Годы испытаний. Книга 2 - Гончаренко Геннадий Иванович

- Не могу себе представить, где она достала!

- Приходи вечером, будем вместе чай пить…

- Спасибо, Наташа, но я сегодня не смогу.- Она взяла и сжала Наташину руку. - Ты кого-нибудь любила?

- Любила. - На лице Наташи блуждала грустная улыбка.

- А он тебя?

- Думаю, любил…

- Почему - любил? - перебила Марина. - Вы что, поссорились?

Дверь открылась, и на пороге появился старшина, высокий, худощавый, с длинными руками. Он смущенно улыбался.

- Здравствуйте, девушки. Марина, тебя можно на минутку?

- А где обещанные штаны? - спросила она.

- Все в порядке, Марина. Даже два комплекта. И гимнастерок добыл, и тебе вот… - Он ловко, как фокусник, выдернул из-за пазухи песчаного цвета цигейковую ушанку. - Комсоставская. Она тебе в самый раз будет.

Марина помотала головой.

- Не надо.

Старшина от удивления чуть было не выронил шапку.

- Не нравится?

- Нравится. Но почему одна? У меня ведь подруга,- она указала кивком головы на Наташу. - Знакомьтесь.

Старшина, ступая неизвестно зачем на носках, протянул длинную руку. Покраснел и стал неловко переминаться с ноги на ногу.

- Постараюсь и вам достать. Схлопочу, не беспокойтесь.

- Садитесь, - пригласила Наташа.

- Благодарствую, надо идти. Меня ждут шоферы-новички. Обмундирование им надо выписывать.

- А где обещанное? - строго спросила Марина.

Старшина растерянно пожал плечами.

- Неужто всякую дрянь тащить в комнату? Больной человек лежит… Я за дверью сверточек оставил.

- Пошли, пошли, сама погляжу,- прикрикнула Марина и вывела старшину за собой.

…Наташа с улыбкой лежала, думая о подруге. Она поймала себя на мысли, что так легко и быстро «променяла» дружбу с Ляной на дружбу с Мариной. Она сравнивала их обеих, и обе они нравились ей. И Наташа была довольна, что имеет таких хороших подруг… «Неправда, когда говорят, что большинство людей плохие, коварные, злые и способны только на подлости, - думала она. - И не всегда человек, который обидит тебя случайно, плохой или никудышный. А с Мариной трудно согласиться, что если любишь, то больше никто не может понравиться как человек. Я вот люблю Сашу, для меня он все. Но и Вася Самойлов хороший человек… Нет-нет,- отогнала она от себя мысль. - Сейчас для меня никто не существует, кроме Саши». Наташа стала вспоминать об их последних размолвках. Какими мелкими и никчемными казались они, особенно теперь! «Увижу ли я тебя, дорогой мой Сашка? Где ты сейчас? Может, и в живых нет?» Но Наташа не могла и не хотела даже представить себе, чтобы с ним случилось что-нибудь.

2

Настойчивость Наташи взяла верх. Несмотря на уговоры врача «полежать еще и окрепнуть», она начала работу наравне со всеми.

Трудно подниматься утром на заре, когда одолевает сон. Марина сдернула одеяло с Наташи.

- Вставай, соня…

Наташа вскочила, быстро, по-солдатски натянула на себя одежду. В общежитии холодно. Топят мало: экономят. Заправила постель. Ополоснула лицо обжигающе-холодной водой.

По дороге Марина тараторила:

- У меня, Наташа, в детстве зародилась жалость к грузчикам. Жили мы неподалеку от порта. Погляжу я на них, и слезы у меня навертываются - какие, думаю, бедные люди. Таскают все, как вьючные животные… Отец мне говорил, когда плохо училась: «Пойдешь в грузчики…» Скажет, а я плачу. «Не хочу быть грузчиком», - отвечаю ему. А теперь мы с тобой грузчики. Жизнь, она многое может заставить человека делать, не спрашивает, хочешь или нет.

Во дворе перевалочного госпиталя снег был черным, словно в оттепель. Весь двор забит санитарными машинами.

Резкий запах бензина, рев моторов, и сквозь этот гул доносились слова команды, ругань, стоны раненых.

- Поторапливайтесь, девушки. К вечеру прибудет еще партия раненых, - сказал им проходивший мимо врач в белом полушубке, отороченном коричневатым мехом.

- Откуда раненые? - спросила у него Наташа.

- Эти вот из-под Тулы. Там, говорят, тяжелые бои идут.

Наташа и Марина влились в общий поток работающих санитаров.

Раньше Наташа подсчитывала, сколько раненых она перенесла за смену. Но потом поняла, что все это ни к чему: все равно, пока не перенесут всех, никого не отпустят. Носилки, носилки, носилки… Они мельтешили в глазах, жгли ладони. И только когда берешь носилки с земли, отполированное руками дерево приятно холодит как будто обожженную кожу. На дворе мороз, но никто из работающих на переноске раненых его не чувствует. Наташа потерлась щекой о плечо, стирая щекочущие ручейки пота.

- Может, минутку передохнем? - спрашивала Марина.- Меня уже ноги не держат.

Наташа не согласилась.

- Вот перенесем всех из нашей машины, тогда и отдохнем. Потерпи, немного осталось.

Она повернула голову вправо. Мимо несли раненого. Голова забинтована, лицо - восковой желтизны, искусанные до крови губы и неподвижные карие глаза.

«Саша Миронов?!» Она хотела крикнуть, но что-то застряло в горле. Наташа не могла оторвать глаз от раненого. Сердце сдавило тисками. И сомнение, и радость, и растерянность охватили ее разом.

- Ты чего загляделась? У меня руки занемели! - кричит ей Марина. - Ну и мужик попался нам, будто глыба каменная.

Наташа ощущала сама эту непомерную тяжесть до боли в животе. Она была охвачена одним желанием: скорей бы донести его.

- Быстрей, Марина, быстрей, - торопила она подругу,

- Куда ты рвешься?…

Воздух внезапно прорезал нарастающий свист немецких пикирующих бомбардировщиков. Санитарки бросили носилки и, обхватив голову руками, кинулись искать спасения.

- Куда вы, окаянные? - крикнула им Дарья Григорьевна.

Тяжелораненый сполз с носилок, уткнулся головой в землю. Санитарки вернулись к нему, уложили на носилки и торопливо направились к каменной стене. Хлесткая пулеметная очередь ударила в кирпичную стену, обсыпав их красной кирпичной пылью. Они поставили носилки с раненым вплотную к стене, упали в снег.

Канашова почувствовала, будто кто-то дернул ее за носок правого сапога, и резкая боль заломила в большом пальце.

Вражеские самолеты сделали еще несколько заходов и улетели.

Наташа вскочила и бросилась бежать к эвакуационной палате. Навстречу ей шел военврач в дубленом полушубке. Она схватила его за рукав и уставилась на него молящим взглядом.

- Куда их везут? - кивнула она головой в сторону уходящих машин с ранеными. - Там же Миронов…

- На аэродром, - ответил он и удивленно поглядел на Наташу.

Она прикусила губу и, не в силах сдержать себя, заплавала. «Увезли, увезли Сашу!… Какая я растяпа, как же я так?…»

До нее донеслись слова командира роты:

- Канашова, вы зачем здесь? А ну, бегом к машинам разгружать раненых.

Прибывшие санитарные машины наполнили окрестность гулом.

Наташа торопливо вытерла глаза кулаками и, по-детски подшмыгивая носом, кинулась было бежать и вдруг споткнулась. Острая боль резанула в ступне. В глазах потемнело, и она свалилась на бок. Командир санроты бросился к ней, увидел, что из срезанной будто ножом головки сапога медленно стекает кровь, образуя в снегу ямку с оранжевыми краями.

В тот же вечер Наташу Канашову отправляли в госпиталь. Пришли подруги по службе, пришел и командир санитарной роты. Он дождался, пока все попрощаются и уйдут, и сказал Наташе:

- Вы, Канашова, наверно, ошиблись. Я проверил все списки эвакуированных сегодня. Фамилии Миронова в них нет…

* * *

Так и водится в жизни: пришла беда - растворяй ворота. Тяжело раненная Ляна, вывезенная Самойловым на самолете из вражеского тыла и помещенная в госпиталь, вскоре заболела воспалением легких. Ранение и болезнь придавили ее, как маленькое дерево тяжелым снежным настом.

Она упорно боролась, напрягая все силы, но ослабленное ранением тело болезнь ломала так, что порой казалось, она не выдержит ее смертельной тяжести. Исхудавшие руки были настолько бессильными, что она едва шевелила ими.