец Жиронды ничуть не походил на величественную трагедию. Вся сцена представляла собой смесь фарса, унижения и страха.

Верньо, правда, уже ждал чего-то страшного. Он бросил Кутону: «Дайте же Кутону стакан крови, он изнывает от жажды». Но пока никто не хотел крови. «Арестованные» жирондисты сохраняют возможность свободно передвигаться по Парижу, они получают по-прежнему свои 18 ливров в день. Правда, каждого сопровождает жандарм, которого арестованный депутат обязан кормить за свой счет.

2 июня монтаньяры сменяют у власти жирондистов. Но в отличие от 10 августа 1792 года трудно назвать это революцией. Не только потому, что на этот раз обошлось без пролития крови. Главное — 10 августа свергли монархию и открыли путь Республике. Сейчас же в государственном устройстве пока ничего не изменилось, кроме изменения парламентского большинства. Правда, Конвент стал жертвой не «моральной революции», о которой говорил Робеспьер, против которой не возражали Дантон и большинство монтаньяров. Когда задымились фитили пушек, а депутатам преграждали путь штыками, Конвент подвергся угрозе прямого военного насилия. Опасный прецедент! Мишле писал, что если 2 июня вооруженная сила была плебейской, то 18 брюмера (1799 года) она станет преторианской и даст Наполеона. Так явилось ли в конечном счете 2 июня победой революции или ее поражением? Особенно для тех, кто ее реально сделал, для санкюлотов? События скоро ответят на этот, пока еще неясный вопрос.

Глава VIII РЕВОЛЮЦИОННАЯ ДИКТАТУРА

КОЛЕБАНИЯ ПОБЕДИТЕЛЕЙ

Триумф монтаньяров 2 июня оказался далеко не бесспорным и не окончательным. Их власть в представлении народа и революционной буржуазии связывалась с именами Дантона, Робеспьера и Марата. Но в каждом из них она проявлялась неопределенно, случайно, временами. Дантон утратил героический ореол вождя 10 августа, революционного министра, человека «Отечества в опасности», завоеванный осенью 1792 года. В борьбе между жирондистами и монтаньярами его позиция примирения кажется неустойчивой и колеблющейся. Собственно, он колеблется вплоть до 2 июня.