Это всё ты - Елена Тодорова

в моей груди, которая казалась каменной, начинает таять.

– Принесу запас дров, – хрипит Ян.

Киваю, но на самом деле лишь сейчас понимаю, что мы остаемся вдвоем на целую ночь. Это осознание вновь пригружает мой мозг. Почти все время отсутствия Нечаева сижу неподвижно. Наблюдаю за огнем и копаюсь в себе.

Чувствую ли вину, предполагая, как встревожены родные? Несомненно.

Хочу ли я поехать домой? Нет, нет и нет.

– Порядок? – спрашивает вернувшийся с дровами Ян не столько голосом, сколько взглядом.

Снова киваю.

Он сваливает поленья в металлическую корзину, отряхивает одежду, снимает куртку и шагает ко мне. Ничего не говорит. Просто упирается коленом в матрас рядом с моим бедром, как-то подхватывает меня и, перемещаясь по кровати, тянет меня за собой, пока не касаемся головами подушек. Ненадолго затихает, а потом заставляет меня лечь сверху.

Я все еще в куртке, хоть она и расстегнута. И этот плед… Стискивая бедра Яна коленями, накрываю нас с головой.

– Немного согрелась? – шепчет он в темноту, скользя руками вверх по моей спине.

Вдавливает. Сжимает мой затылок. И снова в обратном порядке движется.

Я глотаю его дыхание. Я впитываю его тепло. Я наполняюсь его запахом. Тону в нем. А сердце все равно разрывает боль. Там словно бы осколок застрял. Именно он не дает мне чувствовать себя счастливой.

– Нет… Мне все еще холодно, – выдыхаю так же тихо, повторяя интонации Яна.

– Что они тебе сказали?

Скидывая плед с наших голов, устраиваюсь у него на груди, непосредственно под подбородком. Вслушиваясь в ритмичное и мощное сердцебиение, впервые за этот чудовищный вечер ловлю еще достаточно шаткое, но благодатное умиротворение.

– Откуда-то узнали про тебя… – бормочу, зажмуриваясь. Вспоминать не хочется. Желание одно – через мгновение проснуться. Чтобы все это оказалось просто страшным сном. Но, увы… Этого не происходит. И уже не произойдет, а значит, я должна поделиться. – Все мои родные категорически против наших отношений, Ян… Они против НАС! Таких кошмарных слов мне наговорили… Сказали, что я ничего не знаю... Считают, я сама не понимаю, что чувствую, Ян… – тут не могу не застонать. Осколок в моем сердце проворачивается, разрывая мышцу глубже, сильнее, больнее. – Они думают, я глупая! Думают, не могу сама воспринимать, анализировать, решать… Папа сказал, что в понедельник поедем в университет, чтобы перевести меня в какой-то Полтавский ВУЗ.

– Чего? – сипит Нечаев почти беззвучно. Слышу и ощущаю, как сглатывает. И, прочистив горло, толкает чуть громче, но все так же изумленно: – На хрена?

– Он… – стиснув зубы до скрипа, в тяжелом неверии и смертельном отчаянии мотаю головой. – Ян, папа хочет запереть меня у тети! Якобы для того, чтобы сосредоточилась на учебе. Ну и, чтобы не имела возможности общаться с тобой и со Святом.

– Значит… Его тоже бортанули, – заключает отрешенно.

– Да… Из-за обвинений, которые предъявили Валерию Геннадьевичу, представляешь? При чем тут Свят? Да и… Как вообще так можно? – вскидывая голову, нечаянно ударяю его в подбородок. Заглаживая вину, со вздохом целую ушибленное место. Но Ян не реагирует даже тогда, когда, скользнув руками ему за шею, обнимаю. Как-то машинально начинает гладить меня по спине. Шумно переводит дыхание. А потом уже вцепляется в свитер. С такой силой, словно отпустить меня боится. Наверное, словами выразить не может. Но именно этими действиями дает энергию, чтобы сказала я: – Сколько я там буду в изоляции? Пять лет?! Это же издевательство! Они мне совсем сердце вырвать хотят??? Наверняка телефон отберут! Ни голоса твоего, ни взгляда… Ничего! Весь мой мир рухнет, Ян! Я ведь уже не смогу без тебя! – лишь сейчас я понимаю, что чувствовал Свят, когда уехал в Киев. Вот он тоже жить не мог, Боже… А теперь я не могу без Яна! В сердце боль, умноженная на тысячу. И разносится она по организму, словно ураган. – Если… Если… – сорвавшись, горестно всхлипываю. – Если они запрут меня в Полтаву, я сбегу! Я из этой Полтавы пешком к тебе в Киев приду! – выпаливаю с потрясающим меня саму жаром.

  И только после этого захлебываюсь слезами.

Ян снова сгребает всю меня, лишая возможности дышать. Не то что плакать. Я застываю, а он ослабляет путы и начинает с натиском гладить.

– Никуда тебе не надо будет идти, – заверяет он жестко, что лишь подтверждает то, как он зол на моих близких. Не на меня же. Для меня дальше тон смягчает до состояния топленого и все еще горячего масла: – Ю, маленькая моя… Едем сейчас в Киев?

Меня это предложение, естественно, ошарашивает. Поднимаю голову, чтобы принять зрительный контакт. Да так, не скрывая удивления, и застываю.

– Снимем квартиру, будем жить вместе, – крайне серьезно описывает Ян будущее, заставляя меня еще сильнее опешить. И вместе с тем молниеносно загореться этой мечтой: – Ты пойдешь в местный универ, а я буду играть в футбол. Все вечера вдвоем! И все выходные вместе!

Усмехается, и я не могу не ответить ему тем же. Робко, чувствуя, как пощипывают вспыхнувшие жаром щеки, дарю Яну Нечаеву улыбку.

– Жить вместе… – повторяю, опасаясь спугнуть созданную картинку. – Как семья?

– Да, зай, – подтверждает, завораживая и опьяняя блеском глаз. – Макароны будем варить! Жарить картошку будем! Даже борщ, Ю… Будем! – подергивая бровями, смеется. Я совершенно неожиданно прыскаю следом.

– С салом?

Я его не особо люблю, просто приходится к слову, когда вспоминаю Валика с Мадиной.

– Конечно, с салом, зай!

– Вау! – выдаю с непонятным самой себе восторгом.

И Ян снова смеется.

– Это «да»? – уточняет с привычной дерзостью. Но очень быстро выражение его лица меняется. Оно не просто серьезным становится, а напряженным, ожидающим и взволнованным. – Поедешь со мной?

Киваю, замечая, что, несмотря на свежую горячую порцию слез, со щек влага уже практически испарилась.

– Да, Ян. Поеду. Хочу с тобой засыпать и просыпаться, – вспоминаю свои собственные мечты.

Естественно, практически сразу же после высказанного согласия осколок в моем сердце шевелится, заставляя ощущать не только боль, но и вину за то, что я смею быть счастливой, наперекор родителям. Однако я гоню эти чувства, едва вижу восторг Яна. Он смеется, целует меня и так открыто радуется, что попросту невозможно оставаться непричастной.

Сжимая ладонями его лицо, отвечаю на страстный захват, в который он в