Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Кастро не зря опасался американцев. Эйзенхауэр и Даллес в самом деле планировали поддержать военное вторжение эмигрантов на остров под прикрытием американской авиации, но кубинцам повезло: в США сменился режим. После избрания президентом Джона Ф. Кеннеди американская внешняя политика была снова во многом синхронизирована с действиями СССР.

Кеннеди пришел к власти (во многом как Хрущев), обещая применить новый способ борьбы с конкурирующей сверхдержавой, который будет как более идеалистическим, так и более продуманным. Пораженный «потерей» Кубы, самой крупной неудачей со времен «потери» Китая за десять лет до этого, Кеннеди был намерен отказаться от жестких военных методов Эйзенхауэра и отдалиться от европейского империализма и его эпигонов в ЮАР, где был установлен режим апартеида. Как он объяснял, Америка должна была быть «на стороне права каждого человека руководить своими поступками… так как итоговая победа национализма неизбежна»{919}.

При Кеннеди Вашингтон постепенно начал осознавать, что коммунизм является продуктом отсутствия экономической и политической несправедливости. Решением проблемы казалась теория модернизации, разрабатываемая такими академиками, как, например, советник Кеннеди Уолт Ростоу. Ростоу и его последователи утверждали, что все общества идут по одному и тому же пути «модернизации» к либеральной демократии, но на переходной стадии, не достигнув полной зрелости, они могут заразиться коммунизмом. Единственно правильным решением считалось ускорение процесса модернизации. По их мнению, мировым интересам можно было послужить, способствуя быстрому развитию с помощью финансовой поддержки и насаждением демократии{920}. В 1961 году Кеннеди удалось привлечь тысячи молодых людей в «Корпус мира» и его программы по «общественному развитию» для распространения американского варианта модернизации во всем мире. В запасе оставалась «жесткая политика» военных действий, но она должна была сопровождаться продуманными контрреволюционными кампаниями, сдерживаемыми обращением к умам и сердцам людей, — так называемой Мягкой политикой.

Когда дело дошло до Кубы, Кеннеди долго сомневался по поводу планов вторжения Эйзенхауэра. Он полагал, что, если что-либо пойдет не так, вся кампания только навредит международной репутации Америки. Тем не менее Кеннеди, как и его предшественник, стремился истребить влияние коммунизма в стране, находящейся под носом у США. Он решил действовать, полагаясь на план тайной, партизанской операции без прикрытия с воздуха. Кеннеди надеялся, что высадка вооруженных эмигрантов и изгнанников повлечет за собой стихийное восстание простых кубинцев против режима Кастро. Операция в заливе Свиней в апреле 1961 года провалилась. Восстания в поддержку высадившихся изгнанников не произошло, войска Кастро действовали эффективно. Большинство десантников были захвачены в плен. Репутация США в странах третьего мира оказалась еще более запятнанной. Операция в заливе Свиней привела к противоположным результатам, подтолкнув Кубу еще ближе к советскому лагерю. Кастро был убежден в том, что очередное вторжение американцев неизбежно. Действительно, в Вашингтоне начали разрабатывать новый план. Тем временем ЦРУ развязало длительную серию попыток убийства Кастро необычным способом — от взрыва сигары до зараженного грибком костюма для дайвинга. Существовали даже планы сломить Кастро, устранив предполагаемый источник его харизмы — его бороду. По словам Кастро, ЦРУ и кубинские эмигранты покушались на его жизнь более 600 раз{921}.

Вера в продуктивное сотрудничество с СССР укрепилась после того, как Кастро взял курс на более рациональное и упорядоченное управление внутренними делами. Кубинцы убедились в том, что неформальное, коллективное управление через повстанческую армию неэффективно в делах национальной обороны и государственного строительства. Разнообразные революционные организации слились в одну — Объединенную революционную организацию (ОРО)[679]. Кастро все больше доверял старым коммунистам из хорошо организованной НСП, в том числе в деле совершенствования работы административного аппарата.

Кульминацией советско-кубинских отношений стало предложение Хрущева разместить на Кубе ядерное оружие. Кастро ухватился за эту возможность, полагая, что советский ядерный щит оградит его революцию от нападений американцев. Но последовавшая советская капитуляция[680] перед угрозами американцев в результате ракетного кризиса в октябре 1962 года глубоко разочаровала Кастро (советские власти даже не проконсультировались с ним). Кеннеди пообещал, что вторжение на Кубу никогда не повторится, но Кастро ему не верил. Он также убедился, что и СССР нельзя доверять. Кастро снова настроил себя против Советов. Ранее в этом же году Кастро доказал силу своей власти, проведя чистки в компартии Кубы. Он и Че Гевара дали ясно понять, что строгий технократический марксизм, лежавший в основе сталинской модели, больше не приветствуется на Кубе. Альтернативой должен был стать «гуманистический марксизм», как его называл Че. Это был вариант романтического марксизма, сторонники которого не боялись использовать язык морали и добродетели. Че определял свой марксизм с прямой ссылкой на молодого Маркса, в чьи работы он уходил с головой: «Экономический социализм без коммунистической морали меня не интересует. Мы боремся не только с нищетой, но и с отчуждением. Одна из основополагающих целей марксизма — исключить материальный интерес, фактор “личной корысти” и наживы, из психологических мотиваций человека… Если коммунизм станет пренебрегать факторами сознания, он окажется лишь способом распределения, но никак не революционной моралью»{922}.

На практике кубинский режим стремился связать борьбу против бедности и слабости государства с массовым участием населения в партизанском коммунистическом движении, как это делали радикальные коммунисты прошлого (на Кубе партизанское Движение называли guerrillerismo). Граждане, бескорыстные «новые люди» должны были стать солдатами равноправной, братской армии труда, делая все возможное для того, чтобы Куба смогла достичь необыкновенно высокого уровня развития. Это уже напоминало аскетический коммунизм. Кубинцев призывали работать на благо родины за очень низкое вознаграждение. Но коллективная награда имела большее значение. Огромные усилия были предприняты для повышения уровня образования и здравоохранения, их доступности всему населению, особенно сельскому, получившему больше выгоды от нового режима, чем все остальные. Кампания по ликвидации безграмотности, начавшаяся в 1961 году, была одним из движений, ставших символом эпохи. Около 250 тысяч обученных школьников и студентов объединялись в «бригады грамотности» и отправлялись на шесть месяцев в деревню. Там они жили с крестьянами. Их основной задачей было обучение крестьян грамотности и делу революции. Как это часто прослеживается в истории коммунизма, подобные кампании, во многом основанные на юношеском идеализме, пользовались большой поддержкой: они полностью переворачивали жизнь неграмотных людей{923}. Один очевидец, прибывший из Америки, вспоминает атмосферу праздника, когда студенты вернулись из деревень в Гавану на неделю игр, парадов и других культурных мероприятий: «В лохмотьях, оставшихся от студенческих форм, с крестьянскими шляпами на головах, с рюкзаками и фонариками brigadistas наводнили столицу. Они пели, смеялись, делились историями, которые с ними произошли. Люди не могли не заметить сходства радостного возвращения армии грамотных и триумфального входа в столицу партизанских войск тремя годами ранее»{924}.

Публичное выражение радости было в центре торжеств при всех коммунистических режимах, как прекрасно продемонстрировал Милан Кундера. Неудивительно, что в то время именно Куба привлекала внимание мирового левого движения. Кубинский коммунизм отличался таким же пуританством и милитаризмом, какой был характерен для любой другой формы партизанского коммунизма. За неподчинение и инакомыслие строго наказывали отбыванием срока в печально известных трудовых лагерях, учрежденных между 1965 и 1969 годами. В первые годы своего существования кубинскому режиму успешнее других коммунистических режимов удавалось поддерживать энтузиазм и героический дух, вызванный военной победой, правда, ценой прямых ее последствий — насилия и репрессий. Отчасти это зависело от руководства и культуры партии: Че и Кастро пытались представить свой вариант марксизма как доктрину, основанную на принципах убеждения и «сознательности». В отличие от Мао и других китайских лидеров, Че и Кастро не росли в стране, где особым влиянием пользовалась партийная просоветская культура с укорененной самокритикой и чистками. Кроме того, это могло быть результатом той сравнительной легкости, с которой революционеры пришли к власти благодаря слабому сопротивлению. Правда, в южной провинции Эскамбрай крестьяне еще шесть лет пытались противостоять режиму[681], но их мятеж был подавлен силой. Многие противники Кастро просто покинули остров. После революции, в период с 1965 no 1971 год, многие представители среднего класса переехали в США с согласия обоих правительств. Таким образом, кубинцы избегали систематической классовой борьбы или массовых гонений на буржуазию, характерных для многих других коммунистических режимов{925}. Тем временем представление о Кубе как о Давиде, которому угрожает гигантский американский Голиаф, укрепило (хотя бы на время) уверенность многих в законности действий Кастро.