Лето Гелликонии - Брайан Олдисс

В комнату тихо вошла его жена, а следом за ней Имия. Плечо Эйви было перевязано.

— Наш Биллиш умер, — сказал им капитан.

— О Господи, и это в день ассатасси… — всхлипнула Эйви.

— Я прикажу, чтобы рабы отнесли его тело в подвал на лед, — подала голос Имия, подходя к постели, чтобы взглянуть на неподвижное тело, сведенное предсмертной судорогой. — Мы похороним его завтра, после праздника. Перед смертью он мне сказал кое-что — это может оказаться ценным вкладом во врачебную науку.

— Имия, ты знаешь, что делать, — займись Биллишем, — попросил Мунтрас. — Ты права, будет лучше, если мы похороним его завтра. Попрощаемся с ним по обычаю, не торопясь. А я пока пойду взгляну на сети. Я еле волочу ноги, но всем, похоже, на это наплевать.

Не обращая внимания на весело щебечущих женщин, развешивающих на деревянных колах для просушки сети, капитан Мунтрас прошел к воде. Для прогулки к морю он надел высокие крепкие сапоги и руки держал глубоко в карманах куртки. Он широко шагал по берегу, и время от времени то одна, то другая игуана бросалась за ним следом, как какая-нибудь мелкая дворняжка из-под забора. Ледяной капитан совершенно равнодушно отгонял их, легко пиная в бок. Игуаны лениво лежали на мелководье, среди толстых коричневых колец водорослей, там, где их могли омывать волны. Когда водорослей наваливалось слишком много, игуаны делали несколько гибких резких движений, освобождаясь от нежеланного груза. Другими обитателями унылого берега были волосатые двенадцатиногие крабы, с которыми у игуан был заключен договор о взаимном ненападении.

Крабы подбирали и пожирали любые кусочки пищи, оставшейся после их чешуйчатых собратьев-рептилий, будь то мясо из раковин или обрывок морской травы. Не обращая внимания на ползающую прямо под ногами живность, капитан Мунтрас устремил свой взгляд в море, куда-то далеко за Лордри.

Его сын покинул родной дом, забрав с собой часы; то ли в виде талисмана, то ли для того, чтобы продать и выручить немного денег.

— Почему ты сделал так? — спросил вполголоса Мунтрас, не сводя глаз с горизонта. — Потому, почему все мужчины раньше или позже покидают свой дом, так я считаю. Возможно, ты просто больше не мог жить со своей семьей, она стала тебе невыносима, а может быть, в тебе проснулась жажда приключений: тебе захотелось повидать свет, посетить все его удивительные уголки, вкусить его прелестей, познать женщин. Что ж, если так, то удачи тебе, парень. Но никогда ты не сможешь стать первым в мире ледяным купцом, это уж наверняка. Будем надеяться, что ты не ограничишься тем, что будешь продавать на базаре ворованные кольца.

Женщины с сетями, сутулые жены рабочих его ледника, уже кричали ему, предупреждая о скором высоком приливе. Махнув женщинам рукой, капитан принялся подниматься по прибрежному склону.

Компания достанется Имии и Судье, в этом больше нет сомнений. Нельзя сказать, что они были его любимцами, но эти сумеют взяться за дело с умом и, может быть, даже преуспеют в ледяной торговле больше его самого. Выбора нет — жизнь решила за него сама. Печалиться и сожалеть не о чем. Никогда он не мог понять своей дочери, никогда не чувствовал себя в ее обществе уютно, но то, что она женщина порядочная и толковая, было ясно и ему.

Завтра он позовет своих немногих друзей, и они устроят Биллишу приличные похороны и поминки как подобает. И не потому, что он или Биллиш верили в богов — ни тот, ни другой не признавали такой глупости. Просто оба они этого заслуживали; он сделает это ради себя самого и памяти Биллиша.

Капитан торопливо поднимался к берегу, к толпящимся на нем женщинам — добравшись до сетей, он будет в безопасности от поднимающейся воды.

— Все будет хорошо, Биллиш, приятель, — бормотал он едва слышно. — Мы еще всем утрем нос.

На Станции Наблюдения любые похороны были событием значительным. Будучи существами хрупкими и понимая это, люди никогда не взирали на смерть как на что-то чуждое, понимая ее как переход в иное существование, не лишенное определенной приятности. Да и сама по себе меланхолическая грусть, вызываемая зрелищем усопшего и похорон, была эмоцией освежающей и дающей некое разнообразие. За похоронами Билли на Аверне следили почти все: включая и Рози Йи Пин, которая сопереживала зрелищу, лежа в постели вместе со своим новым приятелем.

Наставник Билли произнес хоть и несколько суховатую, но достаточно проникновенную речь, отдав должное геройству и выдержке покойного перед перспективой неизбежного конца. Эпитафия Билли была также и эпитафией выступлениям недовольных. С облегчением забыв обо всех распрях и недовольстве, поскольку источник их исчез сам собой, люди вернулись к своим ежедневным обязанностям. Один из авернцев написал грустную песню о Билли, умершем вдали от семьи и похороненном в чужом краю, на том все и закончилось.

Уже довольно много авернцев, победителей известной лотереи, было похоронено на Гелликонии. Каким образом подобное может повлиять на развитие планеты? — вот о чем разговаривали иногда в комнатах отдыха Станции Наблюдения.

Будь Билли похоронен на Земле, то наверняка случай этот привлек бы меньшее внимание и смотрели бы на это событие с позиций менее отстраненных и глобально переосмысленных. Каждое живое бытие в одиночестве проходит свой путь от простейшего молекулярного уровня до момента рождения, путь, который, в частности, у людей занимает две трети года. Степень организации живого существа, в особенности разумного, настолько высока, что оно никак и не при каких условиях не может существовать вечно. Возвращение на неорганический уровень неотвратимо и заранее предопределено. Ослабляясь с годами, химические связи наконец рвутся.

Это самое случилось и с Билли. Он не был бессмертен, но бессмертными и вечными были атомы, из которых составлено его тело. С атомами ничего не случилось, они остались такими, какими были всегда. И ничего необычного в том, что землянин был похоронен в почве планеты, находящейся от его родины, Земли, за тысячи световых лет, не было. И Гелликония, и Земля являются, по сути, родственницами, рожденными из тех же самых останков давно угасших звезд.

Но в одном наставник Билли, человек во всех отношениях здравый, был все же не прав. Говоря о Билли, он сказал, что тому предстоит теперь долгий отдых, покой. Однако общая вселенская драма, в которой человечество играло свою маленькую, но уверенную роль, была частью перманентного взрыва универсума. Потому с космической точки зрения покоя быть не могло нигде и ни в чем, а могло быть только безостановочное движение и перемещение частиц и энергий.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});