Повесть о Поле Фимкиной - Сергей Фролов

Прибежала она в дом к сыну, а Фима уже по двору ходит. Куры с ней подружились, рядом траву клюют.

Пока накормила внучку, сбегала туда-сюда от одного дома к другому, опять время незаметно ушло — тени от домов на той стороне стали длинными и прохладными, темными рубцами легли поперек речки, исполосатили воду. А солнце вот-вот скроется за нескошенную рожь. Все же успела Поля приготовить ужин, как раз и Вовка со снохой в калитке появились.

Поля первым делом устремила взгляд на сноху, одним мигом изучила ее с ног до головы. («Ну-ка, какая ты стала после денного пекла? Вот-вот, губы как поджарились, усохли. Смелость вчерашняя пропала с лица, хоть и улыбаешься навстречу матери. Косынка, лицо и куртка серы от пыли, под один тон»).

— Ну, как ты тут, мать? — для бодрости спросил Вовка.

Это ей, Поле, надо спрашивать их так. Веселить.

— Со мной ни шайтана не будет. Уморились, поди, работнички? Сейчас ужинать будем.

Вовка вымылся под своим душем и потащил туда за руку сноху.

— Ой, Вов, не пойду! Холодной воды боюсь! — сноха упиралась, пищала, а Вовка все тянул, скалил в смехе зубы.

— Ты что делаешь? — закричала Поля, испугавшись за сноху. — Застудишь ее там насмерть, а она теперь не одна! Думай своей головой немного!

Поля подбежала, отняла у сына сноху.

— Э-эх! — укорила она себя, всплеснув руками. — Как же я не додумалась баню вам истопить? Да и сейчас не поздно. Айда, дочка, собирайся и приходи. Я мигом, по летнему делу долго ли ее истопить? Вместе приходите.

— После жары да опять в жар — не пойду, — отрезал Вовка.

— Ты не хочешь, а Маше надо.

В старой своей бане она влила в котел воды, хворосту охапку затолкала в печку. Он дружно взялся огнем. Встретила стадо и, пока доила коров, не переставала ругать себя:

— Вот, девка, получай за свою беззаботность. Ударилась по соседям языком трепать. Ум-то себе залепила радостью, а про баню детям и не подумала. Нет, ни на минуту нельзя оставаться беззаботной.

Отнесла молоко в избу, снова заглянула в баню: добрый жаркий дух уже дошел от потолка к полу, вода в котле задымилась парком. Еще подбросила малость хворосту. Выглянула из двери, и Маша калитку открывает.

— Все, дочка, уже готово! — встретила ее Поля. — Вовка так и не схотел?

— Как он меня в душ, тянула его за руку. Не пошел.

— Бес с ним, сама помою тебя.

Сноха прошла прямо в баню, а Поля стала собирать себе чистую одежду. Ни разу не была она в бане со снохой, поэтому немного волновалась. Зимой их, бывало, не заставишь в первый дух лезть, и сначала обычно мылась Поля, а потом уже шли молодые.

Раздевшись в предбаннике, она открыла дверь, Маша в это время набирала ковшом воду в таз.

— Ну вот. Счас мы… — бодро заговорила Поля под плеск воды, стыдясь своего старого тела рядом со снохой, такой ладной и плотненькой, как ранний огурчик.

Она сразу же взялась за дело. Потрогав воду в тазу, окатила присевшую рядом сноху из ковша, намылила мочалку и принялась усердно тереть ей спину.

— Исть тебе надо поболе. Совсем худая ты у меня…

Снова окатила ее водой и себя заодно. Сама стала намыливаться.

— Мама, давай я тебя тоже потру, — сноха взяла ее за плечи и повернула к себе спиной.

— Мне чать и так бы сошло, — опять застыдилась Поля, неловко подставляя спину.

И тут она почувствовала, как раздольно заходила по ней с приятной жестковатостью мочалка. Уже и не помнит Поля, когда ее вот так мыли. Может, и не мыл никто.

— Ладно тебе уж, Маша, — нетвердо отказывалась она, замирая от разгулявшейся по телу неги и не убирая спины. — Я не больно пылюсь-то…

И хоть присела перед этим на корточки, и ноги от неудобства устали, но не хотела переменить позу…

— Эх, какая царства настала! Накупала ты меня, дочка, за всю жизнь! — приговаривала после всех процедур Поля, сполоснув себя еще раз водой, и опять лила из ковша на сноху, не переставая благодарно оглаживать рукой ее тело.

8

Утром, оставшись одна, Поля неожиданно затосковала. Нет, не по сыну Вовке, а, к удивлению, по Маше. Ходит по двору, чуть задумается — и вспомнит телом своим ее руки: как ладони снохи, смывая мыло, совсем по-родному, с поскрипом оглаживают кожу спины.

— А что я видела на своем веку? Всю жизнь, как бирючиха, одна. Моюсь — где мочалкой дотянусь, там и потру. Близкого тепла ни от кого не знала. С мужем всего год и пожила… — рассуждала с собой Поля, совсем обезумевшая от вчерашней ласки снохи.

Но тут она вспомнила, что к вечеру снова истопит баню, и они заберутся с Машей в ее знобящий жар, в тесный, полный глухого плеска уют.

Чтобы скорей приблизить этот вечерний час, она, не останавливаясь, делала свои дела, старалась забыться в работе.

Вечером ужинали в доме сына. У Поли, еще не остывшей после мытья в бане, бисером высыпал по лбу пот. Чтобы освежалось на воздухе лицо, платок она повязала узлом на затылке, отчего еще больше походила на калмычку. Забывшись, медленно дотягиваясь ложкой до тарелки, Поля подолгу смотрела своим тяжелым пристальным взглядом на сноху, изучала каждую черточку перемены в ее лице.

Сноха в ответ тоже взглядывала на нее, быстро и вопросительно.

— Ниче, ниче, дочкь, — отвечала Поля на этот взгляд, называя сноху, как ей казалось, еще мягче, сердечней, и все угощала ее, забыв думать о Вовке. — Ешь дюжее, набирайся силы.

В этот вечер поняла она, как совсем необидно для нее, матери, сноха потеснила в ее душе сына.

На третий день, как считала теперь Поля время с начала работы снохи, пошла она в центр села, в магазин — запастись сахаром и еще кое-чем из сладостей к чаю, и себе и молодым.

Обратной дорогой Поля возвращалась через сад старой пустующей школы, но не к сыну, а в свою избу. Тут она увидела под развесистой акацией нарядных людей. Разместились семейно, кружком, гулять приготовились. Поля вспомнила, что сегодня воскресенье. Уселися под акациями кто-то из приезжих горожан, но кто — она издалека не различила. Рядышком «Жигули» стояли.

По выходным не так их много приезжают, а в праздники — майские, октябрьские — село гудит от нашествия бывших сельчан. «У этих ни дома, ни родственников, видно, не осталось, — подумала о горожанах Поля, — раз гуляют где придется. А приехать к себе все равно тянет».

Внучку она несла на руках. Беда Поле с ней. Как гиря, привязанная на шею, свободы никакой не дает. Пока еще работает по дому, она рядом бегает, но все равно доглядывать нужно. А если куда идти, снова приходится брать ее с собой.

На задах так и стоит Козанков «Беларусь». Как божья сирота. Бурьян, что твой лес, поднялся вокруг, скоро скроет совсем. В колхозе техники — хоть пруд пруди. В доме Козанка уже какой день и звука не слышно.

Зайдя во двор, она опустила внучку на землю, дала рукам немного отдохнуть и решила покормить поросят. Пока наливала им молока, внучка наступила на край куриного корыта с водой, опрокинула его, сама упала и вся облилась. Рев подняла. Кинулась Поля поднимать ее, а поросята выскочили из катуха, пустились бегать по двору. Внучку она отнесла в избу, успокоила. Потом принялась ловить поросят, но один успел нырнуть в щель забора на Козанкову сторону. И не хочешь, а надо идти, скроется где-нибудь и не найдешь, совсем пропадет поросенок.

Поля подошла к высоким Козанковым воротам, отыскала глазами ручку щеколды на калитке. Все Козанок сделал не по своему росту громоздким: и дом, и забор. Она толкнула непривычную тяжесть высокой калитки (у нее-то дверка из ивовых прутьев) и шагнула во двор. За спиной тут же звякнула щеколда, и Поля оказалась в замкнутом пространстве двора, из которого ничего не было видно, даже села. Только в вышине сквозило голубизной небо. Она огляделась и увидела следы памятного ей Козанкова погрома. Лежала на боку порушенная кадушка с рассыпанными клепками и обручами. Лестница, приставленная когда-то к навесу, перебита пополам, острым изломом вошла внутрь под крышу навеса. Прямо среди двора вместе с раскатанными жердинами валялась изрубленная кошелка. Стены дома и сараев местами были изрубцованы вмятинами от топора.

Что-то страшное было в нагромождении этих построек, тронутых порухой. И казалось, не Козанок учинил тут погром, а кто-то свыше в своем карающем гневе послал на его подворье знак беды и обреченности. А окаянная, скопившаяся в земле сила, потревоженная этим гневом, еще продолжала недовольно толкаться в своей глубине, отдавалась в ногах дрожью.

Поля постояла, изумляясь этому неблагополучию, и тут же спохватилась: ведь надо искать поросенка…

«Нечего мне тут пугаться. Земля под ногами знакомая-перезнакомая. Еще с начала колхоза тут был общий двор. Лошадей держали в Афониных конюшнях. Все тут девчонкой избегала».

Но она не решилась без хозяев ходить по двору и сначала направилась в дом, чтобы сказаться Нюське. Миновала, высокие сени, вошла в переднюю, то и дело окликая: