Неравная игра - Кит А. Пирсон

это именно вы.

Теперь я воображаю, как луплю по физиономии Дюпона кулаком.

— В какой еще гостиной была моя фотография?

— В гостиной мистера Хогана, в «Малберри-корт».

— Мистера Хогана?

— Деннис Хоган. Полагаю, он ваш родственник?

Майлз выжидательно смолкает. Но откуда ему знать, что даже простое упоминание имени моего отца немедленно провоцирует меня на бурную реакцию.

— Слушайте, — добросовестно завожусь я, — какие бы дела вы ни вели с этой жалкой пародией на отца, вам лучше обсуждать их с ним самим!

— Едва ли это возможно. Поэтому-то я и позвонил вам.

Ну все, чаша моего терпения переполнена.

— Довожу до вашего сведения: Деннис Хоган для меня никто, и если вы ищите человека, которому есть до него дело, вы ошиблись адресом!

— Но вы ведь понимаете…

— Я недостаточно ясно выразилась?

— Мисс Хоган! — внезапно выходит из себя и Майлз. — Ваш отец мертв.

И затем опять умолкает.

— Что вы сказали? — брякаю я.

— Прошу прощения за бестактность, — отзывается мужчина, снова сама невозмутимость. — Я полагал, что полиция поставила вас в известность. Мне ужасно неловко.

Пускай ему и неловко, мне собственные чувства совершенно непонятны. Впрочем, я точно потрясена, что вполне объясняет отсутствие привычных козлов отпущения.

— Мисс Хоган, вы как?

— Все нормально.

— Вы можете продолжать разговор или мне перезвонить?

— Я же вам сказала, что все нормально. Точнее, будет, когда вы соизволите объяснить причину своего звонка.

— Да, конечно же. В январе ваш отец снял у нас квартиру. Пять недель назад нам позвонили из полиции и попросили запасной ключ. По-видимому, перед дверью мистера Хогана скопилось поставляемое молоко, вот его соседи и забеспокоились, памятуя его возраст. С сожалением вынужден сообщить, что в квартире полиция обнаружила его труп.

Все-таки удивительно, как работает человеческое сознание: первым делом мне приходит в голову, что теперь я официально являюсь сиротой. Вообще-то, само слово какое-то курьезное, больше ассоциирующееся у меня с нищими детками из романов Чарльза Диккенса. Матери я лишилась в девятнадцать, и вот теперь, когда оба моих родителя мертвы, я могу в полном праве отнести этот статус и к себе несчастной.

— Так, понятно, — отвечаю я без малейшего намека на эмоции в голосе. — А в чем именно проблема с квартирой?

— Вещи вашего отца. Нужно вывезти их из квартиры, чтобы сдать ее другому жильцу.

— То есть там остались какие-то его пожитки?

— Именно. Квартира меблированная, так что это всего лишь одежда и с десяток коробок с прочими вещами. И перед их вывозом мы решили по крайней мере попытаться связаться с ближайшими родственниками мистера Хогана.

— Но как вы установили, что я его ближайшая родственница?

— Ах да, — оживляется Майлз. — Мы обнаружили три альбома газетных вырезок с сотнями статей из старых газет, первые еще двадцатилетней давности. Один из моих коллег заметил, что авторство всех этих публикаций принадлежит вам, именно так мы вас и вычислили. Я-то думал, что этим займется полиция, но им явно не до этого.

Новость, что отец хранил вырезки моих статей, на какое-то мгновение даже вгоняет меня в ступор. Что же до полиции, с учетом их ограниченных ресурсов и огромного количества людей, ежедневно умирающих в Лондоне, совершенно неудивительно, что мне так и не сообщили о смерти родителя.

— Благодарю за звонок, Майлз, но распорядитесь всем, как сочтете нужным.

— Разумеется, мы бы так и поступили, но кто-то должен оплатить данную услугу.

— И в чем проблема? Просто вычтите из залога.

— Боюсь, мы не можем этого сделать. Вопреки нашим рекомендациям, домовладелец договорился с вашим отцом, что тот оплатит квартиру вперед, без залога.

— Делайте что хотите. Это не моя проблема.

— Как раз ваша, мисс Хоган, коли вы признали близкое родство с ним. Если вы не заберете имущество, боюсь, счет за вывоз мы будем вынуждены выставить именно вам.

Наконец-то сообщив подлинную причину звонка, Майлз лишь укрепил меня в и без того невысоком мнении о риелторах.

— И сколько? — рявкаю я.

— О, всего лишь две-три сотни фунтов.

— Ну уж нет! Лучше приеду и сама выброшу на помойку его хлам.

— Можете сделать это сегодня? У нас уже очередь на осмотр квартиры.

— Вы издеваетесь? Я не могу просто все бросить и примчаться к вам!

— А когда у вас получится?

— Даже не знаю. Возможно, на следующей неделе.

— Боюсь, слишком поздно. Квартира нам нужна уже завтра, в крайнем случае послезавтра.

Клокоча от ярости, открываю ежедневник и просматриваю рабочий график на завтрашнее утро. Как будто ничего безотлагательного.

— Ладно, — цежу я, — буду завтра в девять.

— Превосходно, и, еще раз, мои соболезнования, мисс Хоган.

— Разумеется. Пришлите мне координаты на имейл.

Буквально выплевываю свой электронный адрес и швыряю трубку, прежде чем ляпну что-нибудь, о чем потом пожалею. Или не пожалею.

Как ни стараюсь я подавить гнев, разум мой лихорадочно мечется меж двумя виновными в его порождении: Майлзом Дюпоном и Деннисом Хоганом. Первый, может, тот еще говнюк, но если бы не папаша, наши пути с ним навряд ли бы и пересеклись. Даже после смерти этот человек продолжает меня бесить!

Несмотря на полнейшую ярость, к буйству подключается еще одна эмоция, для меня совершенно неожиданная — разочарование. Быть может, где-то в самых недрах своей души я надеялась, что однажды получу объяснение, почему же отец совершил это чудовищное преступление. Заводить детей мне уже поздно, но все равно у меня в голове не укладывается, как можно сотворить столь ужасную вещь, помня, что дома тебя дожидаются жена и новорожденная дочурка. Кто способен на такое?

Этим вопросом я задавалась и отвечала самой себе уже тысячу раз: лишь жалкое подобие человека.

Ребенком я была любознательным и, разумеется, как-то спросила у мамы, почему у меня нет папы. Она ответила, что он плохой человек и нам без него лучше. Повзрослев, я поинтересовалась снова, а потом, насколько помню, еще и еще. И вот однажды, незадолго до моего шестнадцатилетия, мама в конце концов сдалась и заявила, что нам нужно серьезно поговорить. Разговор на эту тему, несомненно, ей претил, но все же она поведала, что Денниса Хогана посадили в тюрьму, когда мне было всего четыре месяца, и затем рассказала за что. Даже в столь юном возрасте я осознала, сколько негодования и боли все еще носит в себе мать. Выяснив всю жуткую правду о Деннисе Хогане и как из-за него страдает мама, я клятвенно пообещала себе, что с этого самого момента больше никогда не позволю этому человеку вернуться в нашу жизнь.

Тогда мне было невдомек, что в течение нескольких последующих лет после смерти матери я постепенно перейму