Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да что тут говорить, – воскликнул он с жаром, – она же просто окосела от разврата!
Тут он, конечно, сгоряча слегка передернул, но прозвучало это смешно, и я расхохотался. Андрей посмотрел на меня и мрачно кивнул, по-видимому, поняв мой смех как подтверждение убийственной точности своего последнего аргумента.
…Все круче и круче тропа, все мощнее и мощнее стволы буков, освещающие сумрак леса своим серебристым сиянием. Каждый удар сердца ощущается во всю грудь. И с каждым ударом он выталкивает из тела перегревший жир размеренной городской жизни.
Мы опять остановились передохнуть и покурить. Было так хорошо расслабиться, постоять и покурить, ни о чем не думая под освежающие душу струи птичьего щебета.
– Между прочим, – Андрей махнул рукой наверх, – здесь совсем недалеко развалины крепости апсилов. Предков абхазцев. Второй век нашей эры. Может, подымемся?
– Ради бога, – сказал я, – в другой раз.
– Я пятый год выбиваю деньги на раскопки, но пока не удается, – добавил он, – здесь, я уверен, зарыт настоящий клад по древнейшей истории Абхазии.
Мы двинулись дальше. И вдруг из-за поворота тропы – две навьюченные лошади, привязанные к зарослям кликачки. А рядом у подножья особенно могучего бука два человека сидят на бурке и перекусывают.
Одного из них я сразу узнал. Это был Кунта. Он ничуть не изменился, хотя я его не видел множество лет. Бедный Кунта! Горбатый всю жизнь несет на себе свой горб как холмик собственной могилы. Сейчас мне показалось, что горбик его слегка ссохся, осел от времени, как холмик давней могилы.
Спутник Кунты был мне незнаком, но, оказывается, он хорошо знал Андрея. Увидев нас, они оба встали, поздоровались с нами за руку, пригласили перекусить.
Выяснилось, что они пастухи, спустившиеся в Чегем, чтобы перегнать быков на летние пастбища. Сейчас стало слышно, как, лениво разбредаясь по склону, быки то здесь, то там потрескивают в кустах.
– Здравствуй, наш зять, – не без некоторой насмешливости сказал второй пастух, здороваясь с Андреем, – что вас сюда занесло?
Андрей объяснил, что мы подымаемся к святилищу, где лежат наконечники стрел.
– Я слышал об этом святилище, – сказал он, – но это же очень далеко отсюда?
– Нет, – сказал Андрей, – а где вы остановились?
– Мы прямо под ледником, – сказал второй пастух.
– Святилище юго-восточней ледника, – пояснил Андрей, – километров восемь от него.
– Слышал о нем от стариков, но сам не видел, – признался второй пастух с некоторой уважительностью, как мне показалось, не столько к самому таинству святилища, сколько к его предполагаемой малодоступности.
Звали второго пастуха Бардуша. Это был человек лет шестидесяти, высокий, сухощавый, крепкий, с маленькими яркими серыми глазами и с той особой упрямой посадкой головы, которая, как мне кажется, свойственна людям, давно и неуклонно следующим однажды принятому решению.
Андрей достал из вещмешка бутылку водки, и мы присели. Посреди бурки на расстеленном полиэтиленовом пакете были разложены помидоры, огурцы, разрезанный сыр, чурек.
Я дал Кунте достаточно времени узнать себя, но он так и не узнал.
– Кунта, не узнаешь меня? – спросил я. Кунта бросил на меня слабый свет своих выцветших синих глаз и не узнал. Свет глаз его был слишком слабым.
– Не узнаю, – сказал он, – не взыщи.
– Я же сын Камы, – сказал я.
– Вот оно что, – вздохнул Кунта и добавил: – А я слыхал, что ты в Москве пропал.
– Как видишь, не совсем пропал, – сказал я.
– Так ты внук Хабуга! – воскликнул Бардуша, отвязывая от пояса кружку, прикрепленную к нему. – Такого хозяина, как твой дед, у нас в Чегеме не было и не будет!
– Как там в Москве? – спросил Кунта. – Того, Кто хотел Хорошего, но не Успел, предали земле или нет?
– Нет, – сказал я, – не предали.
Кунта вздохнул с покорным видом, как бы набираясь терпения еще лет на двадцать.
– Оставь! – отрезал Бардуша и одним движением сдернул с бутылки жестяную пробку. – Сколько можно об этом! Его никогда не предадут земле!
Он налил водку в кружку и протянул как бы нам обоим, чтобы мы сами выбирали, кому пить: пейте, вы гости!
Я был старше Андрея и, взяв кружку, протянул ее Кунте как самому старшему, но он отказался. Я выпил. Закусывая свежим сулугуни, огурцами и помидорами, мы поочередно пили из кружки.
– Что ж ты не спрашиваешь про Расима, – обратился Бардуша к Андрею и откинулся на ствол бука, под которым сидел, – он уже полгода как вернулся. Раньше срока его выпустили…
– Вот и слава богу, – сказал Андрей и, взяв в руки кусок сыра и ломоть чурека, встал, – пока вы здесь сидите, я проскочу на развалины крепости…
Он стал быстро подыматься по склону.
– Собираешься ее братьям отдать? – насмешливо бросил ему вслед Бардуша.
Андрей, обернувшись, улыбнулся и махнул рукой.
– А за что он ее убил? – спросил я.
– Ну, это долгая история, – сказал Бардуша, – это уже было после Андрея. Она связалась с самыми дрянными людьми, какие только могут быть. Пила вино, кололась этим самым… По-абхазски даже слова такого нет… Дурманом, от которого человек бесится… Отец дважды ее вывозил из города, но она уже не могла жить в деревне. Сбегала. Такого позорища ни один абхазец не испытал, как ее отец. В третий раз он ее привез домой и веревками привязал к кровати. До того дело дошло! Она как зверь в первую же ночь разгрызла веревки и хотела уйти. Видно, бедный Расим что-то почувствовал. На рассвете проснулся и вышел на веранду. Видит – дочь переходит двор.
– Подожди! – кричит. Она не оглянулась. – Стой! – кричит. Она не останавливается и не оглядывается. Даже скотина оглянется на оклик хозяина! Он вошел в комнату, снял со стенки ружье и прямо с веранды пристрелил ее у калитки.
Мы с ним ближайшие соседи. Слышим выстрел и вопли ее несчастной матери. Мы прибежали, а она уже мертвая и мать над ней рвет волосы…
– Одним словом, – продолжал Бардуша, – был суд в Кенгурске. Ему дали только шесть лет. Учли, что он намучился с нею. Теперь он вернулся и живет как царь! Никто его не позорит. Но убить дочку нелегко! Шутка ли – дочку убить!
Я так думаю, у человека на лбу написано, что с ним должно случиться. Только никто вовремя не может прочесть эту надпись. Я вот про себя скажу. В начале войны
- Детство Чика - Фазиль Искандер - Советская классическая проза
- Дом в переулке - Фазиль Искандер - Советская классическая проза
- Путь из варяг в греки - Фазиль Искандер - Советская классическая проза
- Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева - Советская классическая проза
- Семья Зитаров. Том 1 - Вилис Лацис - Советская классическая проза
- Журнал `Юность`, 1974-7 - журнал Юность - Советская классическая проза
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Семья Зитаров, том 1 - Вилис Тенисович Лацис - Морские приключения / Советская классическая проза
- Том 4. Наша Маша. Литературные портреты - Л. Пантелеев - Советская классическая проза
- Алая радуга - Сергей Иванович Черепанов - Советская классическая проза