100 знаменитых женщин - Татьянаа Иовлева

Однако Вера пока не смогла задержаться ни в одной из столиц. Ее ждал город Вильно. Здесь ее талант оценили и ей предоставили серьезные драматические роли. Ее исполнение роли Оли Бабкиной в одноактной пьесе В. И. Немировича-Данченко буквально заворожило зрителей. Трагедия девочки, родители которой расстались, была близка и понятна ей. Внутренний мир главной героини она сумела передать, как писали критики, «без всяких воплей, без всяких стенаний, даже без той «слезы», на которую так щедры наши любящие действовать на нервы зрителей артистки». Уже в этом было новаторство Комиссаржевской. И каждой следующей ролью она старалась переступить устоявшиеся рамки, приблизить театр к правде.

Но все шло далеко не так гладко, как кажется на первый взгляд. Комиссаржевская давно не вписывалась в виленский театральный коллектив. К тому же ее материальное положение оставляло желать лучшего. Она писала: «Надо мною нависла пудовая гиря и исчезает только в те минуты, пока я играю: даже когда роль изучаешь, нельзя от нее отвязаться, потому что слышишь в соседней комнате: «Прачка пришла» или «У нас сахар кончился», а денег на это нет и где взять их, не знаешь».

Но вскоре мечты начали сбываться. В феврале 1896 г. Комиссаржевскую приняли в Александринский театр. Ее дебют на заветной сцене состоялся 4 апреля. Вера сыграла Рози в «Бое бабочек» Г. Зудермана. Петербург встретил ее овациями. Но недаром Чехов писал об этом театре: «В режиме нашей Александринской сцены есть что-то разрушительное для молодости, красоты и таланта, и мы всегда боимся за начинающих». Ощущала ли это Комиссаржевская, боялась ли потерять себя? Коллектив Александринского театра так и не стал для нее родным. На одной из фотографий тех лет, где изображена вся труппа, Вера стоит поодаль, чужая и непонятая.

17 октября на сцене Александринки играли «Чайку» Чехова. Увы, актеры, а следовательно, и зрители не сумели достойно оценить это программное для драматурга произведение. Комиссаржевская в образе Нины видела во многом и свою судьбу. Она оказалась, пожалуй, единственной союзницей Чехова в этом театральном коллективе. Антон Павлович писал: «Никто так верно, так правдиво, так глубоко не понимал меня, как Вера Федоровна… Чудесная актриса». Однако игра одного актера, конечно, не могла спасти спектакль: «Чайка» провалилась…

В этом театре Комиссаржевской приходилось играть все: глубокие роли перемежались с ролями инфантильных девиц в бездарных второразрядных пьесках. «Я играю без конца, играю вещи, очень мало говорящие уму и почти ничего душе, последняя сжимается, сохнет, и если и был там какой-нибудь родничок, то он скоро иссякнет», – жаловалась Вера Чехову. А время шло. Пролетели три сезона. Теперь критики видели в Комиссаржевской не просто актрису, а «особое движение в искусстве». Театроведы посвящали ей монографии. Однако некоторые журналисты относились к актрисе менее снисходительно, намекая на роман Комиссаржевской с главным режиссером Александринки Евтихием Карповым. Их отношения основывались не столько на единстве родственных душ, сколько на противоборстве двух творческих личностей. Они по-разному относились к театру, к искусству, ко всему новому в театральном мире. Многие письма она подписывала «Гамаюн». Что ж, режиссер-рационалист и актриса-романтик так и не смогли понять друг друга. Для Веры чувства были сопряжены с пониманием, с мечтой – одной на двоих. А повлиять на Карпова, уже немолодого человека с устоявшимися взглядами и принципами, не сломленными даже в политической ссылке, она не могла.

В 1898 г. пришел в театр Кока Ходотов. Молодой, бесшабашный, но искренний, правдивый и в жизни и в игре, он заворожил Комиссаржевскую. Коке доводилось играть с Верой во многих спектаклях, и он подчинился этой умной, увлеченной Ницше и Рескином женщине. Ходотов был человеком богемы, добрым и безвольным одновременно. И Комиссаржевская стала не только его любовницей, но и духовной наставницей, она буквально изменила линию его судьбы. Под ее влиянием (доказательством тому около 400 писем Веры) Кока стал довольно хорошим драматургом.

Тем временем популярность актрисы росла, как снежный ком, катящийся с горы. «Как чествовали вчера госпожу Комиссаржевскую, так чествуют только воина-героя, любимого писателя, уважаемого профессора, заслуженного общественного деятеля», – писали газеты после одного из ее бенефисов. А в Москве восхищенная Ермолова принесла ей за кулисы цветы. Но мысли Комиссаржевской были далеки от успеха на сцене Александринского театра. Она мечтала о театре собственном.

15 сентября 1904 г. ее мечта сбылась. Комиссаржевская возглавила свой собственный драматический театр. В режиссеры пригласила Н. А. Попова, И. А. Тихомирова, А. П. Петровского, H. Н. Арбатова. Звала Мейерхольда, но тот отказался – «испугал Петербург». Первой премьерой в Драматическом стала пьеса Горького «Дачники». И… полнейший скандал. Вот что писали в то время газеты: «Публика получила от писателя пощечину и очень этим обиделась». Зато о Театре Комиссаржевской заговорили. Актриса не испугалась «дурной славы» Горького и взялась за следующую его пьесу «Дети солнца». Театр показал этот спектакль 12 октября 1905 г., в самый разгар революционных событий в России. Затем были пьесы С. А. Найденова «Богатый человек» и «№ 13», Л. И. Щеглова «Красный цветок» и много других. Но, пожалуй, самой важной находкой Театра Комиссаржевской стал «Кукольный дом» Ибсена, в котором актриса сыграла Нору. Эта роль стала как бы итогом всей ее актерской жизни, всех ее предыдущих творческих поисков.

Не обошлось и без неудач. Прежде удававшиеся Комиссаржевской роли из классического репертуара теперь как-то поблекли. Она будто повторяла хорошо заученный урок. Потому постоянно подыскивались новые авторы, новые пьесы, новые приемы. Однако многие театроведы называли подобные дерзания «робкими и холодными, более рассудочными, нежели юными»…

Но настоящей помехой для работы театра была цензура. От Комиссаржевской требовали отказаться от всех пьес Горького, запретили к постановке ряд пьес других авторов. К тому же в это время у нее обострились отношения с Московским Художественным Театром, у которого была своеобразная «монополия» на чеховские произведения. Все это плохо отражалось на репертуаре и материальном состоянии театра.

Нужны были перемены. И Комиссаржевская снова пригласила в свой театр Мейерхольда. На этот раз он согласился. Великий режиссер ввел актрису в мир символистов. Это течение выразилось в театре упрощением внешних форм и усилением внутренних актерских интонаций. Первой постановкой Мейерхольда стала «Геда Габлер» Г. Ибсена, в которой Комиссаржевская сыграла главную роль. Впрочем, зритель не узнавал ни автора, ни великую актрису – настолько сильна была условность в этом спектакле. Такие же новаторские произведения создавались по «Балаганчику» Блока, «Сестре Беатрисе» Метерлинка, «Жизни человека» Андреева. В России зарождался символистский театр… В этом была несомненная удача Мейерхольда как режиссера. Актера же символистский театр постепенно превращал в марионетку. Комиссаржевская чувствовала это и задыхалась. Ей нечего делать в собственном театре, это губит ее талант, уверял всех Андрей Белый. Отношения режиссера и актрисы охладели. Вскоре Мейерхольд получил письмо следующего содержания: «…мы с вами разно смотрим на театр, и то, чего ищите вы, не ищу я…» Это значило, что Театр Комиссаржевской больше в услугах Мейерхольда не нуждался.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});