Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания - Валентин Берестов

Пришла пора возвращаться. Нашли вершину, откуда расходилось сразу несколько русел пересохших горных потоков, выбрали то, что вело к дому, и зашагали, запрыгали по порожкам из синего мрамора, слегка присыпанных свежим белым песком. Иногда отдыхали в тени пустынных акаций, куда можно было только сунуть голову по плечи. Над нами кружились и попискивали пичужки. Из нор выглядывали зеленогубые тетки-черепахи, одна больше другой. Чем ближе к дому, тем выше становились пороги из синего камня, тем чаще мы оборачивались и любовались ими на фоне черных и серых гор.

И теперь, когда я гляжу издали на эти горы и вижу их то в утренней голубой, то в вечерней фиолетовой дымке, я вспоминаю синие пороги и слышу звон осыпей и тоненькие трели птиц. Пожалуй, эти небольшие горы сделались священными и для меня. А после них я увидел не Кавказ, не Урал, но, как ни странно, Меловые Альпы в Австрии.

1965

ДЕЖУРНЫЙ ЧУДАК

Этого студента раскопки увлекали не меньше, чем нас. Но мы были убеждены, что археологом ему не быть. Что-то другое привело его в пустыню. Может, просто экзотика: бураны, барханы, вараны, джейраны, караваны.

Много лет спустя я узнал, что в песках его интересовали мы сами. Для наблюдений ему нужен был замкнутый коллектив. Мы, надежно замкнутые пустынным горизонтом, вполне его устраивали. На раскопках он открыл и сформулировал следующий психологический закон:

В КАЖДОМ КОЛЛЕКТИВЕ ВСЕГДА ЕСТЬ ЛИЦО, ПО ОТНОШЕНИЮ К КОТОРОМУ КОЛЛЕКТИВ ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ЕДИНЫМ.

Он перебрал в памяти все коллективы, членом коих он был. Закон подтверждался! Даже в купе дальнего поезда обнаруживался некто, над кем посмеивались, кого перевоспитывали, обсуждали, чьи странности вызывали у всех раздражение, а порою, наоборот, восторг и радость. Так, например, случилось в нашей экспедиции, где эту роль играл фотограф — чудак, балагур, всеобщий любимец.

Студент пока не придумал строго научного термина, греческого или латинского, и называл таких людей сначала козлами отпущения, потом — дежурными чудаками.

Раскопки заканчивались. Фотограф вместе со всеми должен вернуться в Москву. А несколько человек во главе с самим шефом отправлялись в маршрут через Каракумы. Студент правдами и неправдами добился, чтобы его взяли туда. Ему не терпелось проверить еще один пункт своего психологического закона:

ЕСЛИ УКАЗАННОЕ ЛИЦО ПО ТЕМ ИЛИ ИНЫМ ПРИЧИНАМ ВЫБЫВАЕТ ИЗ КОЛЛЕКТИВА, ТО КОЛЛЕКТИВ ИЗ СВОЕЙ СРЕДЫ НЕУКОСНИТЕЛЬНО ВЫДВИГАЕТ НА ЕГО МЕСТО ДРУГОЕ ЛИЦО.

Смена дежурного чудака должна была произойти прямо на глазах у исследователя.

Фотограф вместе с нами переправился через Амударью, полюбовался мавзолеями Куня-Ургенча, переночевал в песках, снял наши машины в свете зари на фоне курящихся от ветров барханов, с кем-то поругался, над кем-то подшутил, выдал старый анекдот и пропал в той стороне, где высился куня-ургенчский минарет. Мы вернулись к костру, допили кофе.

Студент пристально вглядывался в наши лица. Замкнутый коллектив. Кругом пески. Условия для наблюдений идеальные. Новый дежурный чудак не явится со стороны. Им станет один из сидящих у костра. Студент потирал руки. Если он прав, то скоро выяснится, кто же из нас отмечен перстом судьбы.

Он ведал истину. Он знал закон, которому мы должны подчиниться, сами того не подозревая. Но он не знал, что перст судьбы отметил его самого и что смотреть нужно не на лица, а на подметки. Слепым орудием фортуны был сапожник, который вчера на куня-ургенчском базаре подбил студенту ботинки двумя кусками автомобильной шины с буквами и рельефным узором. Не прошло и нескольких часов, как след на песке был замечен.

— Автомобиль шел пешком, — улыбнулся кто-то. Студент не придал значения шутке. И напрасно! Она была грозным предвестием.

Вечером обмеряли средневековую крепость. Архитектор обратил внимание на странные следы, полюбовался их рисунком и шутки ради положил рядом двухметровую рейку. Что такое? Два шага равны двум метрам! Протянули двадцатиметровую рулетку, сосчитали следы: ровно двадцать! Попросили студента отсчитать сто шагов, смерили и ахнули: сто метров ровно!

Наблюдение было тут же доложено начальству. Философ с метровым шагом оказался идеальным инструментом для глазомерной съемки. Заодно он носил рейку и служил масштабом при фотографировании. Всякий раз, когда нужно было снять ворота, башню, гробницу, вал древнего арыка, он покорно входил в кадр и застывал.

— Человек — мера вещей, — посмеивались мы. Через несколько дней он потерял имя. Между собой мы называли его Циркулем.

— Топографическим шагом марш! — командовал архитектор. И Циркуль с рейкой на плече лихо печатал шаг по неровному гребню крепостной стены. Он делал свое дело артистически и двигался по прямой с четкостью лунатика. Сколько мы его не проверяли, каждый шаг Циркуля оказывался равен метру. Феномен!

Крытые брезентовые грузовики академической автобазы превратились в машины времени. Что ни день — другая эпоха. Из крепости непокорных туркмен, которых хивинский хан в прошлом веке лишил воды, мы попадали в город, сооруженный античными рабами, оттуда — в сверкающую россыпями поливной керамики усадьбу времен монгольского нашествия, из нее — на невысокое плато, где стоял недостроенный дворец наместника Дария, повелителя персов.

Циркуль шагал по всем этим стенам. И все, кто искал разбросанные по городу черепки, бусы, монеты, кто копал, кто варил кашу на костре или, подняв капот машины, ковырялся в моторе, время от времени поглядывали на него и усмехались.

Место дежурного чудака и в самом деле не осталось вакантным. Гипотеза подтверждалась!

По ночам Циркуль забирался в кабину, включал переноску, размышлял и вел записи. Он занимался самоанализом, изучая переживания дежурного чудака. При этом ему казалось, что ради науки он привил себе не опасную, но довольно мучительную болезнь вроде чесотки, и теперь следит за ее развитием. Развитие шло быстро. Еще неделю назад все его любили, он был вместе с товарищами. Став дежурным чудаком, он оказался в одиночестве.

«Странное дело, — думал Циркуль, — каждый в отдельности со мною хорош. А все вместе они не слишком-то меня любят и даже недовольны мной».

Его напарник по дежурству имел основания для недовольства. Занятый обмерами, Циркуль дров не собирал, обед не варил, за костром не следил, разве что мыл посуду. За это его, конечно, нельзя было считать лодырем и тунеядцем. Но все-таки… Циркуль двигался больше всех и, на свою беду, все время хотел есть. Обычной порции гречневой каши ему было мало. Он выпрашивал добавку, а после обеда старательно выскребывал ложкою казаны. Мы не понимали этого, жадность студента раздражала нас. Вот обжора!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});