Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек - 3иновий Шейнис

– Вы уже знаете новость? Литвинов ушел в отставку! – сказал он.

«Я ошеломленно посмотрел на китайского дипломата», – свидетельствует Майский.

Вот что произошло в те дни в Москве.

В ночь с 3 на 4 мая здание Наркоминдела было оцеплено войсками НКВД – ожидался приезд Берии. Прибывшие утром Молотов, Маленков и Берия сообщили Литвинову о его снятии с поста народного комиссара.

Около десяти утра Литвинов уехал за город, на дачу. Там уже находился взвод охраны НКВД. Правительственный телефон был отключен. Литвинов по городскому телефону, связанному с Москвой, позвонил Берии, спросил:

– Зачем понадобилась эта комедия с охраной?

Берия, хохотнув, ответил:

– Максим Максимович, вы себе цены не знаете. Вас охранять надо.

Литвинов бросил трубку.

К двенадцати часам в здание Наркоминдела снова прибыли Молотов и Берия. Затем по вызову Берии прибыл Деканозов.

Сотрудников Наркоминдела в здание не пустили. Они топтались на лестничной площадке. Потом их позвали. Молотов сообщил, что отныне он является народным комиссаром по иностранным делам. Сказал, что наведет здесь кадровый порядок.

Берия через стеклышки пенсне буравил взглядом сотрудников. Остановил взгляд на Павле Назарове, исполнявшем обязанности помощника главного секретаря Наркоминдела, секретаре комсомольской организации. Незадолго до описываемых событий был арестован отец Павла, старый большевик Степан Иванович Назаров, член Центральной контрольной комиссии ВКП(б), делегат XVII съезда партии. Сразу же после ареста старшего Назарова Павел был исключен из партии, но Литвинов добился его восстановления в рядах ВКП(б).

– Назаров, за что посадили вашего отца? – спросил Берия.

– Лаврентий Павлович, вам, наверное, это известно лучше, чем мне.

Берия усмехнулся:

– Об этом мы с вами потом поговорим.

Жена Назарова Зинаида Абрамовна вспоминает: «4 мая Павлик с работы не вернулся. Утром он надел недавно сшитый новый костюм, только без жилета, он его не признавал. В то время не было для молодежи лучше одежды, чем юнгштурмовка. Около двенадцати часов ночи Павлик позвонил: „Не волнуйся, я приеду домой поздно“. Я собралась уже спать. Вдруг звонят в дверь. Открываю. Стоят трое в форме НКВД и двое штатских». Обыск шел всю ночь.

Через несколько дней в Наркоминделе состоялось общее собрание сотрудников. Новый народный комиссар Молотов сказал:

– В сердце Наркомата работал итальянский шпион. Вы его пригрели.

«Итальянским шпионом» Павел Назаров был назван потому, что родился в Генуе, куда бежали с сибирской каторги его родители – профессиональные революционеры. Павел прожил в Генуе три года и большевиком, направлявшимся в царскую Россию на подпольную работу, был привезен к родственникам Назаровых в Самару.

После отстранения Литвинова были арестованы многие сотрудники Наркоминдела. Их брали на улицах, вытаскивали из квартир, арестовывали в служебных кабинетах. Все арестованные сотрудники Литвинова погибли в лагерях. Уже тогда Федор Раскольников в письме Сталину скажет то, что не решился сказать никто: «Зная, что при нашей бедности кадрами особенно ценен каждый опытный и культурный дипломат, вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов. Вы разрушили дотла весь аппарат Народного комиссариата иностранных дел…» Все репрессированные сотрудники Наркоминдела посмертно реабилитированы, в том числе отец и сын Назаровы. Вот выписка из документов: «Приговор Военной коллегии по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело за отсутствием состава преступления прекращено».

После возвращения из лагеря в 1956 году жену Назарова пригласили в районный комитет партии и зачитали постановление Московского городского комитета КПСС: «Павла Степановича Назарова считать членом КПСС с 1931 года…» Номер партийного билета был указан тот, который стоял в нем к моменту ареста Назарова 4 мая 1939 года.

Через несколько дней был опубликован указ об освобождении M. M. Литвинова от обязанностей народного комиссара иностранных дел под предлогом, что он занял «ошибочную позицию, в особенности в оценке политики Англии и Франции».

Отставка Литвинова вызвала большой резонанс. Правительства многих государств мира созывали совещания, чтобы обсудить положение. Предполагался какой-то резкий поворот советской внешней политики.

В те дни советский полпред в Стокгольме Коллонтай записала в своем дневнике: «Литвинов ушел с поста народного комиссара иностранных дел. В Швеции и во всем мире творится что-то невообразимое. Друзья звонят целый день, телефон не умолкает. Ко мне прибежала наш искренний друг доктор Ада Нильсон, чтобы выяснить, что произошло. Такой растерянной я ее никогда не видела…

В каждой стране по-своему излагают версию отставки Литвинова. Финны утверждают, что Литвинов отставлен, ибо не мог решить вопрос об Аландских островах. Англичане и французы утверждают, что отставка Литвинова вызвана тем, что он не мог достичь соглашения с бывшими союзниками по первой мировой войне…

В фашистской Германии праздник. В официальных кругах гитлеровской иерархии царит неописуемая радость. Ушел Литвинов, который все время ожесточенно боролся против немецкой политики вооружения. Враги Советского Союза кричат о расколе в правящих кругах СССР…

Что думает Литвинов? Ведь Литвинов – это целая эпоха. Его имя вписано в историю…»

Мировая печать много писала об отставке Литвинова. Выступали журналисты и дипломаты, писатели и государственные деятели разных стран, строились предположения Догадки. Эдуард Эррио, выражая беспокойство прогрессивных кругов Франции, заявил с трибуны парламента: «Ушел последний великий друг коллективной безопасности».

Несомненно, Сталин понимал, что отставка политического деятеля, с именем которого связана мирная внешняя политика Советского Союза, может и неизбежно приведет к нежелательной реакции, в том числе в кругах зарубежных друзей Советского Союза, а главным образом народов, которые перед растущей угрозой наглеющего германского нацизма особые надежды возлагали на Советский Союз. Понимал и не сразу решился сделать этот шаг. Слишком велик был авторитет Литвинова в стране и во всем мире.

Однако шаг был сделан, и теперь его требовалось оправдать. В своей речи 31 октября 1939 года Молотов заявил, что Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру.[42] Это вводящее в заблуждение и деморализующее народ заявление было сделано в то время, когда гитлеровская Германия уже развязала вторую мировую войну и вела военную, политическую и дипломатическую подготовку к нападению на Советский Союз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});