Вечность и Тлен - Алекс Анжело

или иначе, пока жива я, тебе, Фародей, умереть не позволено. Великий теневой бог не может сам себя лишить жизни. Подобная кончина окажется слишком жалкой.

Дэва отклоняется, встаёт, её рука опускается на рукоять, с хрустом и чавканьем вытаскивая меч из «живых» ножен. Грудная клетка Самаэля изгибается дугой, из его глотки вырывается стон, он опадает и, судя по воцарившейся тьме, теряет сознание.

Айвен открыла глаза. Её тело сотрясала крупная дрожь. Холодный пот катился по позвонкам.

Взгляд же наткнулся на острое сияние золотых радужек. Самаэль – или кто бы это ни был – больше не спал.

Ларак попятилась, завалилась назад, отползая в панике дальше, пока её спина не упёрлась в древесный ствол.

Золотые глаза, встретившие её и в реальности, неотрывно следили за ней. Он приподнялся, качая головой. Айвен ощутила, как её пальцы впиваются во влажную землю, руки сжимаются в кулаки, комкая прелую листву.

– Ну кто так поступает, Айвен? – вдруг раздался возмущённый и в то же время усталый голос. – Я к тебе с добром. Помогаю. А ты подкрадываешься и лезешь в мою голову.

– Кто ты? – Голос дэвы был низким и гулко звенел, как перетянутая струна. – Кто ты, нечисть возьми, такой?!

– Кто я? – сам у себя спросил див задумчиво. После, согнув одну ногу в колене, заявил: – Я бы назвал себя странником, ведь помотало меня по Дэвлату знатно.

– Нет. Это не то. Кем ты являешься на самом деле?! Сколько тебе лет?!

– Много.

– Сколько – «много»? – Голос Айвен звучал надтреснуто и срывался на истерические нотки. Она никак не могла осмыслить происходящее. Ей казалось, что она сходит с ума. Ещё немного, и рассудок окончательно помутится.

– Очень много. Я не помню точно, когда возник, – вполне искренне признался он, сощурившись. – Да и имеет ли это значение?

– Конечно имеет! Ты… ты…

– Фародей? – Вновь на его губах появилась та злорадная улыбка. Он вскинул вверх руки с длинными пальцами, лениво потягиваясь.

Айвен судорожно кивнула, не в силах выдавить из себя ни слова.

– Ну да. Это я, Айвен, – беззаботно продолжил он, будто признался, что в очередной раз стащил у неё бутылку вина из запасов. – А ещё я Самаэль, и сотни имён помимо этого. Я всегда был собой, каким бы именем ни назывался. Какая в принципе разница? Я лишь оказался немного более известной персоной. – Он положил локоть на колено и водрузил подбородок на кулак.

– Боги, я схожу с ума, – панически прошептала Айвен, пряча ладони в лицо.

– Хах. Вообще-то, не сходишь… Это я тебе как бог заявляю.

У Ларак же эти слова вызвали какой-то истеричный смешок. А потом она вскинула голову, глянула на него, будто убеждаясь, что ей не мерещится.

– Девушка из твоего видения…

– Какая именно?

«Он не знает, что именно я увидела, – промелькнуло осознание в её голове. Этот див… А правильно ли вообще звать его дивом? Он ведь… настоящий Бог?»

– У неё… у неё светлые волосы. – Каждое слово давалось ей с огромным трудом. – Она пронзила тебя клинком, и ты хотел её убить.

– А-а-а, – раздалось понимающее.

– Она тоже кто-то из… – проблеяла Айвен. Казалось, если он скажет «да», то её голова точно взорвётся.

– Богов? Нет. Но и не совсем даэв. – Фародей рывком поднялся на ноги – тёмный меч с земли неведомым образом сам переместился в его руку. Айвен смотрела на рукоять, обёрнутую тканью, и догадывалась, что скрывалось под материей: эфес украшала змея. Так говорилось во всех легендах о богах. Вот почему он его скрывал.

«Он собирается меня убить?» – подумала Айвен, когда Фародей сделал к ней первый шаг.

– Та… девушка, – с видимым трудом произнёс он последнее слово, после, на несколько секунд задумавшись, замолчал, но, став к Ларак ещё ближе, продолжил: – Что-то вроде вашей Сары Соре… – Но договорить ему было не суждено.

Раздались хлюпанье разрезаемой плоти, глухой треск ломаемых костей – на груди Фародея расплывалось багряное пятно. Бог же медленно опустил голову и с запоздалым удивлением посмотрел на кровь, стремительно пропитывающуюся одежду.

– Дрянь! Почему именно сейчас? – едва успел проговорить он и плашмя упал на землю, лицом вперёд, у самых ног Айвен. В его спине торчал топор, который, совсем неподобающе моменту, весело сверкал своим серебристым лезвием, войдя более чем на половину в чужую спину.

В лесу показался тёмный силуэт. Глаза Айвен расширились, она будто очнулась наконец-то от долгого сна и стремительно подскочила, обнажая меч.

– Извиняюсь, что потревожил, – раздался глубокий сухой голос. – Обычно я стараюсь делать это без свидетелей. Но раз вы всё узнали… – На поляну вышел даэв – худой и высокий настолько, что подобный рост был редкостью даже для даэвов. – Позвольте представиться – Миккель Вечный огонь. Я не сражаться пришёл. – Он невозмутимо опустился перед потухшим костром, пошевелив угли.

После, увидев заготовленный, но не сожжённый хворост, стал складывать его в очаг. Сделав это, умело разжёг пламя огнивом, вытащенным из собственной сумки. Вслед за которым появился и старый миниатюрный чайник. Ларак наблюдала за его действиями, не шевелясь, скорее окончательно не понимая происходящего и поэтому не зная, как себя вести, но на всякий случай не опуская меч и наблюдая. Поднявшись, Миккель подошёл к Фародею, чьё тело оставалось на земле. Глаза его закатились, Айвен знала наверняка: див больше не дышал.

– Думаю, у нас есть пара часов. Давайте выпьем чаю, – предложил он, рывком и с характерным хрустом вытащив окровавленный топор из мужской спины. Кровь рекой потекла из раны, соревнуясь в яркости с рубиновыми волосами Бога. Она коснулась земли и обратилась стеблями ликорисов, которые мгновенно прорастали, пробиваясь из-под залежалой сухой листвы, и распускали свои алые паучьи лепестки.

Великий теневой бог Фародей

«Больно. Как всегда, проклятье, больно!» – стало первой оформившейся мыслью в его голове. Его тело превратилось в одну сплошную кровоточащую рану. Он попытался подняться, но смог лишь перевернуть голову на другой бок, чтобы увидеть ярко горящий костёр.

Хрип вырвался из его глотки.

– Он жив! – Голос Айвен был севшим. Лицо оставалось в тени. Она хотела подойти к нему, но осёл Миккель, кажется, остановил её. Перед глазами гуляли тёмные пятна – Фародей поморщился, осознав, что слишком рано пришёл в себя. А ныне из-за боли не мог вновь провалиться в забытье.

– Да, уже дышит. Понадобится ещё некоторое время, чтобы он окончательно очнулся, – безразлично проговорил Миккель.

«Всегда ведь знал, что этот щенок недолюбливает меня. Но именно с ним заключил соглашение. Должен признать, я люблю над собой поиздеваться», – тем временем, прикрыв веки, мрачно, с привычной самоиронией думал Фародей.

– Сколько раз