Черный клинок - Эрик Ластбадер

Я знаю, что поклялась никогда никому не рассказывать о том, на что согласилась рискнуть, но теперь, когда я оказалась в одиночестве среди тьмы времени и пространства, не могу больше испытывать муки молчания. Я ощущаю себя буквально в преддверии ада, из которого есть только один выход – в сам ад, чего я никак не заслуживаю.

В любом случае, пишу вам (поскольку по телефону вы отказались говорить), чтобы сказать, что я должна нарушить данную клятву. И поэтому я приняла решение все рассказать Вулфу про эту гнусность, пока еще у меня не сгнило все внутри. Но расскажу не сразу, на это уйдет, без сомнения, некоторое время, поскольку мне надо собраться с духом, которого у меня за последние дни почти совсем не осталось. Но все же Вулфу я расскажу все. Это самое малое, что я могу сделать лично для себя, но весьма возможно, что это в то же время и самое большее.

Я хочу, чтобы вы знали, что я вовсе не обвиняю вас. Я теперь нахожусь в подвешенном состоянии между жизнью и смертью из-за своего слепого фанатизма. Знать бы мне тогда, почему вы не отказались от моей руки, когда я протянула ее вам, чтобы удержать вас, как я полагала, от грехопадения.

Прощайте, Торнберг... "

Стиви прикрыла глаза, но слезы все равно катились по щекам, обжигая их, словно кислотой. Под ложечкой она ощутила слабость, будто ее ударили по горлу. Она с трудом удерживалась от рвоты.

– Это Торнберг убил вашу сестру, доктор.

Услышав слова Яшиды, Стиви тяжело вздохнула и молча повернулась к нему. На лице у нее появились пятна и полосы от пролитых слез.

– О-о, я вовсе не имею в виду, что он убил ее самолично, – продолжал Яшида. – Он не такой простак, чтобы влипнуть в уголовщину и засветиться. Но несомненно то, что ее убили по его приказу.

– Зачем? – с неимоверным усилием только и смогла вымолвить это слово Стиви.

– В своем последнем письме она четко дает понять зачем, не так ли? – заметил Яшида. – Она же намеревалась рассказать своему приятелю, что творил с ней Торнберг. А Мэтисон ведь полицейский, правда? Ну и как вы думаете, какое бы решение он принял? Он бы привел в действие все имеющиеся у него возможности и не давал бы Торнбергу и дня спокойно прожить. Торнберг, конечно же, никак не мог допустить этого. У него оставался единственный выбор – заткнуть рот вашей сестре.

Стиви опустила голову. Ее слезы размыли последние слова в письме Аманды. Она аккуратно сложила все странички, тщательно разгладив их.

– Я хочу взять их на память.

– Да, да, конечно, – поспешно согласился Яшида.

Стиви смогла лишь начать дышать спокойнее, все остальные чувства и действия вышли из-под ее контроля. Ей почему-то подумалось, что все это происходит в каком-то безумном сне и что если она ущипнет себя и проснется, то реальность окажется не такой уж страшной.

– Ну и чего же вы хотите? – спросила она Яшиду спустя какое-то время.

– А ничего, – ответил тот, направляясь к двери. – Все, что я хотел, получил сполна.

Он вышел, в номере установилась мертвая тишина. Стиви долго сидела сгорбившись за столом. Сквозь окно со звукопоглощающими шторами прорвался звук автомобильного гудка, прозвучавший столь резко и остро, что она наконец очнулась. А потом снова воцарилась мертвая тишина, напоминающая ей густой запах цветов, лежащих у свежей могилы.

* * *

– Есть одна древняя японская легенда, а может, и в китайская – настолько она древняя-предревняя, – начала Чика. – В ней рассказывается о демоне-людоеде. Как и все прочие демоны, этот тоже был двуполым, то есть одновременно и мужчиной и женщиной, но раз уж он предпочитал являться перед людьми в женском обличье, то его и стали называть "она".

Этого демона изгнали из тринадцатого круга подземного царства, который жители западных стран отождествляют с адом, за нерадивость. Итак, ходила она, бродила по свету и никак не могла придумать, каким образом увеличить свою демоническую силу.

Сначала она пожирала сердца своих жертв, запивая кровью, а обнаружив, что от этого проку мало, пошла в своем стремлении сделаться сильнее дальше: стала пожирать у людей мозги. Почувствовав прилив энергии, она взялась за это дело особенно рьяно и вскоре уже не могла остановиться.

Вот в кого превратилась, по сути дела, Достопочтенная Мать. Она стремится превзойти мифического демона. Единственная разница между ними заключается в том, что она добилась гораздо большего успеха, высасывая и перекачивая из других людей их сущность – дар "макура на хирума". И предупреждаю тебя, что под какой бы личиной она ни предстала перед тобой, под ней все равно скрывается страшная морда демона-людоеда. Никому, чья "макура на хирума" сильна, она не позволяет жить на этом свете.

Если ты ослабишь бдительность, она уничтожит тебя, предварительно высосав из тебя то, что сочтет для себя полезным.

Чика и Вулф стояли в тени железобетонного здания, вытянувшегося вдоль узенькой улочки в районе Сибайя. На улочке стоял невообразимый шум, казалось, что даже густой туманный воздух дрожит от этого шума. Позади них стучало механическое сердце какого-то гигантского генератора. Над головами устремлялась вверх огромная дуга подвесной скоростной дороги, пересекающей этот район. Вулф знал от Чики, что такие генераторы создают поле, способное не пропускать волны особого психического настроя, и таким образом под ними можно укрываться от Достопочтенной Матери и ее людей. Но даже если это было именно так, то Вулф все равно на всякий случай привел в ход свое биополе "макура на хирума" и создал вокруг них своеобразный защитный экран.

– Теперь, когда Достопочтенная Мать узнала, что Минако предала ее, – сказала Чика, – она никогда не допустит ее в храм Запретных грез.

– Твоя мать, может, уже мертва.

– Нет. Достопочтенная Мать так теперь не поступит. Для нее не будет никакого удовольствия, если Минако легко умрет. Но твой план слишком опасен. Я все еще раздумываю, следует ли мне идти с тобой.

– Да, идти вместе со мной вряд ли разумно, – согласился Вулф. – Она учует твое появление и получше подготовится. А меня Сума не обнаружит, не сумеет обнаружить и Достопочтенная Мать. Только я один могу вызволить Минако из храма Запретных грез.

– Но чтобы вызволить ее оттуда, ты должен будешь уничтожить Достопочтенную Мать. – Чика наклонила голову и коснулась кончиками пальцев лба Вулфа. – Да, моя мама была права: это твоя карма.

А на роду ему было написано: уничтожить в этом регионе зло, принявшее невероятные размеры.

* * *

У дверей храма Запретных грез Вулфа поприветствовала женщина-карлица, одетая если не смешно, то уж, во всяком случае, странно: на ней был прекрасно сшитый по индивидуальному заказу мужской деловой костюм.

– Мое имя Дэвид Уоррен, – представился Вулф. – Я партнер господина Лоуренса Моравиа. Он сообщил мне ваш адрес и сказал, что у вас самый лучший клуб в Японии.

Карлица секунду-другую приглядывалась к нему, а затем, низко поклонившись, жестом пригласила войти внутрь.

Переступив через порог, Вулф услышал, как за его спиной захлопнулась дверь, и почувствовал вокруг своей головы легкие электрические разряды. Время было как раз полуденное, в храме находилось полным-полно народу. В баре он спросил банку пива и, стоя в тесноте рядом с каким-то японцем в темном костюме, утолял жажду. Освоившись немного и осмелев, он спросил, как пройти в туалет, и покинул бар.

Припомнив рассказ Чики о расположении помещений, он быстро спустился в выложенный каменными плитками коридор. По нему он шел довольно долго и наконец очутился в большой комнате. На стенах были развешаны литографии с изображениями вооруженных самураев, сражающихся в смертельной схватке не только друг с другом, но и со зверями: тиграми, вепрями и удавами. Свирепые лица самураев странно контрастировали со стоическими, спокойными выражениями на мордах животных.

Другая застекленная дверь вела из комнаты прямо в сад, оформленный с большим вкусом. Вулф прошел по комнате, толкнул дверь и очутился в саду. Сверху над ним неясно вырисовывались силуэты токийских небоскребов, искаженные волшебными чарами сада. Они казались гигантскими таинственными деревьями, криптомериями, растущими на склонах гор. Вулф четко ощущал, что течения времени здесь не замечаешь, и вспомнил, что Чика предупреждала его об этом, рассказывая об особенностях храма.

В саду находилась женщина. Она сидела в позе лотоса на коричневом мху. В легкой дымке было трудно разглядеть ее овальное лицо. Глаза она закрыла и как будто дремала среди необычного спокойствия, царившего в этом уголке. У женщины были густые волосы, блестевшие, словно боевой шлем, и зачесанные от высокого лба назад. Полные губы бантиком, накрашенные красной помадой, резко контрастировавшей с бледным лицом, производили необычное впечатление: будто внезапно натолкнулся на срамное слово, написанное на скромной одежде монахини. Она носила черное кимоно с белыми полосками на отворотах и спине. Когда Вулф вошел в сад, ему сразу бросилось в глаза что-то черное на черном же фоне, что создавало впечатление реки, журчащей в темноте ненастной ночи.