Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Император, на которого все это производило все более сильное впечатление, слал Густаву поздравительные телеграммы. После Ютландского сражения он телеграфировал ему:

«ВИЛЬГЕЛЬМСХАФЕН, 5 ИЮНЯ, 1916 ГОДА – ГОСПОДИНУ КРУППУ ФОН БОЛЕН УНД ХАЛЬБАХ, ЭССЕН. НАХОДЯСЬ ПОД ВПЕЧАТЛЕНИЕМ ОТ ДОКЛАДОВ ОЧЕВИДЦЕВ С АРЕНЫ СРАЖЕНИЯ В СЕВЕРНОМ МОРЕ, ХОТЕЛ БЫ ПИСЬМЕННО ЗАСВИДЕТЕЛЬСТВОВАТЬ, ЧТО НАШИМ УСПЕХОМ МЫ ОБЯЗАНЫ ПРЕВОСХОДНЫМ ОРУДИЯМ И БРОНЕ, НО БОЛЕЕ ВСЕГО РАЗРУШИТЕЛЬНОЙ СИЛЕ СНАРЯДОВ. ТАК ЧТО ЭТА БИТВА ЯВЛЯЕТСЯ И ДНЕМ ТРИУМФА ЗАВОДОВ КРУППА».

Результаты были не столь убедительными, как полагал кайзер. Военно-морской флот рейха потопил 14 военных кораблей англичан, а те пустили ко дну 11 немецких судов. Но англичане все-таки сохранили господство на море. Ютландское сражение кончилось вничью, и это объяснилось отчасти тем, что корабли обеих сторон были одеты в одну и ту же броню. Довоенные контракты нельзя было расторгнуть задним числом. Как известно, не все снаряды взрываются, и во Франции на английских снарядах, если они падали, не разорвавшись, за немецкими линиями, можно было разобрать крохотный штампик «КР 96/04» – то есть в 1896 году Виккерс взял лицензию на запатентованный еще Фрицем Круппом взрыватель, а в 1904 году это соглашение было возобновлено. Солдаты Вильгельма ничего не подозревали, в отличие от британской палаты общин. В конце апреля 1915 года лорд Бересфорд, откровенный критик британской морской политики, спросил премьер-министра Аскуита, правда ли, что Круппам отчисляют один шиллинг с каждого снаряда. Это привело всех в ужасное замешательство, и только в первой неделе мая пришел двусмысленный ответ. Палате общин было заявлено, что хотя соглашение было продлено до 16 июля 1914 года и однажды перечислена сумма гонорара в один шиллинг и три пенса, но «после этого никаких процентов отчислений ни за один взрыватель не выплачивалось». Разумеется, не выплачивалось. Страны были в состоянии войны друг с другом. Но утверждение о том, что соглашение аннулировано, совершенно не соответствовало действительности. Юридически оно сохраняло свою полную силу, и обе фирмы учитывали его в своих бухгалтерских книгах: Виккерс – в счетах, помеченных «К», а Густав – под простой формулой, согласно которой Виккерс был должен ему по 60 марок за каждого убитого немецкого солдата.

Конечно, совершенно невозможно объяснить такого рода вещи Вильгельму, не говоря уже о воюющих на фронтах. Индустрия вооружений была тайной за семью печатями и в мирное время. Теперь же конспирация стала такой сложной, что полдюжины других рурских баронов жили в своем мирке, говорили на своем языке и сталкивались с проблемами, непостижимыми почти ни для кого, кроме них. К примеру, в то самое время, когда была спущена лодка «Дойчланд», они были обязаны оказывать всяческое давление на канцлера Бетмана-Хольвега, пока он не санкционирует захват промышленных ресурсов Бельгии. Канцлер, протестуя и называя это пиратством, неохотно согласился. Его распоряжение создавало опасный прецедент для будущего поколения, когда большая часть Европы станет одной огромной Бельгией, оккупированной одетыми в военную форму сынами Германии. А в ту осень последовала еще одна команда с даже более зловещими осложнениями для будущего. Она поступила военному губернатору в Брюсселе. Несмотря на закон о трудовой повинности, который распространялся на всех трудоспособных немецких мужчин в возрасте от 15 до 60 лет и обязывал работать на военных заводах здоровых немецких женщин, в цехах не хватало рабочих рук. И поэтому новый указ предписывал бельгийским гражданам трудиться на рурских заводах. Тило фон Вильмовски, который в то время имел звание кавалерийского офицера и служил адъютантом губернатора, был в шоке. Он написал Густаву, призывая его представить этот вопрос на рассмотрение императора. Крупп, выразив сожаление, отказался. Нужно подчиняться, объяснял он.

Тило не знал, что Крупп в значительной мере был ответствен за этот насильственный набор. 27 августа 1916 года Румыния вступила в войну на стороне Антанты. На следующий день Гинденбург был назначен Верховным главнокомандующим, а Людендорф – начальником его Генерального штаба. Власть этих двух людей была практически безгранична; когда канцлер Бетман-Хольвег попробовал докучать им своей совестливостью, он был без лишних слов отстранен. Однажды, возвращаясь с Западного фронта через Бельгию, Людендорф встретился с Круппом и Карлом Дуйсбергом из «Эльберфельдер фарбенфабрикен» – двумя наиболее влиятельными промышленниками империи. Людендорф вспоминал: «По дороге на следующий день после полудня я обсудил этот вопрос (военное производство) с г-ном Дуйсбергом и г-ном Круппом фон Болен унд Хальбах, которых я попросил составить мне компанию в поезде. Они считают вполне возможным, с учетом наших запасов сырья, увеличить производство военной продукции, если будет решена проблема рабочих рук». Людендорф разрешил проблему. Он издал приказ, который привел в смятение борона фон Вильмовски и удовлетворил «баронов фабричных труб»; они смогли заверить правительство: «Ресурсы, находящиеся в распоряжении немецкой промышленности, таковы, что она способна на протяжении долгих лет снабжать наши доблестные войска и войска наших верных союзников всем необходимым оружием и боеприпасами».

Этот небольшой обмен любезностями звучит как упражнение в тевтонской бюрократической речи и производит жуткое впечатление. Эти люди имели дело не с запасными частями. Они распоряжались судьбами людей. Суть их послания сводилась к тому, что война идет прекрасно. Станки на заводах в отличном состоянии. Такое положение может продолжаться до бесконечности, если только хватит людских ресурсов; таково было их отношение к насильственной вербовке бельгийских рабочих; в том же ключе они говорили и о собственных солдатах. В Генеральном штабе бесстрастно говорили о потребности в людях просто как о нужде в человеческом материале. Но делать вывод, что такое бездушие было свойственно только рейху, было бы ошибочным. Оно наблюдалось во всех столицах воюющих держав и нигде не проявилось так вопиюще, как в Лондоне – этой цитадели благопристойности. Лорд Карсон, выпускник Дублинского колледжа Святой Троицы, сказал пэрам, что «определенное число героев должно быть всегда и этого нужно добиваться любой ценой», а британские офицеры, отвечающие за материально-техническое снабжение, подсчитывая в среднем число жертв артобстрела в незадействованных секторах, называли их «обычными потерями».

Звучит чудовищно. Собственно говоря, они были продуктом некоей исторической метаморфозы. В ту отдаленную эпоху котелков, кебов и шляпок со страусовыми перьями цивилизация находилась на полпути к кардинальным переменам. В культурном отношении она оставалась привязанной к прошлому с его лошадьми, хотя все больше было признаков того, что наступил век машин. В Европе не вполне осознавали, что из всех общественных институтов военная профессия в наибольшей степени укоренилась в фольклоре прошлого. Традиционные лидеры – императоры, принцы, властители и фронтовые маршалы – были самыми консервативными людьми в обществе, наименее способными к пониманию той механизированной войны, которую им пришлось вести. Юнкера лелеяли свои монокли, белые без единого пятнышка перчатки, черные с серебром сабельные подвязки и содержали в образцовом порядке бетонные помещения камендатур с прусскими орлами над входом. В то же время тоска французов по славе оставалась столь же сильной, как и их способность к самогипнозу. Даже когда их солдаты блеяли, как овцы, показывая, что считают себя отданными на заклание, маршалы с энтузиазмом говорили о естественном выражении эмоций солдатами. Конечно, ведь речь идет о молодежи, этих «младотурках». В их возрасте им приходилось самим о себе позаботиться. Когда Фалькенхайн атаковал Верден, курьеру, принесшему эту весть, сказали, что «папа» Жоффре, начальник полиции Франции, спит за запертыми на двойные запоры дверьми и его нельзя беспокоить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});