Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

протяжно с переливами:

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали…

Я узнал голос Коли Рублева. Мне нравилась эта песня. Любил ее Коля, все мои разведчики. Эту песню нельзя было петь вполголоса. Она звучала только тогда волнующе сильно, когда в нее вкладывали всю душу, всю страстность пылкого сердца. Она дорога была мне еще и потому, что чем-то напоминала ненастную темную ночь в камышах:

…и беспрерывно гром гремел… —

подхватил хор.

Я незаметно приблизился к товарищам, включился в хор. На мгновение закрывал глаза, и мне чудилось, будто лечу на легких крыльях этой песни. Она то уносила меня так высоко, что замирало сердце, то проносила низко над степью, над перелесками, прозрачными тихими заводями, окаймленными высоким дремучим камышом.

Рублев, слегка запрокинув голову, улыбаясь, казалось, к самым облакам посылал свой голос, увлекая за своим наши голоса, сливая их так, чтобы никто из нас не слышал себя. Мягкий высокий тенорок Коли легко плыл над общим хором.

Когда все мы шли к месту, где располагался наш взвод, я вспомнил о приказе командира полка, и мне представилось, как в темную, непроглядную ночь, прижимаясь к земле, мы ползем к вражеской передовой. Где-то рядом — Рублев. Я его не вижу, но улавливаю каждое его движение.

В разведке он всегда необыкновенно чуток и осторожен. Но вот Коля опередил своих товарищей, ползет все быстрее. Всем становится ясно, что молодой разведчик нашел уязвимое место противника, невидимую щель, в которую можно проскользнуть незаметно. Так часто бывало. Но ведь Коля может ошибиться в своих расчетах, может неожиданно попасть в ловушку. И кто знает, возможно, это случится сегодня, в предстоящую ночь. Подумав об этом, я спросил себя: брать ли Рублева на дело?..

Цель каждой вылазки я всякий раз объяснял всему взводу, выбирал же для дела не более пяти-шести человек. Объясняя задачу, я сразу мог определить, кого взять. Заметив, как вера в удачу светилась в глазах Рублева, понял, что и на этот раз не смогу отказать ему.

Так Рублев в числе других шести человек в эту ночь пошел в разведку.

Луна взошла еще с вечера и почти до утра скользила между реденьких облачков, призрачным светом озаряя землю. Вначале продвигались медленно, неуверенно. Лишь один Коля рвался вперед.

Пули то и дело пролетали над нами и по сторонам, скашивая траву. Изредка рвались мины. Мы были уже где-то на середине нейтральной полосы, как вдруг обрушился ураганный минометный огонь. Нас, видимо, заметили. Но отходить некуда. Надо во что бы то ни стало пробиться вперед. Это менее опасно. Во вспышках рвущихся мин я увидел, как Рублев поднялся и, согнувшись, броском рванулся вперед.

Налет длился не более пяти минут. Затем снова все утихло. Редкие ружейные выстрелы после оглушительных разрывов уже не казались угрожающими.

Но мы все еще продолжали лежать не двигаясь. Негромко позвал Рублева, но он не отозвался. И я приказал бойцам:

— Дальше ни шагу! Пока не прикажу — ни шагу!..

Припав к земле, все молчали. Я понял, что мои слова и строгий тон, каким они были произнесены, не понравились разведчикам. Не оставлять же здесь товарища одного.

Артиллерийский налет повторился. Теперь мины рвались впереди нас. Казалось, даже земля наполнялась плотным гулом и звенела, как металл. В небе взвилась ракета одна, за ней другая. Секунду повисев в воздухе, ракеты устремились вниз, все ярче разгораясь. Одна из них упала неподалеку от меня, озаряя все вокруг ослепительным светом. Я готов был погасить ее собственным телом, но пошевельнись — и сразу обнаружишь себя.

Но вот над нашим передним краем взвилась зеленая ракета. Это был сигнал к отходу. Видимо, нас действительно обнаружили немцы. Я обязан был подчиниться приказу моего командира и велел разведчикам отходить. А сам на некоторое время задержался, все еще надеясь, что вот-вот должен появиться Рублев.

* * *

Майор Лопатин ходил по тесной землянке, устланной свежей соломой, о чем-то думая. Затем внезапно остановился и строго посмотрел мне в глаза.

— Плохо действовали, товарищ лейтенант, раз обнаружили. Не осторожно!.. — сказал он.

— Так точно, — машинально ответил я, не выдержав его взгляда, сам не понимая, в чем же была наша неосторожность?

— Можете идти, — сказал он, не оборачиваясь.

Я приложил руку к козырьку, но не двинулся с места. Лопатин обернулся.

— Идите! — повелительно сказал он.

Я не уходил. Майор почти вплотную приблизился ко мне.

Я заметил в его добрых глазах теплоту и решил, что именно теперь надо все высказать. Мне еще раз вспомнилась песня, которую мы пели по вечерам, мелодичный голос Коли, его вдохновенные, светлые глаза. Случись с Рублевым какое-нибудь несчастье, я бы никогда не мог простить себе этого. Ведь никто другой, я сделал из этого одаренного парня разведчика и почти ежедневно подвергал его опасности.

Я все рассказал о своем юном друге командиру полка.

Лопатин слушал молча. Видимо, мои слова взволновали майора. Когда я окончил, он прошелся, заложив руки за спину, затем внезапно остановился и сказал, чеканя слова:

— Приказываю сию же минуту прислать ко мне Рублева. Во всем боевом!

В последний раз я видел Колю в день его отъезда в консерваторию. Он, конечно, догадывался, что в нашей разлуке больше всех виновен я, но ни словом не обмолвился об этом.

Перед тем как уехать ему, я созвал бойцов взвода, и мы на прощанье спели нашу любимую песню. Как и всегда, пленительный тенорок Коли поплыл над нашим общим хором плавно, точно чайка над безбрежным морем.

Песня разливалась все громче и привольней…

1947 г.

Вернулся

I

Сразу за шахтным поселком началась степь. В ее просторе было уже что-то предосеннее, легкое, ясное. Кругом овраги, пологие холмы то голые, то поросшие диким кустарником. Всюду выжженная солнцем трава, и только в неглубокой балке, где протекает ручей, редкими островками зеленеет осока.

Ватага ребятишек шумно бегает по мелководью.

— Петька-а, Петька-а!.. — доносится со стороны поселка молодой женский голос.

Малыш лет девяти отделяется от группы своих товарищей, бежит на гору к землянкам, поддерживая штанишки. Вылинявшие на солнце волосы его ерошит ветерок.

Луков подходит к детям. Все они в первую минуту кажутся ему удивительно похожими на Петьку: без рубашек, у всех темно-бронзовые от загара тела.

Он присматривается и начинает узнавать в детях черты знакомых шахтеров, которых знал до войны. Вот лет десяти крепыш с веселыми бойкими глазами. Луков без труда узнает в нем сынишку Андрея