Разыскания о начале Руси (Вместо введения в русскую историю) - Дмитрий Иловайский

В заключение не лишним считаю заметить, что я веду борьбу только с норманизмом как системою, долго господствовавшею в русской историографии и имевшею за себя хотя некоторые основания. Другие, еще менее состоятельные, теории происхождения Руси оставляю в стороне. Так, например, в последнее время известен исполненный эрудиции большой труд Гедеонова, пытавшегося провести Славяно-Балтийскую теорию Руси. (См. выше.) Ту же теорию продолжает отстаивать г. Забелин. Мы считаем ее настолько безнадежною, что не желаем тратить время на ее опровержение. Что касается собственно моей системы, то ее по справедливости называют Роксоланскою. Но, в сущности, я не предлагаю никакой искусственной теории. Я только вооружился критическим анализом относительно всех тех источников и аргументов, на которых создались теории иноземного и неславянского происхождения Руси. Я только отрицаю все подобные теории, выставляя несостоятельность их источников и доказательств. А затем моя положительная сторона вытекает уже сама собою из этого отрицания. Если нет никаких серьезных доказательств считать Русь народом чуждым, пришлым в IX веке из Скандинавии и откуда бы то ни было, то ясно, что в данную эпоху (в эпоху мнимого призвания князей) это был народ тузем|ный, и притом славянский. А если пойдем в глубь веков, то встречаем приблизительно на тех же местах народ Роксалан или Рос-Алан; следовательно, вот имя, под которым наши предки были известны у более древних писателей. Такова сущность моей системы: надеюсь, никакой сложной искусственной теории я не предлагаю. Я стараюсь только восстановить исторический факт, затемненный сначала домыслами и относительным невежеством наших старых книжников, а потом окончательно извращенный некоторыми учеными прошлого и настоящего столетия, с помощью неверных историко-филологических приемов.

1 Из журнала "Древняя и Новая Россия". 1880. Апрель.

2 Норманисты все еще настаивают на Данах, хотя по некоторым вариантам видно, что надобно читать Данаев, т. е. греков. На основании греческой религии, латинские хронисты Русь причисляют иногда к Греции.

----------------------------------------------------------------------

V

Специальные труды по начальной русской истории

"Русская военная история". Составил князь Н. Голицын. Две части (до Петра Великого). С.-Пб. 1877-1878. "История Русской церкви". Е. Голубинского. Период домонгольский. М. 1880. "Очерки Русской истории в памятниках быта". П. Полевого. Два выпуска (до XIV века). 1879-1880.

Нам уже не раз случалось указывать на тот вред, который принесла и продолжает приносить норманнская теория, препятствуя правильной обработке первого периода Русской истории почти по всем сторонам народного и государственного быта. История гражданская, военная, церковная, бытовая, юридическая, филология, этнография, археология, все это немилосердно искажает факты и делает ложные выводы, как скоро берет своим исходным пунктом мнимое пришествие Руси откуда-то из-за моря, в IX веке. Перед нами три довольно объемистых труда, которые именно страдают от помянутой теории, в особенности два первые.

Во введении к своему сочинению князь Голицын перечисляет массу источников и пособий. Тут вы найдете: летописи русские, византийские и западнославянские, даже жития святых и разные акты, всевозможные сочинения по истории русской, западнославянской, польской, чешской, литовской, шведской, монгольской и т. д. Но для нас важны отношения автора к своим источникам: как и насколько он ими воспользовался? Предпринимая самое изложение русской военной истории, князь Голицын начинает свое повествование очень издалека, то есть со скифов и сарматов: перечисляет все их племена, описывает религию, сообщает вкратце историю. Затем он переходит к описанию славян, их расселению, быту, перечислению всех племен и т. п. Не упускает повторить домысел о невоинственности славян (стр. 21), а в сущности, об их пассивности, - домысел, пущенный в ход немецкими писателями и поддержанный их близорукими славянскими последователями, тогда как самый поверхностный обзор исторических фактов противоречит этому взгляду. Судя по перечню источников и пособий, сочинителю как будто известны и мои исследования о начале Руси. Тем не менее он повторяет старые басни о призвании варягов и считает "первоначальный состав и характер нашей княжеской дружины чисто норманнскими" (стр. 31); преобразование же норманнского войска в славянское совершили Владимир и Ярослав (стр. 32). И вот таким образом вся начальная военная история руссов, можно сказать уничтожена одним ударом. Зачеркнуты те своеобразные и характерные черты, с которыми русская рать является под Царьградом в 865 году. Пропали для русской военной истории те в высшей степени любопытные подробности, которые Лев Диакон сообщает о военном строе и боевых приемах Руси Святослава. Ибо все это оказывается не наше собственное, а чужое, норманнское. Сообразно с норманнскою тенденцией, автор старается уменьшать действительные цифры русской рати. Так, под Царьградом, по всем данным, Русь можно положить minimum в 12 или 15 тысяч воинов; у Святослава же, по византийским известиям, было в Болгарии 60 000 человек. Понятно, что такие числа никак не подходят к норманнским наемным отрядам; а потому в первом случае выставляется 8 тысяч, а во втором 10; к последнему для пополнения цифры прибавляются толпы венгров и печенегов (стр. 32), хотя Лев Диакон ясно говорит о большом и однородном войске, сплошь состоявшем из руссов. Упущены из виду известия арабские, повествующие о походах Руси в Каспийское море в количестве пятидесятитысячной рати.

Князь Голицын утверждает, что Владимир и Ярослав образовали "народное русское войско" и с того времени перестали призывать наемные варяжские дружины. Между тем в действительности было наоборот. До Владимира только в Новгороде находим намеки на пребывание наемного варяжского отряда или гарнизона; а в Киевской Руси, судя по ясным свидетельствам византийцев-современников, еще не было в обычае употреблять для войны дружины наемных варягов. Только при Владимире они являются в Киеве, и только при Ярославе встречаются в русском войске, ходившем на греков. Исходя от ложного мнения о норманнском составе наших древних дружин, сочинитель, между прочим, приписывает им клинообразный строй, который "по тогдашнему выражению назывался свиньей" (37), тогда как это выражение встречается в летописях только в XIII веке, в применении к Ливонским рыцарям.

"В походах по рекам, - говорит сочинитель, - войска часто вытаскивали суда свои на берега и несли их на себе (на переволоках, порогах и т. п.), а один раз, в походе к Константинополю, если верить византийским летописцам, ехали на своих ладьях по земле и по ветру на парусах и катках" (стр. 38). В этих немногих словах заключается несколько капитальных ошибок. Во-первых, никакие византийские летописцы не говорят о путешествии русских ладий на парусах и катках, а есть нечто подобное между теми баснями, которыми наполнена наша начальная летопись, именно по поводу мифической осады Константинополя Олегом. Во-вторых, о перетаскивании судов на руках по волокам и мимо порогов, на расстоянии нескольких десятков верст, не говорит ни один источник. Это плод пылкого воображения норманистов, которые заставляют варягов на своих морских судах плавать из Балтийского моря в Черное по обширным волокам, мимо Двинских и Днепровских порогов; источники же говорят следующее. И скандинавские саги, и русские летописи, рассказывая о норманнских походах в Россию, указывают город Ладогу крайним пределом, до которого доходили их суда. Далее вверх по Волхову они не могли следовать по причине порогов. Торговые караваны около этих порогов перегружались на туземные более легкие суда, чтобы идти в Новгород. Вверх по Двине могли ходить тоже не морские суда, а плоскодонные барки или дощаники, также по причине порогов; затем товары перегружались на телеги и волоком, то есть сухопутьем, перевозились до Смоленска, к верхнему Днепру. На этот порядок прямо указывают торговые договоры Новгорода и Смоленска с варяжскими и немецкими городами. Караваны, ходившие Днепром в Грецию, составлялись из ладей, которые строились в Полесье и весною спускались в Днепр; в Киеве они снаряжались и выгружались и отсюда шли вниз. Они проходили сквозь пороги, а никак не таскались на руках мимо них, что было бы невозможно физически. О том ясно говорит Константин Багрянородный. На все эти обстоятельства я имел уже честь указывать в своих изысканиях; но последователи тенденциозной норманнской теории продолжают игнорировать несомненные свидетельства источников.

"В удельном периоде руссы в строе и образе действий войск в бою заимствовали уже многое от соседних народов - особенно тюркского племени, равно и от венгров" (стр. 38). И несколько ниже: "Весьма вероятно, что в строе и образе действий войск руссы многое заимствовали: в северной Руси у шведов и Ливонских рыцарей, а в западной и юго-западной - у соседей своих, поляков и венгров". Эта основанная на одних предположениях характеристика русского военного искусства в удельный период страдает таким же недостатком изучения, как и предыдущий мнимо-норманнский период. А между тем вот что говорит главный источник для нашего удельного времени, то есть русская летопись. В 1229 г. Даниил Романович с братом Васильком ходили на помощь Конраду Мазовецкому и вместе с ним осаждали город Калиш. "Кондрату же любящу русский бой и понужающу Ляхы свое, онем же одинако нехотящим". (Ипат. летоп. по нов. изд., 504.) Итак, был свой собственный "русский бой", то есть свои особые приемы, свое русское военное искусство, которому Конрад отдавал предпочтение перед собственным польским. Если бы сочинитель вместо помянутого перечня многочисленных источников внимательно изучил хотя бы одну Киево-Волынскую летопись, то он нашел бы там довольно ценного материала для характеристики нашего военного искусства в удельную эпоху и убедился бы, что оно стояло довольно высоко по тому времени и было вполне своеобразно; следовательно, имело уже свои традиции, свое историческое развитие. Вместо ни к чему не пригодного, сухого перечня почти всех войн и походов этого периода и его запутанной политической истории, автор поступил бы гораздо лучше, если бы сосредоточил свое внимание на фактах, самых характерных и более подробно изложенных летописцами, а потом уже отсюда строил бы свои выводы о военной стороне русской исторической жизни. Например, следовало бы подвергнуть особому изучению такие события, как известный поход Игоря на половцев, битву на Руте, Липецкую битву, походы Даниила Романовича на ятвягов и т. п.