Откровенные рассказы странника духовному своему отцу - Автор неизвестен

Рассказ третий

Пред самым выходом из Иркутска, я пошел еще к духовному отцу, с которым вел беседы, и сказал ему: вот я уже совсем на пути в Иерусалим; зашел проститься, да поблагодарить за христианскую любовь ко мне, недостойному страннику. Он сказал мне: Бог да благословит путь твой. Но что же ты ничего мне не сказал о себе, кто ты и откуда. Много я наслушался от тебя о твоих путешествиях; любопытно было бы узнать о твоем происхождении и жизни до странничества.

Хорошо, сказал я, с удовольствием расскажу и это. Это не длинная история.

Родился я в деревне Орловской губернии. После отца и матери осталось нас двое, я, да старший брат мой. Ему было десять лет, а мне два года — третий. Вот и взял нас дедушка к себе на прокормление; он был старик зажиточный и честный, держал постоялый двор на большой дороге, и по доброте его много стаивало у него приезжих. Стали мы у него жить; брат мой был резв, и все бегал по деревне, а я больше вертелся около дедушки. По праздникам ходили мы с ним в церковь, а дома он часто читывал Библию, вот эту самую, которая у меня. Брат мой вырос и испортился, — приучился пить. Мне было уже семь лет; однажды я лежал с братом моим на печи, и он столкнул меня оттуда, и повредил левую руку. С тех пор и по сие время ею не владею, — вся высохла.

Дедушка, видя, что я к сельским работам буду не способен, начал учить меня грамоте, и как азбуки у нас не было, то он учил меня по сей же Библии, как-то: указывая азы, заставлял складывать слова, да примечать буквы. Так и сам не понимаю, каким образом, твердя за ним, я в продолжение времени научился читать. И наконец, когда дедушка стал худо видеть, то часто меня уже заставлял читать Библию, а сам слушал, да поправлял. У нас нередко стаивал земский писарь, который писал прекрасно, я смотрел, и мне нравилось, как он пишет. Вот я и сам по его примеру начал выводить слова, он мне указывал, давал бумаги и чернил и чинил мне перья. Так я и писать научился. Дедушка был сему рад, и наставлял меня так: вот теперь тебе Бог открыл грамоту, будешь человеком, а потому благодари за сие Господа, и чаще молись. Итак, мы ко всем службам ходили в церковь, да и дома очень часто молились; меня заставляли читать: Помилуй мя Боже, а дедушка с бабушкой клали поклоны, или стояли на коленях. Наконец, мне уже стало семнадцать лет, и бабушка умерла. Дедушка стал говорить мне: вот у нас нет хозяйки в дому, а как без бабы? Старший брат твой замотался, я хочу тебя женить. Я отказывался, представляя свое увечье, но дедушка настоял, и меня женили, выбрали девку степенную и добрую, двадцати лет. Прошел год, и дедушка мой сделался при смерти болен. Призвавши меня, начал он прощаться и говорит: вот тебе дом и все наследство, живи по совести, никого не обманывай, да молись больше всего Богу, все от Него. Ни на что не надейся, кроме Бога, ходи в церковь, читай Библию, да нас со старухой поминай. Вот тебе и денег тысяча рублей, береги, попусту не трать, но и скуп не будь, нищим и церквам Божиим подавай.

Так он умер, и я похоронил его. Брату стало завидно, что двор и имение отданы одному мне; он начал на меня злиться, и до того враг в сем помогал ему, что даже намеревался убить меня. Наконец, вот что он сделал ночью, когда мы спали и постояльцев никого не было: подломал чулан, где хранились деньги, вытащил их из сундука, да и зажег чулан. Мы услышали уже тогда, когда вся изба и двор занялись огнем, и едва выскочили из окошка, в том только, в чем спали.

Библия лежала у нас под головами, и мы ее выхватили с собой. Смотревши, как горел дом наш, мы между собой говорили: слава Богу! хоть Библия-то уцелела, хоть есть чем утешиться нам в горе. Итак все имущество наше сгорело, и брат от нас ушел без вести. Уже после узнали, когда он начал пьянствовать, да хвалиться, что он деньги унес и двор зажег.

Остались мы наги и босы, совершенные нищие, кое-как в долг поставили маленькую хижину, да и стали жить бобылями. Жена моя была рукодельная мастерица: ткать, прясть, шить, брала у люден работу, да день и ночь трудилась, и меня кормила. Я же по безрукости моей даже и лаптей плесть не мог. Она бывало ткет или прядет, а я сижу около ее, да читаю Библию, и она слушает, да иногда и заплачет. Когда я спрошу: о чем же ты плачешь? Ведь, слава Богу, живем. То она и ответит: то мне умилительно, что в Библии-то очень хорошо написано. Также помнили и дедушкино приказание, — постились часто, каждое утро читали акафист Божией Матери, и на ночь клали по тысяче поклонов, чтобы не искушаться. Итак жили мы спокойно два года. Но вот что удивительно, что хотя о внутренней молитве, творимой в сердце, и понятия мы не имели и никогда не слыхали, а молились просто только языком, да без толку клали поклоны, как болваны кувыркались, а охота к молитве была, и долгая наружная и без понятия молитва не казалась трудною, но отправлялась с удовольствием. Видно правду мне сказал один учитель, что бывает тайная молитва внутри человека, о которой он и сам не знает, как она сама собою производится неведомо в душе, и возбуждает к молению, кто какое знает и как умеет.

По прошествии двух лет таковой нашей жизни, вдруг жена моя занемогла сильною горячкою и, причастившись, на девятый день скончалась. Остался я один одинехонек, делать ничего не мог; пришлось ходить по миру, а было совестно просить милостыню; к тому же такая напала на меня грусть по жене, что не знал, куда деваться. Как бывало войду в свою хижину, да увижу ее одежду, или какой-нибудь платок, так и взвою, да и упаду без памяти. Итак, не мог я долее переносить тоски моей, живши дома, а потому продал свою хижину за 20 рублей, а какая была одежда моя и женина, всю роздал нищим. Мне дали по калечеству моему вечный увольнительный паспорт, и я немедленно взял свою любезную Библию, да и пошел куда глаза глядят. Вышедши, думал я, куда ж теперь идти? Пойду прежде всего в Киев, поклонюсь угодникам Божиим и попрошу их помощи в скорби моей. Как скоро решился на сие, стало мне легче, и дошел я до Киева с отрадою. С тех пор, вот уже 13 лет, безостановочно странствую по разным местам; обходил много церквей и монастырей, а теперь все уже больше скитаюсь по степям, да по полям. Не знаю, благоволит ли Господь добраться до святого Иерусалима. Там пора бы, если будет воля Божия, уже и грешные кости похоронить.

А сколько тебе от роду лет? — Тридцать три года.

Возраста Христова!

Рассказ четвертый

Мне же прилеплятися Богови благо есть, полагати в Господе упование спасения моего [Пс. 72, 28].

Справедлива русская пословица: человек предполагает, а Бог располагает, сказал я, пришедши еще к отцу моему духовному. Я полагал, что нынешний день буду идти да идти по пути ко святому граду Иерусалиму, а вот вышло иначе; совсем не предвиденный случай оставил меня и еще на три дня в сем же месте. И я не утерпел, чтобы не прийти к вам, дабы известить о сем, и принять совет в решимости моей при сем случае, который совсем неожиданно встретился следующим образом.

Распростившись со всеми, я пошел с помощию Божиею в путь мой, и только хотел выйти за заставу, как у ворот последнего дома увидал стоявшего знакомого человека, который некогда был такой же, как и я странник, и которого я года три не видал. Поздоровавшись, он спросил, куда я иду? Я ответил: хочется, если будет угодно Богу, в старый Иерусалим. Слава Богу! подхватил он; вот есть тебе здесь и хороший попутчик. Бог с тобой и с ним, сказал я, разве ты не знаешь, что, по своеобычному моему нраву, я никогда не хожу с товарищами, а привык странствовать всегда один? Да выслушай-ка: я знаю, что этот попутчик будет тебе по нраву; как ему с тобой, так и тебе с ним будет хорошо. Вот видишь ли, отец хозяина этого дома, в котором я нанимаюсь работником, идет по обещанию тоже в старый Иерусалим, и тебе с ним будет повадно. Он здешний мещанин; старик добрый и притом совершенно глухой, так что как ни кричи, ничего не может слышать; если о чем его спросишь, то нужно написать ему на бумажке, и тогда ответит; и поэтому он не надоест тебе в пути, ничего говорить с тобою не будет, он и дома-то все больше молчит; а для него ты будешь необходимым в дороге. Сын его дает ему лошадь и телегу до Одессы с тем, чтобы там ее продать. Хотя старик-то желает пешком идти, но для его поклажи и некоторых посылок ко гробу Господню пойдет с ним и лошадь; вот и ты свою сумку можешь положить тут же. Теперь подумай, как же можно старого и глухого человека отпустить с лошадью одного, в такой дальний путь? Искали, искали проводника, но все просят очень дорого, да и опасно отпустить его с неизвестным человеком, ибо при нем есть и деньги и вещи. Согласись, брат, право будет хорошо; решись во славу Божию и для любви к ближнему. А я хозяев-то о тебе заверю, и они несказанно будут сему рады; они люди добрые и меня очень любят; вот уже я нанимаюсь у них два года. Поговоривши так у ворот, он привел меня в дом к хозяину, и я увидев, что должно быть семейство честное, согласился на их предложение. Вот теперь и расположились мы на третий день праздника Рождества Христова, если благословит Бог, отслушавши божественную литургию, отправиться в путь.