Крепость живых - Николай Берг

Оказалось, что район Ульянки весьма своеобразен. В этих местах шла ожесточенная молотилка весь период блокады и две армии дрались с невиданным ожесточением на весьма небольшом пространстве, то отбивая, то теряя жалкие куски территории в один-два километра.

Естественно, все мальчишки в Ульянке копали. Не копать тут означало быть белой вороной со всеми последствиями. Разумеется, и я стал рыть.

Для того чтобы на месте боев можно было вести сельхозработы, саперы прочесывали это место раз десять. Потом довелось пообщаться с теми, кто тут разгребал завалы ВОПов. Оказалось, что поговорка «мина на кочке, мина в кочке, мина под кочкой и фугас сбоку» вовсе не была поэтическим преувеличением, а являлась сухим протокольным описанием реальности. Ну и разумеется, хотя саперы и почистили что могли, а потом все запахали (на полях теперь росли капуста и турнепс), но на нашу долю все равно хватило сполна. К тому же, на наше счастье, мины – самая страшная угроза, оставшаяся с войны, уже проржавели, взрыватели их закисли, да и взрывчатка погнила. Если у нас кто и подрывался, то исключительно по своей вине – обычно на снарядах да минометках. До конца 1960-х годов подрыв на старой мине был частой вещью. Ну а такой пустяк, как оторванные взрывом детонатора пальцы, был обыденной штукой.

Достаточно было пройти по дорожкам, огибающим поля подальше от станции к Пулковским высотам, как начинался участок под названием Разбитое. Что тут было – кто знает, но сельхозугодья огибали это место как черт церковь.

Судя по торчавшим из земли искореженным огрызкам бетонных плит, молотого кирпича и свитых штопорами арматурин, стояли здесь какие-то дома.

За девятьсот дней боев, естественно, все это было разнесено вдрызг. Пахать тут было невозможно. А копать получалось отлично. Чуток в стороне оставались окопы в русле речки, которую школьники дружно прозвали Говнотечкой, – там тоже по склонам не пахали.

Тут, конечно, копали все – от мала до велика. Самые мелкие и начинающие не брезговали бродить по вспаханным полям и собирать всякую чушь – патроны, гильзы, хвостовики от минометок, корпуса от ПОМЗ (это такие стаканы из чугуна с рифлением для большего числа осколков)… И, разумеется, кости, пробитые и мятые ржавые каски, короба от пулеметных лент и дисков, рваные цинкачи, сплющенные футляры от немецких противогазов и сами противогазы – без стекол, простреленные (наши с хоботами и немецкие на резинках)…

Поэтому те, кто похитрее, шли дальше. Стоило перебраться через какой-то канал метров пяти-шести в ширину, что делало его труднопереходимым, – и начинались кусты и сравнительно молодой болотистый лесок. Место было добычливое, только все время лез в гости «сапер Водичка». Поэтому наша группка обычно шла дальше – на Пулковские высоты.

Вот там, на основной линии немецкой обороны, мы и шарились. А для того чтобы перебираться через канал в любую погоду, наша артель стырила металлическую лестницу со стройки. Как ее перли – отдельная песня, но дотащили до канала, где и притопили, привязав предварительно веревку. А дальше в любое время выдергивали утоплое сооружение, перекидывали его через канал и снова притапливали.

В это милое время ни о каких гарретах типа нынешних металлодетекторов и речи не шло. Кроме собирателей было только два типа поиска: копательство и бульканье. Копатели без затей подыскивали понравившийся лично им кусок окопа или блиндаж и, проверив по возможности перспективность (ну, например, воронки на бруствере, гильзы и т. п. удостоверяло, что здесь шла стрельба), начинали откачивать воду и рыть, рыть, рыть… После этого на дне окопа или блиндажа становилась доступной всякая фигня и мелочь. По сей причине рыть было интересно, было в этом некое археологическое ощущение. Тогда я впервые ощутил дикое чувство временного пробоя, когда мы нашли баночку с кремом после бритья и, свернув крышечку, увидели четкие отпечатки на креме трех пальцев – даже папиллярные линии сохранились: как взял немец последний раз крем, так след и остался, словно и не было десятков лет, словно это случилось несколько минут назад.

Булькатели были более смелыми. Работали они только летом, пока можно было залезать в воду. Забравшись в воронку, они щупали там в иле руками и ногами. Разумеется, никаких находок вроде книг, газет, тюбиков, зеркал, самодельных рюмок с резьбой, сделанных от скуки в период затишья из гильз, и прочего бытового добра таким методом найти было невозможно, но вот крупные вещи и в первую очередь оружие, которое саперы не чинясь скидывали по воронкам, булькатели находили куда чаще, чем мы. Правда, периодически они резались о куски стекла, напарывались на колючки или калечились другими способами, но такая мелочь не остужала их пыл.

Наша артель твердо встала на путь копателей (дурацкое это словечко прилипло из курса истории – там какие-то протестанты что-то рыли в знак протеста). Вожаком сразу стал крепкий и ловкий одноклассник со странным прозвищем Боров. Вот уж на кого на кого, а на борова он никак не был похож. Оказалось, что он по доброте душевной поменялся прозвищем с другим нашим одноклассником, который был ему однофамильцем. Однофамилец был сырой, пухлый и не очень сообразительный парень. Класс это списывал на то, что он был «искусственник». Я тогда не знал, что это означало, что он всего-навсего вскармливался не грудным молоком, а смесями. Одно то, что однофамилец упер со стройки кафельную плитку и потом облицевал ею ванну и туалет, причем плитки хватило и на потолок, достаточно характеризовало его. Особенно же характеризовало то, что вскоре плитка с потолка и стен стала отваливаться, но не вся – часть оказалась прилепленной насмерть. Угадать, какая плитка свалится сидящему на унитазе или моющемуся под душем, было невозможно, и незадачливый плиточник сам пару раз получил плиткой по башке и от матери еще огреб.

Вот наш вожак и отдал ему свою кличку Лаф, а сам стал Боров. Обмен ничего не дал – новоиспеченный Лаф повесился через несколько лет. Кстати, он почти и не копал…

Боров был уже тертый калач и довольно ловко разбирал минометки, гранаты и противотанковые мины. К снарядам у всех нас было отношение куда более осторожное. Мы отлично запомнили, когда подорвался Невзор – местная знаменитость, к которому милиционеры приезжали по расписанию чуть ли не раз в неделю и выгребали из квартиры кучу всякого разного взрывчато-огнестрельного… Заскучав от привычного и возжелав новых ощущений, паренек стал разбирать 37-миллиметровый снарядик – чертовски красивая штучка вообще-то. Кто понимает – пояски, деления, да и вообще как игрушечка…

Его приятели, не одобрившие этого занятия, отошли в сторонку. Тут у Невзора в руках и бахнуло. Соратнички чесанули по домам, зачем-то выкинув портфель Невзора в Говнотечку… И затаились. Прижали уши.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});