Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

прекращении таких беспорядков, защищая целый еврейский квартал от разгрома. Но сколько я присмотрелся, причиной таких волнений была не столько религиозная рознь, сколько вопросы чисто экономического характера, часто даже подстрекательство с целью грабежа. Подавлялись такие беспорядки быстро и без пощады к грабителям, уличенным на месте. Все же я думаю, что главная причина беспорядков крылась в чудовищной разнице существования всегда полуголодного и полупьяного городского пролетариата, часто безработного, и роскошной жизнью коммерческих дельцов и буржуазии, дававших этому пролетариату работу за ничтожную плату, да и эти деньги уплачивая неисправно.

С этим вопросом мне пришлось близко соприкоснуться во время поисков «вольных работ» для моих сапер, а выводы мои покоятся поэтому на большом числе фактов и неотразимых доказательств самой беззастенчивой эксплуатации работодателями городского пролетариата, который мстил своим недосягаемым угнетателям при малейшем удобном случае. Антисемитизм таился в массах, вспыхивал ярко при всяком науськивании, на которые масса очень была податлива тогда. Но в войсках, а в частности, в саперной бригаде антисемитизма не было, хотя евреев в рядах сапер было немало, особенно потому, что бригада стояла в Одессе, и многие из образованных евреев старались попасть в саперные батальоны как вольноопределяющиеся, считая прохождение здесь службы для себя легче и интереснее, чем в пехотном полку.

б) В воспитательном отношении. На юг, в Одессу, я уже попал не юношей, самостоятельным, вполне сложившимся воинским и общественным деятелем. По крайней мере, такие требования предъявляла мне жизнь и условия моей службы. Я должен был уже уметь и воспитывать других, проявляя во всем инициативу, познания и ту повышенной квалификации работу, какую ожидали от меня как от офицера с высшим образованием. К счастью, и здесь я в своих прямых и старших начальниках встретил положительные образцы. Командующий войсками (и генерал-губернатор) Х.Х. Рот своим вдумчивым и внимательным отношением к войскам показал нам всем прекрасный пример, будучи образованным, требовательным и знающим быт и нужды старшим начальником, не брезгающим глубоко по существу и до мелочей вникать в нужды подчиненных ему войск. В то же время он был очень доступен, ровен и добродушен ко всем нам.

На меня произвел большое впечатление его первый инспекторский смотр войскам по прибытии в округ на свой пост. Дело было весною. Войскам указан был пункт вне города для сбора, куда к назначенному сроку все и прибывали. Ждали на поле прибытия нового старшего начальника часа два. Наконец, он прибыл со своим начальником штаба и несколькими офицерами от разных родов оружия.

Объезжая войска, он здоровался с ними особенно бодро и четко, зорко подмечая все, начиная от обмундирования и снаряжения до малейших нарушений в требованиях уставов как в людях, так и в конском составе. После объезда он каждой отдельной части произвел короткое учение, а все войска в заключение пропустил колоннами мимо себя. Вызвав к себе всех начальников частей, он дал в это время общей массе войск полный отдых. Здесь на поле он произвел подробный разбор и сделал надлежащие выводы и указания. Оказалось, что до своего прибытия к выстроенным войскам, он объехал с членами штаба все казармы, осмотрел детально все помещения, опросил претензии и переписал все недочеты, какие нашел на месте, побывал на всех кухнях, везде попробовал пищу, заглянул во все цейхгаузы и хранилища, даже подробно ознакомился с порядком содержания всякого рода хозяйственных построек, конюшен и уборных.

При разборе присутствовала и огромная масса рядового офицерства, слушая в полной тишине замечания и указания инспектирующего. Все его указания покоились на таком глубоком понимании воинского дела, знания быта и нужд солдат, что присутствующие были поражены. Он отметил те части, у которых оказались обе стороны хороши: как парадная, так и казарменная. Но жутко было слушать, как беспощадно он вскрывал и обнаруживал недостатки и даже преступные упущения или беспорядки в некоторых воинских частях, отмечая халатность или нерадение ответственных за то начальников.

В заключение, отпустив на свои места весь офицерский состав, он бодро отметил и все хорошее, что нашел в представлявшихся ему войсках и привлекательной четкой благодарностью закончил свой смотр, двинув все части войск по казармам с музыкой и пением.

После этого смотра войсковые части сильно встрепенулись, поняв, что с таким зорким и энергичным начальником кое-как служить нельзя и ретиво принялись за исправление указанных недочетов. Кое-кто из начальников, оказавшихся несоответственным, был незамедлительно уволен в отставку. Помню, что одному из старших артиллерийских командиров было указано на сильно исхудавших лошадей в орудийной упряжке. На очень многословное объяснение командира о принятии им всех мер для корма лошадей и недоумения его о причине такого плохого их вида, г. Рот спокойно и твердо ответил: «А вы попробуйте, полковник, покормить их казенной дачей овса полностью. Уверяю вас, что это средство поможет. В ваших же батарейных цейхгаузах и складах я овса не нашел».

Мои ближайшие саперные начальники (командир б[атальо] на и к[оманди]р бригады) были люди добросовестные и в своих отношениях к службе всем нам давали добрый пример. Мне же лично, как офицеру с высшим образованием, предоставляли большую инициативу в пределах предоставленной мне власти работать так, как я считал это необходимым. Это доверие и ожидание от меня во всех отношениях чего-то незаурядного, сильно подстегивало меня и заставляло крепко держать себя в руках и стараться во всем е лучшему. Такие же требования и ожидания возлагали на меня мои сослуживцы по бригаде и всему гарнизону с первого же моего публичного доклада в офицерском собрании.

Взятый мною тон несения своей специальной и общественного характера службы был высок, требовал от меня затрат и большего времени и труда, чем это было принято в жизни гарнизона, но мое самолюбие и тщеславие не позволяли мне опускаться все время службы в округе. Своих подчиненных я скоро понял, полюбил их, заботился о них чистосердечно во всех отношениях, и имел счастье пользоваться и их взаимным доверием, что они выразили отличным поведением и выдающимся своим обучением, службой и работами за время моего командования.

С моими сослуживцами по бригаде и гарнизону я меня отношения были вполне корректными. В невоенном обществе я приобрел несколько очень дружески расположенных ко мне семей, где и проводил свои досуги, конечно, я не отличался монашеским поведением и, вероятно, нисколько не был лучше моих сверстников в мои годы. Но семьи моих интеллигентных знакомых исключили возможность опуститься или погрязнуть в каких-либо пошлых связях и привычках. В этот период моей жизни я мечтал еще о многом, для чего нужны были здоровье, не затемненный ничем ум