Великие русские люди - Александр Мясников

Маклай ездил в Москву. Там его разыскал в Лоскутной гостинице антрополог Анучин. Ученик Поля Брока был поражен видом героя Тихого океана. Маклай постарел, истаял, был похож на пламя гаснущей свечи. Он зябко поводил плечами, жаловался на давнюю свою невралгию. Географическое общество медлило с изданием его трудов; обещания царя издать книги Маклая за его, государев, счет остались на бумаге. Все идет прахом… Он не имеет возможности работать. Анучин стал выговаривать Маклаю: нельзя Николаю Николаевичу так разбрасываться. Конечно, он — талант, но таланту нельзя простить того, что он раскидывает всюду жемчужины своего дарования. Эта щедрость только вредит науке. Посудите сами — антропология, анатомия, этнография, филантропическая деятельность. Нельзя так увлекаться! Маклай машет тонкой рукой, когда знаменитый коллега покидает его комнату.

Некоторые ученые-педанты пожимают плечами, передают друг другу газетные сплетни, но никто не может отнять у Маклая его славы, трудной славы героя и подвижника. Его знает народ. Безвестный деревенский самородок Иван Киселев пишет «Тамо-русу» о желании сопутствовать ему в путешествии в Лазурную страну. Две тысячи русских людей — всех возрастов и разного общественного положения — выразили желание ехать с Маклаем на Тихий океан. Но мечта о Лазурной стране рассеялась как дым: все они не имели ни гроша за душой, а на жалкие добровольные средства надеяться было нельзя! В октябре 1886 года специальный «комитет», созданный по указке царя, отказал Маклаю во всякой поддержке. «Считать это дело окончательно конченным; Миклухо-Маклаю отказать», — начертал на докладе «комитета» Александр III.

«Тамо-рус» мужественно перенес и этот удар. Он знал, что лучшие люди мира и отчизны с ним. Всю свою жизнь он ощущал незримые нити, которые связывали его с Тургеневым, Мечниковым, Геккелем, Бэром, Реклю, Гекели, Полем Брока… Последняя золотая нить протянулась в Ясную Поляну. Вот драгоценное письмо с высокими буквами. Оно получено в октябре 1886 года. Что значит все «комитеты» по сравнению с этим простым и великим словом!

«…Не знаю, какой вклад в науку, ту, которой вы служите, составят ваши коллекции, но наш опыт общения с дикими составит эпоху в той науке, которой я служу, — в науке о том, как жить людям друг с другом. Напишите эту историю, и вы сослужите большую и хорошую службу человечеству. На вашем месте я бы описал подробно все свои похождения, отстранив все, кроме отношений с людьми… Пишите мне и не возражайте на мои нападки на научные наблюдения, — я беру эти слова назад, — а отвечайте на существенное…» — так обращался яснополянский отшельник к «лунному человеку». Лев Толстой писал эти строки больным, когда он не вставал с постели. Но он не мог не написать их. И Маклай решил принять совет Толстого и рассказать миру о своем опыте общения с первобытным человеком.

А что делалось в том, другом, страшном мире? Немецкий разбой поверг в пламя Камерун, страну Того, Занзибар. Имперский консул на островах Самоа устраивал заговоры и перевороты, сажал на престол самозваных туземных «королей». Некий доктор Аркинг печатно объявил, что его опыт прививки проказы цветному человеку вполне удался. В кайзеровской Германии взошли новые ростки науки ненависти к человеку. Появились новые творцы оскорбительных для человечества «теорий», оправдывающих захваты, колониальные войны ссылками на неравенство народов и племен. «Если со всей европейской изнеженностью будешь поставлен в необходимость подчинить себе варваров в каком-нибудь Конго или еще где-либо, тогда на практике, своими руками, поймешь, как нужно обращаться с грубыми народами, тогда поймешь, что «варварство» средств не является чем-то произвольным…» — так рассуждал в то время модный немецкий философ Фридрих Ницше.

В 1886 году Маклай снова отправился в Сидней. Он ехал туда за семьей, коллекциями, материалами. По пути он побывал в Аделаиде, описал железную дорогу Аделаида — Мельбурн, разузнал все, что касалось замечательного опыта австралийца Джемса Брауна по насаждению эвкалиптов в бесплодных пустынях. Маклай установил, что австралийские животные быстро приспосабливаются к новой среде. Европейский кролик в Австралии научился взбираться на деревья, переплывать реки, перелезать через изгороди: чем не открытый когда-то Маклаем в Новой Гвинее «древесный» кенгуру? Вечная любознательность не покидала Маклая. Но в Сидней он приехал совершенно больным. Его хотели уложить в больницу, уговаривали поехать в санаторий в Голубых горах, но он не соглашался. Надо было спешить на родину, где его ждут большие труды.

Он разбирает свои бумаги… Шестнадцать записных книжек, шесть толстых тетрадей, планы, карты, собственные рисунки, газетные вырезки, журнальные статьи, дневники разных лет. Маклай хотел для начала подготовить два тома: первый — о Новой Гвинее, второй — о Малакке и островах Океании. А чем объединить работы по зоологии и анатомии, «Записку о Панамском канале», воспоминания о встрече с Тургеневым, антропологические статьи, записи об африканском походе и еще многое, что он написал? Надо собрать для издания на русском языке десятки статей по самым разным вопросам. Они рассеяны по страницам батавскйх, английских, австралийских изданий. А письма в защиту туземцев, научная переписка! Нужно нанимать людей, для того чтобы снять копии с сотен рукописей. Ему придется просмотреть все рисунки, чтобы сделать к ним подписи. Надо спешить. Другие исследователи Новой Гвинеи уже выпустили записки о своих странствиях. А он, который сделал больше всех путешественников, не может издать свои книги.

С Берега Маклая приходили тяжелые вести. Правитель немецкой Новой Гвинеи продолжал выселение папуасов из приморских деревень. Туземцев оттеснили в горы, в дикие леса: деревни сравнивались с землей. Об этом немцы открыто писали в своих колониальных вестниках. Особенно немцы были ожесточены на жителей острова Били-Били. Впоследствии всех их поголовно сослали к устью реки Гогол в наказание за «мятеж». Немецкому правителю Берега Маклая было приказано уничтожить все следы пребывания великого «Тамо-руса» на берегах бухты Астролябия. Этот приказ был исполнен с примерным прилежанием.

Маклай терзался мыслью, что он невольно обманул папуасов, внушив им мысль о своем возвращении. Часто он повторял свою любимую индийскую пословицу: «Всего вернее на свете слово честного человека». Ведь Саул или Каин не могли знать, почему Маклай не вернулся к ним. И страшно было подумать, что чужие, жестокие люди могли злоупотребить «знаком Маклая»…

В Сиднее пришлось пережить еще один удар. Вся работа Морской зоологической станции, которую с таким увлечением основывал когда-то Маклай, находилась под угрозой. Какому-то коммодору очень понравилась бухта Ватсон-Бей, и он захотел устроить там корабельную стоянку. И станцию решили закрыть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});