Числа и знаки. Трилогия - Юрий Бурносов

– Вы благородного происхождения? - напрямик спросил Бофранк.

– Что вам с того, хире? Я всего лишь скромный смотритель этого последнего людского приюта. Живу в тиши, и все мои собеседники - лишь тени.

– А вот это уже я знаю, - с удовлетворением сказал конестабль. - Трагедия Мальмануса - «Озрик-отцеубийца». Вы процитировали реплику Озрика: «Живу в тиши, и все мои собеседники - лишь тени…»

– Но так и есть, хире. А что до Гильтрама из Бьерна, то он ведь писал: «И выйдут они из могил своих ночью, нападут на людей, спокойно спящих в своих постелях, и высосут всю кровь из их тел, и уничтожат их. И досадят они живым мужчинам, женщинам и детям, не считаясь ни с возрастом, ни с полом».

Старик склонил голову набок, словно собака, когда она прислушивается к чему-то, что ее заинтересовало. Он постоял так немного - а надо сказать, что смотритель предложил Бофранку стул, но сам так и стоял посреди комнаты, чуть опираясь тощим своим задом на столешницу, - а потом вздохнул и заметил:

– Вы некстати приехали, хире. Вам ничего не понять из того, что здесь происходит и произойдет.

Старик все же помешан, подумал тут конестабль, не подавая, разумеется, никакого вида на сей счет. То, что говорит он о мертвецах, есть результат постоянного проживания на кладбище, подле могил и гниющих в них трупов. Кстати Бофранк припомнил одну лекцию, где говорилось, что поднимающийся из могил трупный дух способствует явлению особых видений, присущих только кладбищам и другим захоронениям. Разговаривать далее с сумасшедшим смотрителем иной прекратил бы, но Бофранк решил узнать у Фога как можно больше, пусть даже слова его путаны и смутны.

– Хотел бы спросить, что же вы думаете, хире Фог, об этих страшных убийствах.

– Убийства не страшны; страшно то, что грядет после них.

– Вы считаете, что убийства влекут за собой не что более жуткое?

– А разве нет? Посмотрите, что произошло. Люди не могут ходить по улицам с заходом солнца. Матери прячут детей и ночью стерегут их, чтобы никто не позвал с улицы, чтобы не сунулись в окно. Но им не понять, что истинный страх не разбирает, день ли, ночь ли… У господа давно уже нет очей.

Да тут раздолье для грейсфрате Броньолуса, коли на старика кто-нибудь донесет, подумал Бофранк. В самом деле, только цитат из Свода пророчеств, явно проклятой и еретической книги, достаточно было для привлечения Фога к суду. Что до слов его о том, что у господа давно нет очей, то это и вовсе прямая ересь, ибо фраза эта суть одна из догм тереситов, полувековой давности секты, ныне почти безвестной и, само собою, запрещенной…

– Вы знаете, кто убивает людей, хире Фог?

Этот вопрос заставил старика прекратить свое шевеление пальцами. Он снова наклонил голову, как незадолго до этого, и сказал очень тихо:

– Кто убивает, тот знает. Не знал бы, зачем тогда убивать? Да и не каждое убийство есть грех.

– Что? Что вы имеете в виду?

– Убил жабу, что пожирала цветок. Убил червя, что грыз плоть. Убил кровососа, что прободал жалом своим кожу и сосал соки. Разве грех?

Старик менялся на глазах. От тихонького и радушного хозяина, пригласившего Бофранка в дом, не осталось и следа. Речь его убыстрилась, и Фог словно говорил сам с собою, без внимания к собеседнику. Бофранк, похолодев, осторожно встал, а старик тем временем бормотал, вцепившись в столешницу:

– Убил нетопыря, что посланец дьявола, незваный ночной гость. Убил долгоносика, что рылом своим точит древо… Грех ли? Разве грех?

Ударю я в дверь,Засов разломаю,Ударю в косяк,Повышибу створки,Подниму я мертвых,Живых съедят,Больше живыхУмножатся мертвые.

Аксель сидел на бревне и жевал кусок хлеба. Завидев хозяина, он вскочил, отряхивая крошки.

– Едем обратно, - велел Бофранк, отвязывая коня.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой появляется грейсфрате Броньолус, а читатель может быть несколько утомлен цитированием кардинальской буллы о миссерихордии, которая, тем не менее, кажется нам уместной и познавательной

О, если Ты существуешь, Всемогущий, и если Ты вездесущ, то молю Тебя, покажи мне, кто Ты и как велика Твоя сила, исторгнув меня из этих искушений, ибо долее переносить их я не в состоянии.

Отло. Книга об искушениях некоего монаха

Грейсфрате Броньолуса Бофранк видел три года назад на диспуте в Смёльне, но за минувшее время миссерихорд никак не изменился внешне. Седая волнистая бородка, тщательно подстриженные и завитые усики, очки в дешевой оловянной оправе на мясистом носу. Двигался Броньолус весьма бойко для своих лет - а было ему никак не менее семидесяти, - почти не помогая себе тяжелым посохом, украшенным резьбой и темно-синими камешками.

Прибыл грейсфрате в простой карете, запряженной цугом, в сопровождении нескольких всадников, в одном из которых Бофранк признал молодого фрате Тимманса, миссерихорда из столицы, бывшего в последнее время принципиал-секретарем кардинала. Что привело его в свиту грейсфрате, оставалось только гадать, ибо кардинал не слишком ладил с Броньолусом.

Все, кроме старца, были облачены в дорожную одежду - плащи, сапоги, нагрудники, и могли сойти как за священников, так и за солдат или чиновников. Многие были вооружены открыто, у других, возможно, под плащами таились такие же, как у конестабля, пистолеты. Броньолус же скинул толстую меховую накидку и остался в длинной светло-голубой тунике, поверх которой был выпущен меховой воротник; на толстой серебряной цепи крепились церковные награды и регалии.

– Мы рады приветствовать вас, грейсфрате, в столь страшный час и надеемся увидеть в вас помощь и спасение, - сказал староста, выступив вперед.

Броньолус, снявши очки, протер их о рукав, снова надел на нос и спросил:

– Правда ли то, что рассказал мне ваш посланник?

– К нашей великой скорби, истинная правда, - отвечал староста.

– Что ж, я полагаю, мы во всем с тщанием разберемся.

– Дозвольте представить вам, грейсфрате, хире прима-конестабля Бофранка, специально для нашего дела прибывшего из столицы. - Староста повел рукой в его сторону. Броньолус внимательно осмотрел конестабля и сделал еле видимое движение головой, означавшее, видимо, поклон.

– Я полагаю, мы обсудим с хире Бофранком обстоятельства дела, когда в том приспеет нужда. - И грейсфрате проследовал в дом старосты, где ему надлежало теперь гостить, а за ним потянулись свита и хозяева.

Поселяне тоже стали расходиться. Снаружи остались только Бофранк, Тимманс и возницы, занявшиеся лошадьми. Тимманс с неудовольствием оглядел свои заляпанные дорожной грязью сапоги и попытался почистить их подобранной щепкой, но не преуспел в этом. Взглянув на свои, Бофранк убедился, что выглядят они не лучше и мысленно посетовал на погоду.

– Осмелюсь поинтересоваться, что заставило вас покинуть канцелярию кардинала и двинуться в столь малоприятный путь, хире принципиал-секретарь? - осведомился конестабль.

Тимманс отшвырнул щепку и сказал:

– Уже не принципиал-секретарь. Вы тот самый Хаиме Бофранк, который нашел Крещенского Убийцу, не так ли?

– Вы правы. - Конестабль скромно наклонил голову.

– Что ж, секураторы послали мастера. А я, чтоб вы знали, более не работаю в канцелярии. Должно вам знать, - Тимманс придвинулся ближе, и конестабль почувствовал его дыхание, наполненное винными парами, - что кардинал намерен сильно урезать права миссерихордии. Он, - Тимманс кивнул в сторону дома, где скрылся грейсфрате Броньолус, - называет это заговором епископов. Видимо, так оно и есть - по крайней мере, трое из шести епископов поддерживают кардинала. Более того, герцоги тоже колеблются. В ближайшее время проект будет направлен на рассмотрение светлейшему королю, а ваш покорный слуга, осмелившийся возвысить голос против мнения епископов и кардинала, удален с должности. Правда, меня сразу же приветил грейсфрате Броньолус, который сегодня, пожалуй, остался единственным серьезным препятствием на пути этого глупейшего намерения. Нам необходимы громкие процессы, хире конестабль, и тогда миссерихордия восстановит свои права, если даже не возвысит их.

– Поездка в Мальдельве…

– Поездка в Мальдельве принесла слишком малые результаты. Три гнусных старухи-ворожеи… - Тимманс поморщился. - Их утопили, предварительно отрубив руки. Да, мы везем с собой свидетельства очевидцев и протоколы допросов, изобличающие вину этих мерзких ведьм, но такие документы слишком легковесны. Знаете, что заявил епископ Фалькус? Он посмел утверждать, что ведьмы, особенно когда подвергаются суровым пыткам, оговаривают себя, признаются во многом таком, что является пустыми россказнями, небылицей; что многие обвинения в чародействе и сношениях с дьяволом - лишь соседская месть или желание прибрать к рукам имущество осужденных и казненных! Как будто не вызывают они бурю, как будто не морят скот, как будто не устраивают свои дьявольские оргии, на которых пожирают тела детей, извлеченные из могил!