Тропик Рака. Черная весна (сборник) - Генри Миллер

Бурлеск

Сонное спокойствие Швенингена анестезией растекается по жилам.

Стою в баре, гляжу на английскую шлюху с выбитыми передними зубами, и вдруг меня осеняет: «Не плюйте на пол!» Всплывает, как из недр давнего сна: «Не плюйте на пол!» Дело было в баре «У Фредди», что на рю Пигаль, и женоподобный юноша с атласными пальцами, облаченный в прозрачную белую шелковую блузу с широченными рукавами, только что отгнусавил «Прощай, Мексика!». Она сказала, что ничем особенным не занята, так, прохлаждается. Работает в оркестре на крупной радиостанции, да вот незадача – подцепила ящур. Не переставая бегала в клозет и обратно, шурша вышитыми бисером занавесками. Какой сладкий тембр у ее арфы, ну точно пиво, разбавленное ангельской мочой. Моя собеседница была слегка под хмельком, однако держаться старалась как настоящая леди. А в кармане у меня лежало письмо от сумасшедшего голландца; он только что вернулся из Софии. «В ту субботу – говорилось в нем, – у меня было лишь одно желание: чтобы ты оказался со мной рядом». (Он, правда, не уточнял, где именно.) «Могу сказать тебе одно: после шумного, суматошного Нью-Йорка сонное спокойствие Швенингена анестезией растекается по жилам». В Софии голландец пустился во все тяжкие, взяв себе в любовницы примадонну местного королевского оперного театра. Ибо, добавлял он, чтобы утвердиться в глазах софийского высшего света, ему как воздух необходима была репутация отчаянного донжуана. А теперь он намерен со всем этим завязать и по трезвой лавочке начать новую жизнь в Швенингене.

Весь вечер мне и в голову не приходило вспомнить об этом письме. Но стоило английской шлюхе раскрыть пасть, демонстрируя, что все ее передние зубы выбиты, и в моих глазах опять замелькало: «Не плюйте на пол!» Мы с сумасшедшим голландцем брели через гетто. При этом он был в ливрее рассыльного. Впрочем, в тот день он уже доставил все сообщения по адресам, и вечер у него был свободен. Мы двигались по направлению к «Кафе-Рояль», надеясь опрокинуть там кружку-другую пива и посидеть в тишине. Точнее, это я разрешал ему выпить пива и побыть в моем обществе, ибо, во-первых, я был его начальником, а во-вторых, он находился не на работе и потому мог распоряжаться собой как заблагорассудится.

Мы шли к северу по Второй авеню, пока я внезапно не за приметил витрину с подсвеченным крестом и окружавшей его надписью: «Тот, Кто Уверует В Меня, Не Умрет…». Мы вошли внутрь; кто-то с возвышения обращался к собравшимся:

– Приготовьтесь, мисс Пауэлл! Итак, братья, кто приобщит нас к своему свидетельству? Да, гимн семьдесят третий. После собрания все мы отправимся сказать слова утешения страждущей сестре нашей миссис Бланшар. А теперь воспоем гимн семьдесят третий: «Господь, укрепи мя на горних высотах…» Как я уже говорил, когда я увидел, как рабочий красит в яркие, радостные цвета наш новый шпиль, строки этого чудесного старого гимна сами подступили к моим губам. Итак: Господь, укрепи мя на горних высотах…

Молитвенный зал был очень мал; со стен отовсюду свисали библейские речения типа «Господь – мой Пастырь» и т. п. Самая заметная надпись красовалась, однако, над алтарем: «Не плюйте на пол!» Собравшиеся упоенно распевали гимн 73-й во здравие нового шпиля. Нам повезло больше других: войдя с опозданием, мы и так оказались на высотах. От нечего делать я принялся читать и перечитывать тексты на плакатах, особенно этот непревзойденный, нависающий над кафедрой: «Не плюйте на пол!» Сестра Пауэлл несла вахту на органе; вид у нее был донельзя духовный и целомудренный. Человек на возвышении пел громче других и, хотя явно знал слова наизусть, держал перед собой раскрытую молитвенную книгу. Он напоминал кузнеца при исполнении обязанностей штатного проповедника. Говорил зычно и истово. А между гимнами делал все, что мог, дабы побудить собравшихся приобщать друг друга к опыту своих откровений. Время от времени ему помогал человек из публики, скрипучим голосом возглашавший: «Господа великого и всемогущего славлю-у-у!..»

АМИНЬ! СЛАВА! СЛАВА! АЛЛИЛУЙЯ!

– Итак, – рычит кузнец, – кто приобщит нас? Ты, брат Итон, не приобщишь ли нас к своему свидетельству?

Брат Итон поднимается на ноги и печально заявляет:

– Он меня выкупил.

АМИНЬ! АМИНЬ! АЛЛИЛУЙЯ!

Сестрица Пауэлл вытирает ладони платочком. Делает это одухотворенно. Потом невидящим взором вперяется в стену перед собой. Вид у нее такой, будто Господь только что снизошел к ней. Очень одухотворенный вид.

Братец Итон, которого выкупили, смиренно сидит на мес те сложив руки. Кузнец объясняет: существование брата Итона выкуплено драгоценной кровью Сына Божия, пролитой на кресте, на горе Голгофской. Не хочет ли еще кто-нибудь приобщить нас? Ну пожалуйста! Чуть позже, продолжает он, мы все вместе навестим страждущую нашу сестру Бланшар, чей горячо любимый сын отошел минувшей ночью. Итак, кто приобщит нас?..

Срывающийся голос с места:

– Знаете, не умею я складно свидетельствовать. Но есть одно место, от которого во мне все переворачивается… В послании апостола Павла к колоссянам, глава третья. Вот оно: «Если вы воскресли со Христом, то ищите горнего…» И вправду, братья. Помолчим и подумаем. Встанем на колени и задумаемся о Нем. Вслушаемся в Его голос. В Его свидетельство. Братья, это место… оно мне очень дорого. Послание к колоссянам, глава третья: «Если вы воскресли со Христом, то ищите горнего…»

СЛУШАЙТЕ! СЛУШАЙТЕ! СЛАВЬТЕ ГОСПОДА! АЛЛИЛУЙЯ!

– Сестра Пауэлл, приговьтесь к следующему гимну! – Он вытирает лицо. – Прежде чем мы сойдем бросить последний взгляд на дорогого сына сестры Бланшар, давайте споем еще один гимн: «Мы обретаем друга в Иисусе!». Я думаю, все мы знаем его наизусть. Помните: если вы не очистились, омытые кровью Агнца, не важно, в скольких книгах записано ваше имя. Не отверзайте от Него глаз и ушей ваших! Люди, взыскуйте Его ныне и присно… сейчас! Итак, все вместе: «Мы обретаем друга в Иисусе!..» Гимн девяносто седьмой. Встанем и воспоем, прежде чем все вместе спустимся к сест ре Бланшар. Итак, гимн девяносто седьмой… «Мы обретаем друга в Иисусе…»

Все продумано заранее. Вместе спускаемся к дорогому опочившему отпрыску сестрицы Бланшар. Все без исключения: колоссяне, фарисеи, прелюбодеи, злыдни, треснувшие со прано – все вместе – бросить последний взгляд… Не знаю, что стало с сумасшедшим голландцем, алкавшим столь немногого – кружки пива. Выстроившись рядком, тащимся к сестре Бланшар: семейство Джук и семейство Калликак[223], гимн 73-й и грозное объявление «Не плюйте на пол!». Брат Причард, будь любезен выключить свет! А вы, сестра Пауэлл, готовы аккомпанировать? Прощай, Мексика! Спускаемся к сестре Бланшар. Сходим вниз, дабы Господь укрепил стопы наши на горних высотах. Справа безносый, слева одноглазый. Кривобокие, покрытые гнойными струпьями, эпилептики с пеной на губах, сладкогласные, праведные, вши вые, дебильные. Все сходим вниз, дабы покрасить шпиль в яркий, радостный цвет. Все братья иудеев. Все воскресаем со Христом и ищем горнего. Братец Итон сейчас пустит по кругу шляпу, а сестрица Пауэлл сотрет со стен харкотину. Все выкуплены – выкуплены за столько, сколько стоит хорошая сигара. Сонное спокойствие Швенингена анестезией растекается по жилам. Все сообщения доставлены по ад ресам. К сведению тех, кто предпочитает кремацию: у нас заготовлены очень удобные ниши для урн. Тело дорогого опочившего отпрыска сестры Бланшар покоится во льду и вот-вот даст ростки. Приобретая мавзолей, вы с гарантией обеспечиваете место, где члены семьи и близкие могут покоиться один рядом с другим в белоснежной капсуле, высоко поднятой над землей и надежно изолированной от дождя, сырости и плесени.

Еду в желтом такси к Национальному зимнему саду. Спокойствие Швенингена течет по моим жилам. Отовсюду нотными знаками струятся рекламные надписи и «Славься, Боже великий и всемогущий». Повсюду черный снег, повсюду сползающие с голов черные парики. БУДЬТЕ НАЧЕКУ: НА ЭТОМ ПРИЛАВКЕ СБЫВАЮТ СЛЕГКА ПОДЕРЖАННЫЕ ЦЕННОСТИ!

СЛАВА! СЛАВА! АЛЛИЛУЙЯ!

В меховых манто дефилирует нищета. Есть все на свете: турецкие бани, русские бани, сидячие ванны; нет только чистоты. Клара Боу дарит вам «Парижскую любовь»[224]. По обагренной кровью тундре шныряет призрак Якова Гордина[225]. Церковь Святого Марка в Бауэри вырядилась, как таракан, ее выкрашенные в цвета цукатов стены благоухают мятой. ЗУБНЫЕ ПРОТЕЗЫ… ЦЕНЫ УМЕРЕННЫЕ. Московиц щекочет свои цимбалы[226], а цимбалы щекочут замороженный зад Льва Толстого, обернувшегося рестораном для вегетарианцев. Вся планета выпросталась наизнанку, выставляя напоказ прыщи, бородавки, угри, жировики. Больничное оборудование неустанно обновляется, с бокового входа – обслуживание бесплатное. Вниманию всех недужных, всех изнемогших и согбенных, вниманию каждого подыхающего от экземы, галитоза, гангрены, водянки, раз и навсегда: бесплатный вход – сбоку. Воспряньте духом, страждущие! Обратите свои стопы к нам, унылые Калликаки! И вы, спесивые фарисеи! Заходите, тут вам обновят железы внутренней секреции за плату, не превышающую стоимости стандартного погребения! Заходите не раздумывая! Вы призваны Иисусом. Не медлите: ровно в семь пятнадцать мы закрываемся.