Дикий Порт (Райские птицы) - Ольга Онойко

Скажи это Север, Лилен бы попросила уточнить. Но Чигракова непременно глянет на неё как на идиотку, поэтому пришлось напрячь мозги. Сестрёнка — это, наверное, Ксения, Ксенька-Тройняшка, которая шпионит за земными учёными. Та, благодаря которой семитерране знают о проекте «Скепсис».

— Ага, — согласился Кайман. — Ежели кого-нибудь убьют, проникнув лучами в мозг, то это будем мы с Леной. Позитив, что и говорить.

— Не пугай человека, — проворчал Солнце.

Тонкая плёнка биопластика, белесая, полупрозрачная. Заставка на старом щитовом экране — цветы, пейзажи, фотографии. Безжизненная восковая рука отца, свесившаяся с подлокотника. «Пугать? Меня — пугать? Чем? Чем ещё меня можно напугать?!»

Лилен промолчала.

…летняя ночь, окраина космопорта. Небо светло от звёзд. Одни — крупные, парящие особняком от прочих, аристократически гордые; другие — сплелись сетями; третьи неразличимы, слившиеся в ленты светящейся пыли. Тусклые фонари блюдут проулки между ангарами, делают своё дело, не затмевая славы южного неба. Вдали со стартовой площадки поднимается лайнер, межзвёздный отель, идущий в самый популярный, самый налётанный рейс — от Терры-без-номера к Древней Земле.

Хорошее начало для мелодрамы.

И финал хороший.

Лилен бы не отказалась от мелодрамы. От романтической прогулки под руку с Севером. Полутьма, только ты и я, сияние. Уходящий корабль.

Володя действительно стоял рядом, локоть к локтю…

…кто-то на небесах снимал триллер.

— Мы полностью осознаём, в каком… печальном положении оказались, — сказала, запнувшись, строгая женщина в кимоно.

Традиционный японский наряд был выдержан от сандалий до высокой причёски. Видя кого-то, столь последовательного в одежде, обычно предполагаешь маскарад или вроде того. Но при взгляде на эту становилось ясно: деловой костюм.

— Мы были опрометчивы, — добавила женщина, пронзительно-чёрными глазами окидывая похожих на статуи семитерран. — И надеемся, что совершённое преступление будет милостиво принято как ошибка.

— Вы многословны, — уронил Кайман едва слышно.

— Простите.

Кивок. Лёгкие шаги.

Солнце резко выдохнул, почти зарычал, увидев Флейту.

— С ней всё в порядке, — поторопилась японка. — Девочка устала…

Полетаев не ответил. Принял свою корректоршу с рук у второго азиата, повернулся и ушёл.

— Если требуется принести извинения…

— Мы не уполномочены их принимать, — бесстрастно сказал Этцер. — Вам известно, сотрудниками какой службы мы являемся, и какова цель нашего здесь пребывания. Соответственно, агрессию против кого и на каком уровне вы проявили. Завтра вечером здесь будет премьер-министр Седьмой Терры. Я настоятельно рекомендую местеру Терадзаве объяснить ситуацию местеру Кхину непосредственно.

Японка наклонила голову.

— В настоящий момент, — закончил Кайман, — я считаю себя вправе потребовать от вас всех сведений по данному вопросу. Касающихся как роли вашей частной армии, так и действий сотрудников Особого отдела Министерства колоний.

— Да. Конечно.

Всё это было более чем серьёзно. Речь шла не просто о человеческих жизнях — о большой политике, о конфликтах таких сил, которых Лилен со своего шестка даже не представляла. Смутно чувствовалось, что на её глазах случается что-то важное. Пугающее. Огромное…

Потому, наверно, и не умещалось оно в голове.

Местра Вольф впервые до конца осознала справедливость поговорки «меньше знаешь — крепче спишь».

Кайман понимал, что происходит. Шеверинский понимал. Наверное, Макферсон бы понял… после всех событий последнего дня воспоминание о Майке показалось блеклым и равнодушным. Ну, есть такой. Не до него сейчас. Разве что мысль мелькнула: надо же, сама стала как Майк, всё фильмами вижу… Происходящее смахивало на триллер и воспринималось как триллер.

Лилен думала, что вчерашней ночью, стоя в воротах ангара, играла роль. Роль особистки Райского Сада.

И ей это нравилось.

— А ну вон! — прохрипел старик и свесился набок с софы, пытаясь достать соскользнувший на пол мягкий плед. Голая одалиска, профессионально улыбнувшись, подняла его и подала хозяину. Остальные красотки неторопливо покидали бассейн, виляли бёдрами, кутаясь в прозрачные парео, подрагивали грудями. Сквозь стеклянную крышу лилось солнце, пробивало насквозь пышную листву зимнего сада; тень была изумрудной, лоскуты света на полу — канареечно-жёлтыми. Хозяин не любил тёмных тел, потому цветокорректированная кожа девиц белела как мрамор. Длинные их волосы колыхались, скользили по круглым плечам; ярко выделялись соски.

Наконец, за крутым задом последней девицы сомкнулись створки дверей.

Чарльз Айлэнд закрыл глаза.

Его бил озноб. И даже биопластик не мог помочь.

Нервы.

«Чёртов япошка, — подумалось старику. — Ещё переживёт меня. Отмороженный».

Охоту на людей как таковых косоглазая дрянь Ши-Ши находил занятием удручающим. И не потому, что люди как таковые плохо умели защищать свою жизнь. Сам охотник, по мнению корсара, являл в этом случае отнюдь не надчеловеческую власть и не свободу от морали, а только личностную незрелость.

Но киллеры, особенно те, кому заказали тебя самого — совершенно другое дело.

По непроверенным данным, в молодости Ши-Ши любил собственноручно казнить пленённых убийц. Сняв фиксаторы, он отпускал добычу в специально заведённый парк и затем до полусуток порой бродил по тёмным аллеям с катаной.

Когда-то, узнав об этом, Айлэнд долго хохотал и в глубине души затаил нежные чувства к антагонисту.

…Кряхтя, старик потянулся к краю ложа. Ткнул пальцами в сенсор и приказал: «Вверх. Кресло. Галерея». Ограниченный искусственный интеллект выгнул софу желаемой модификацией; Чарльз откинулся на подголовник, глядя в небо сквозь стекло потолка. Кресло поднялось над полом, поплыло к разошедшимся дверям. По советам врачей местер Айлэнд тщательно следил за двигательной активностью. Сто двадцать седьмой год — не шутка. Нагрузки необходимы, но бегать по-мальчишески не стоит.

Старик медленно дрейфовал по удлинённому холлу, мимоходом вкушая глазами красоту старых скульптур и полотен. В последние годы он стал щедрее: лет сорок назад и в голову не приходило одалживать что-то из коллекции музеям для выставок… «Стар ты, Чарли, — сказал он себе, останавливая кресло. — Чертовски стар».

И одинок.

Она стояла у окна, непринуждённо опираясь на подоконник. Красивая зрелая женщина, светящаяся изяществом, холёная, знающая себе цену. Вторая женщина, ещё более красивая, юная, с замкнутым мрачноватым лицом, сидела на подоконнике, глядя на сплетённые пальцы. Две художественные голограммы, слишком реалистичные, чтобы быть настоящими произведениями искусства, они казались лишними здесь, среди собрания ценой в сотни миллионов. Вдвойне лишними — вдали от эпохи расцвета голографии, в секции Ренессанса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});