Женская месть - Эльмира Нетесова

— Ну вот сколько тут прошло, сыскали меня мужики из гаражей. Стали звать к себе. Но я уже здесь приклеился. Худо ли, бедно ли, на хлеб имею. Своя клиентура появилась. Я же и моторист, и кузовщик, в электрике волоку, в своем деле ни от кого не завишу. Зачем мне под чужой хвост лезть? Самостоятельно «пашу». И никто не обижается, и я ни с кем не делюсь. Что заработал, то мое. Вот тебе и фортель. Думал, в проруху влетел, а судьба удачу подарила. Конечно, хорошо бы напарника заиметь. Но в нашем деле не каждому доверишь.

— А какая у вас морока? — удивился Захар.

— Ну, люди разные! Случается, один прекрасно разбирается в машинах, а в работе ленив и небрежен. Такому сложный ремонт не доверишь. Бывают, кто с клиентами не умеет говорить. Обгавкает, обзовет и выгонит. Иди потом, исправляй ситуацию, а как, если уже на кулаках поговорили. Глядишь, или клиент или слесарь в смотровой яме кверху «воронкой» валяются. Под глазами «галогены», сами в шишках. Конечно, тут на хорошую благодарность рассчитывать не приходится. Хорошо, если заплатит вообще. Но ведь всякое случалось. А дома скандал:

— Почему мало принес? С работы только к полуночи возвращался, а зарплата, словно по полсмены «пахал». Что скажешь бабе? Она и слушать ничего не хочет. В общем, петля на горле затянулась накрепко, и терпенье лопнуло, до того, что искры из глаз посыпались. Чтоб до беды не дошло, свалил в бомжи. Иначе таких бы «дров нарубил», что теперь тянул бы ходку на зоне.

— Не канючь! Времени прошло нимало. Забыть пора! Что нас держит в семьях? Только дети! А бабы чего стоют? Разве для них стараемся? — презрительно сморщился Захарий.

— А чего ты жил в семье, когда дочь выросла? — спросила Анна улыбаясь.

— Она в семнадцать замуж вышла уже беременной. Внучку стал ждать, чтоб помочь вырастить. И дождался, — сморщился, словно от зубной боли.

— Все мы чего-то ждем. Но получаем вовсе не то, чего хотели, — подытожила Анка.

— То верно! Я мечтал со своими до конца дней дожить. А получилось совсем другое. Долблюсь с заказами. Когда не смогу работать, хоть ложись и подыхай как собака.

— А пенсия? У тебя она нималая!

— Аня, на похороны еще не наскреб. Теперь один гроб сколько стоит. Я как посчитал все расходы на мое погребение, аж лихо сделалось. Моих нынешних сбережений только наполовину хватает. На ограду и поминки собирать еще нужно.

— Захарий, зачем о похоронах завелся? Мы тебя еще женить собираемся. Вон артистка наша, Варенька, все глаза на твои окна проглядела. По молодости дурою маялась, принца ждала, теперь ума набралась, тебя приметила. А где раньше была? Мотыльком порхала, да лето быстро пролетело? Нынче, гляжу, валенки на заборе сушит. Раньше их в руки не брала, брезговала. В огороде целыми днями ковыряется. Так-то оно, и ее нужда раком поставила. Кем бы ни была в прошлом, старость у всех одинакова! И нет в ней известных, знаменитых, одни забытые и одинокие, короче, живые покойники, — вздохнула Анна и, что-то вспомнив, рассмеялась:

— Ты чего? — оглянулся Толик.

— Да вчера детвора отчебучила. Приходят со двора и спрашивают:

— Мам, а ты когда помрешь?

— Я аж похолодела и ответила, что того никто загодя не знает. Такое только Богу ведомо. А потом, я еще не старая, мне о смерти думать рано. Ну и спросила, с чего они меня торопят? Чем я им успела надоесть? Так знаешь, что ответили? Мол, слышали, как бабка Егориха на могиле своего старика плакала и жаловалась деду, что похороны шибко вздорожали и ей скоро ни на что не хватит. Мол, закопают как собаку без гроба и отпевания. Ну, а я дома часто на нужду жалуюсь. Вот и испугались, а что как заживусь надолго, как меня хоронить станут, хватит ли на все? — загрустила, умолкла женщина.

— Глупые они покуда!

— Да я понимаю. Не от большого ума спросили. Но на душе все равно тяжко стало. Они еще мертвых не видели, не понимают, что это такое. Хотели заботу проявить заранее и… невольно обидели.

— О чем вы завелись? Вот у меня сегодня хохма получилась. Лежу я под машиной, днище обрабатываю и вдруг слышу, кто-то меня по имени окликает. А во дворе ни души. Подумал, что показалось. Минуты через две слышу, снова кто-то зовет. Глянул, никого вокруг. Эдак несколько раз. Я потерял терпение и вылез из-под машины. Она у меня на домкратах стояла. И только наруже весь оказался, глядь, машина с домкратов соскользнула. Будь я в это время под ней, пополам перерубила бы, — услышал, как ойкнула от испуга Анна, сжалась в ком. Затравленно смотрела на Толика.

— Ты чего? — удивился мужик.

— Жалко тебя, — призналась, икнув громко.

— Так все обошлось.

— А вдруг повторится в другой раз!

— Уже не поленюсь, загоню на эстакаду.

— Смотри, не рискуй больше, — попросила баба дрожащим голосом. Мужчины понятливо переглянулись. Захарий неприметно для Анны подморгнул Анатолию. Тот покраснел, хотел встать, но женщина навалилась на человека грудью:

— Лежи, коль не велено вставать.

Толик обнял бабу, прижал к себе:

— А что если мне это понравится, я вот так и до утра могу пролежать, — зажглись озорные огоньки в глазах. Человек погладил женщину по плечам, зарылся лицом в волосы. Анка замерла на минуту. Как давно это было! Она успела отвыкнуть и забыть даже мимолетную мужскую ласку, она, оказывается, была очень нужна ей, уставшей и огрубевшей от забот. В ней на миг вспыхнула женщина, робкая и нежная, как в юности.

— Ой, что это я тут завалялась? Пригрелась окаянная! А ведь мне пора вас кормить ужином! Давайте к столу!

— Да посиди ты, угомонись, успеем поесть, — осек ее Захар, не поднимая головы. Толик, пользуясь случаем, удержал бабу за плечи. Их взгляды встретились. Они поняли друг друга без слов.

Толик нехотя отпустил Анну, ненароком коснувшись губами ее щеки. Потом встал с постели, помог бабе накрыть на стол. Захарий, глянув на обоих, вышел во двор покурить, дав возможность этим двоим побыть наедине.

— Я приду к тебе сегодня, — обнял Анну.

— Только дай детвору уложу. Пусть заснут.

— А как узнаю?

— Вон в том окне свет погашу и открою дверь. Входи, не стучась, чтоб не разбудить моих ребятишек. Я буду ждать.

Толик сразу забыл про ужин. Он сел перед окном заранее и не сводил глаз с освещенного окна в доме Анны. Там его ждали.

Захарий, глядя на мужика, с трудом прятал улыбку в уголках губ. Сапожник плотно поел, сам убрал со стола, сел за работу. Она пошла легко, красиво, он даже не заметил, как исчез Анатолий. Он выскочил мигом и тут же вошел в дом к Анне:

— Милый мой мазурик! Солнышко чумазое! Лапушка необогретая! Родной мой мальчишка. А я уж и не верила, что приметишь, — дрожала под руками мужика. Тот целовал нетерпеливо, гладил женщину, что-то говорил ей, та тихо смеялась, обняла за шею.

— Анюта, ты чудо мое! Лучше тебя на свете нет! Погоди, не спеши, не убегай, побудь еще немного, — не выпускал из объятий.

— Дети скоро проснутся. Пора вставать.

— Надо же! Уже утро! Ночь секундой пролетела. И не заметил, — нехотя разомкнул руки.

Когда Толик вернулся к Захару, там еще все спали. Слесарь тихо лег на раскладушку и проспал до обеда. Его разбудила Анна. Погладив по щеке, позвала к столу.

— Как хорошо я отдохнул сегодня! — встал Толик и, увидев, что никого кроме бабы в доме нет, обнял, зацеловал женщину:

— Сегодня встретимся? — прижал к себе Анну.

— Мне скоро на работу.

— Когда вернешься?

— Вечером. Уже поздно будет.

— Я стану ждать. Но только скажи, а с кем детей оставишь?

— Свекровь присмотрит. Она скоро придет. Не приходи без меня. Наша старуха с крутым характером. Чужих не признает и не любит. Сразу скандалит. Потому, меня дождись. Как вернусь со смены, враз к вам загляну, а это значит, что свекровь уже пошла домой.

— Голубка моя! Как долго до вечера! Я вконец изведусь!

— Потерпи! Подожди! — поцеловала человека, и в это время вошел Захарий. Он сконфужено опустил голову, но тут же сделал вид, что ничего не заметил и сказал:

— Анюта! Что там за пугало в твоем огороде пасется? Я как увидел, чуть в портки не налудил. Клянусь, против нее сама баба Яга Мерлин Монро! Козья смерть, а не старуха! Вырвала с грядки сорняк и в мой двор зафитилила. Я ей замечание сделал, пристыдил по-соседски. Так она еще базар подняла, ржавая таранка! Назвала кастрированным тараканом. Ну, я предложил ей в натуре убедиться в ее ошибке и перескочил через забор. Эта кикимора посчитала, что я вздумал ее обесчестить, да как заблажит на всю улицу паровозом:

— Люди! Спасайте! Козел прискакал! Силовать меня собрался! Помогите! Защитите от зверя!

— Я чуть с горя не помер! Неужели эта геморройная шишка и впрямь поверила, что у какого-то отморозка может на нее желание появиться? Поверь, я лучше руки на себя наложил бы! А эта старая затычка, аж заходится. Девку из себя корчит, сушеная гнида! — кипел человек.