Всем стоять на Занзибаре - Джон Браннер

Несколько часов спустя он с ужасом осознал, что, излагая столь ясные предписания самому себе и своим коллегам, он всего лишь произносил пустые слова. Он – даже он сам – не отдавал себе полного отчета, что значат подобные заявления.

В президентском дворце мажордом почти семи футов росту в величественном облачении провел их в приемную, куда чернокожие слуги принесли аперитивы и подносы с крохотными африканскими закусками и где собралось высокое общество: министр образования миссис Китти Гбе, министр финансов (доктор экон.) Рам Ибуса, министр иностранных дел (доктор полит. филос. и эк.) Леон Элаи и президент Обоми.

Увидев последнего, Элайху поспешно вышел вперед и без церемоний его обнял.

– Зэд! – воскликнул он, отстранившись. – Господи милосердный, это же ужасно! Прошло всего пару месяцев, а ты лет на десять постарел!

– У меня больше нет богов, – ответил президент и, высвободившись из объятий, выдавил улыбку. – Но все равно чудесно, что ты снова здесь, Элайху. Был момент, когда я испугался… Ну да не важно, у меня хорошие врачи, и они как-то поддерживают во мне жизнь. Ты не представишь меня своим выдающимся соотечественникам?

Сохранившимся глазом он подмигнул Норману и его спутникам.

– Но… э… конечно, – сказал Элайху. – Позволь первым представить тебе доктора Нормана Ниблока Хауса, члена совета директоров «Дженерал Текникс»…

Норман протянул руку.

– Большая честь познакомиться с вами, сэр. Я очень надеюсь, что мы выработаем способ, как решить часть проблем вашей страны, и что он покажется вам приемлемым.

– Это так, Элайху? – осведомился президент Обоми, глянув на американского посла.

– Я сделал все возможное, чтобы добыть тебе то, о чем ты просил, – сказал Элайху.

– Спасибо. – Обоми улыбнулся. – Вы обязательно должны объяснить нам все за обедом, доктор Хаус. Знаю, не годится портить хорошую еду разговорами о делах, и мой шеф-повар будет в ярости, но время у меня на исходе и… Ну, я уверен, вы войдете в мое положение.

Он повернулся к Консуэле, когда Элайху назвал ее имя и знаком показал пройти вперед, а Норман изумленно отступил. Машинально он отмахнулся от подноса с напитками, который протянул ему слуга.

«Не может же все решиться так просто! Разумеется, еще будут и доводы «за» и «против», уговоры, презентации, дебаты… А как же вот эти его министры? Они что, тоже готовы положиться на чужое слово, когда на карту поставлено само будущее их страны?»

Он уставился на них – на пухленькую женщину и двух среднего роста мужчин, щеки которых были испещрены традиционными орнаментальными шрамами, – и не смог уловить в их лицах ничего, кроме удовлетворения. Сквозь стоячую воду в его мыслях начала просачиваться правда.

«Когда Элайху сравнил Обоми с главой семьи, я решил, что это аналогия. Но именно так семья встречает пришедших с новыми идеями друзей: предлагает еду и напитки, сперва говорят о личном, а к докучным деловым вопросам переходит потом. Они смотрят на нас не как на иностранных гостей: посла, представителей гигантской корпорации. Это скорее…»

Тут он едва не потерял нить интуитивной догадки, которая понемногу всплывала на поверхность. Вернулась она к нему голосом Чада Муллигана, спрашивавшего, не знает ли кто-нибудь дизайнера по помещениям, который бы набил квартиру самыми современными приборами.

«Вот оно».

Он сделал глубокий вдох.

В государстве или в суперкорпорации существуют onpeделенные поведенческие модели, отличающиеся от моделей поведения в меньших группах, не говоря уже об отдельных индивидуумах. Когда необходимо сделать что-либо, они отправляют дипломатические миссии, выставляют на тендер контракты или каким-либо иным образом формализуют или ритуализируют свои действия, а если они совершают промах, если их шаги недостаточно проработаны и продуманы, наступает кризис.

Президент Бенинии, когда ему нужно что-то сделать, поступает в точности так, как описал Элайху. Но до сего момента Норман не в состоянии был постичь, насколько точно это сравнение: как глава семейства он обратился к давнему доверенному другу и объяснил, в чем его нужда, а когда друг вернулся с предложением экспертов…

Дело улажено.

Но ему потребовалось еще много часов, до самого их отъезда – иными словами, это было уже за полночь, – чтобы убедить в своей правоте себя, и почти весь следующий день, чтобы заставить понять это своих коллег.

КОНТЕКСТ (21)

ПИСЬМО

Дорогой Норман!

Это, пожалуй, первое письмо, которое я написал за три года. И говори потом, что от старых привычек никогда не избавиться… Если честно, мне больше хочется набросать кое-какие заметки к статье, но меня тошнит от самой мысли о том, чтобы обращаться к массовой аудитории. Я делал это в книгах и журналах, по телевидению и на лекциях и, вероятно, рано или поздно к этому вернусь, потому что мой череп вот-вот разлетится от всего, что его распирает. Но за годы, проведенные в канаве, я привык обращаться к конкретному человеку, по одному за раз, а нужно мне на самом деле умудриться размножиться, превратиться в миллион себя самого, пойти и завести миллион разных разговоров, потому что это единственный способ общения. Остальное – просто нагромождение информации, передаваемой от одного человека другому, и с чего это вдруг кто-то должен смотреть на одну волну в море?

Я правда благодарен, что ты пустил меня пожить в своей квартире. Звонили несколько человек, не слышавших, что ты скоро уезжаешь, и если мои книги не принесли мне ничего иного, я получил с них некоторую известность; поэтому меня то и дело приглашают на всевозможные мероприятия вместо тебя. Я пытаюсь тебя не опозорить, но видит бог, это нелегко.

Любопытное ощущение одним махом прыгнуть с самого низа на самый верх общества, которое мы построили. Сверху оно выглядит немногим лучше, чем снизу. Я запомнил эту мысль, хотя, наверное, меланхолия, которую она вызвала, когда я впервые к ней пришел, чужда моему темпераменту. Я знаю, что имению она вдохновило «Гиперпреступность»: мне казалось, что выйти за рамки истеблишмента – единственный путь, какой может избрать человек в здравом уме и твердой памяти.

Нo никакого «вовне» не существует. Разговоры об «изгоях общества» и «самоустранении» – куча китового дерьма. Только тот факт, что мы генерируем огромные количества отходов, и позволяет людям самоустраниться: они извлекают пользу из поверхностного изобилия, с помощью которого истеблишмент разгоняет скуку. По сути, сами термины «вовне» и «самоустранение» такой же бред, как попытки описать место за пределами вселенной. Просто нет такого места, где Могло бы быть это «вовне».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});