Журнал Наш Современник №1 (2002) - Журнал Наш Современник

Последний наш телефонный разговор... Вадим обещал мне написать о работе Блока над Аполлоном Григорьевым. Потом сказал: “Ты должен написать статью о том, что пришла пора объединяться”. Я ответил: “Такую статью надо написать нам с тобой вместе, как когда-то, пятьдесят лет назад...” Вадим не возражал: “Может, ты прав”. Вадим всегда надеялся.

Подступала иная эпоха, у порога которой артист рухнул: сердце не выдержало предчувствий.

Таисия Наполова

 

“...И вновь сиротеют душа и природа”

Когда “развернулась” перестройка и Горбачев на всю страну объявил: “Процесс пошел”, я позвонила В. В. Кожинову и спросила его, что он об этом думает. Вадим Валерианович долго молчал. Я знала его обыкновение делать красноречивые паузы и терпеливо ждала.

— Я читаю сейчас немецкого критика и публициста XIX в. Карла Берне. Возможно, Вам покажется интересной одна его мысль: “Горе тем народам, которые повинуются времени вместо того, чтобы повелевать им”.

Вадим Валерианович произнес эти слова в характерной для него манере, подчеркивая интонацией смысл и значение сказанного.

— Горе тем народам, что повинуются времени... — повторила я. — Нам остается только принять это на свой счет. Сказано прямо в лоб, ибо мы повинуемся и молчим. И все же как не сказать... А кто учит наш народ разобраться в той пропаганде, которой правители одурманивают его?

— Помилуй Бог, а ум-то где? — как говаривал Суворов.

— Вы думаете, так легко простым людям просчитать последствия словесных манипуляций? А тут еще манящий призрак “благополучного Запада”...

— Вот Вы и возразили сами себе, — заметил Вадим Валерианович. И, помолчав, продолжал:

— Запад заманил нас и непривычными формами правления, когда власть передается кучке неизвестных людей.

— Но, может быть, тут и широта натуры?

— Какая там “широта”! Скорее, самоуспокоенность и самоуверенность. А это ничего хорошего не обещает. Возьмите историю. Сколько там примеров, когда самоуспокоенность приводила нацию к катастрофическим последствиям! И если говорить о России, то это — самая катастрофическая страна в мире!

Позже Вадим Валерианович еще вернется к этим мыслям, которые в телефонном разговоре он бросил как бы мимоходом. И я не раз вспомню слова Пушкина о том, что следовать за мыслями человека выдающегося “есть наука самая занимательная”. Я благодарна судьбе за то, что она подарила мне несколько встреч с В. В. Кожиновым.

Знакомство с ним состоялось в горькие для меня дни. Недруги злобно атаковали рукопись моей книги в Приволжском издательстве, уже набранную и готовую к печати. В таких случаях начальство отправляет рукопись в Москву на контрольную рецензию. Это сулило автору новые испытания: рукопись зачастую попадала “под нож”.

Мне повезло. Рецензентом был В. В. Кожинов. Его хороший отзыв на мою книгу дал ей ход. Приехав в Москву, я решила познакомиться со своим спасителем и попала, что называется, с корабля на бал. В МГУ началась дискуссия о стиле, в которой, как мне сказали, будет принимать участие Вадим Валерианович.

Актовый зал МГУ был заполнен студентами, учеными, литераторами. Когда началась полемика, тон задавали любители теории стилей. Аудитория откровенно скучала. Но вот на трибуну вышел Кожинов и, бегло коснувшись теоретических тонкостей, начал читать стихи Тютчева, Фета, Рубцова, сопровождая чтение отдельными литературоведческими наблюдениями. Стихи он читал как-то особенно интимно, словно сам их написал. На лицах некоторых строгих “судей” в президиуме появилось недоумение: форма доклада была слишком непривычной. Аудитория замерла. Видимо, не часто ей приходилось слышать подобные выступления.

После окончания доклада зал некоторое время взволнованно молчал, словно ожидая чего-то, и только когда Кожинов сошел с трибуны, он буквально взорвался аплодисментами. Был объявлен перерыв между прениями, и я поспешила выйти, не упуская из виду Вадима Валериановича.

Я подошла к нему возле книжной витрины, представилась, сказав:

— Вы с удивительным искусством вышли из утеснительных рамок научного доклада...

С моего языка готовы были слететь слова восхищения тонким знанием поэзии и пр., но мешало его лицо — строгое, замкнутое, словно высеченное из бронзы.

— Извините меня... Во мне, видимо, сидит вечная студентка. И примите мою благодарность за добрый отзыв о моей книге. Вы спасли меня от врагов.

На лице Вадима Валериановича появилась улыбка:

— В наши дни говорят: “Спасение утопающих — дело рук самих утопающих”. Пушкин, помните, писал: “Врагов имеет в мире всяк...” Я рад, что моя рецензия помогла Вам. На меня тоже чего только не возводили. И как видите — жив...

Помолчав немного, он добавил:

— Бездарные люди агрессивны, но, к счастью, творчески бессильные люди не могут долго “рулить”.

— У них много способов мешать людям работать.

— Я вижу, Вам хочется легкой жизни, — усмехнулся Вадим Валерианович, — но это гибель для мыслящего человека. Ничто не ослабляет его больше, чем постоянные успехи и удачи. Только беды помогают понять и свои ошибки и свое отношение к творчеству. И даже временная остановка в пути придает взгляду свежесть.

— “Временная” — согласна, а если постоянно вставляют палки в колеса?

— Э, чего испугались! Вы еще не знаете, что такое чиновники со взглядом Медузы и двойной игрой!

При этих словах у него появилось такое мрачное выражение, что я сказала:

— Не вспоминайте о них! Не надо!

— Что же еще и вспоминать, как не беды да не схватки с судьбой. Борьба всегда прибавляла мне силы. Я давно понял одну важную истину: не так страшны внешние препятствия, как робость души. Когда человек привыкает “не сметь свое суждение иметь”. Впрочем, это высмеял еще Грибоедов... Недавно мне попалось на глаза одно прекрасное стихотворение.

Движением головы Вадим Валерианович откинул назад волосы и стал читать:

Благодарю судьбу и Бога,

Что обошлась со мною строго.

Дарила сдержанный привет.

У темного глухого лога

Мне приоткрыла дальний свет.

Но втайне плачу и рыдаю,

Что мимо, мимо пролетаю.

И — проклинаю. И виню.

Не вас, суровых, укоряю.

Себя, не смевшего, казню.

Чувствовалось, что он еще не “остыл” после доклада. Я спросила:

— Это Василий Казанцев? Я люблю его стихи.

— А кого из современных поэтов Вы еще знаете? Или лучше скажите, кто Вам из них нравится?

— Мне нравятся Владимир Соколов, Передреев, Станислав Куняев, Прасолов, Алексей Марков.

При последнем имени Вадим Валерианович сделал протестующее движение:

— Может быть, Вы еще Евтушенко назовете?

— Нет, это не поэзия! Иногда читаешь безвестного поэта, но даже в слабых его стихах все же порой блеснет искорка поэзии, а у Евтушенко...

— А что Вы ищете в поэзии лично для себя?

— Поэзию, — рассмеялась я, — но если говорить конкретно, меня интересуют образные приметы времени. Стихи больше всего приближают меня к душевному пониманию окружающего. И, наконец, на стихах я “отрабатываю” свой собственный язык.

Вадим Валерианович с любопытством посмотрел на меня:

— И какие стихи вошли в Ваш “арсенал”?

Я назвала несколько стихотворений Дм. Кедрина, Передреева, Куняева, Прасолова, Соколова, Казанцева.

— А о таких поэтах, как Николай Тряпкин и Юрий Кузнецов, Вы слышали?

— И слышала, и читала...

— Какие стихи Вы помните наизусть?

“Экзаменует он меня, что ли? Или это у него манера такая вести беседу? Он, кажется, моложе меня, а ведет себя, как старший”, — подумала я.

Но, не замечая моего недоумения, он продолжал наступать:

— А Николая Рубцова что же Вы не упомянули?

— Но это один из любимых мною поэтов! А не упомянула...

— Это поэт — от Бога, — перебил меня Вадим Валерианович, — и начал читать его стихи: “О чем писать? На то не наша воля!..” Но, пожалуй, самым лучшим его стихотворением я считаю “Журавли”. Страшно даже подумать, что Рубцов мог умереть, не написав их:

Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота!

Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих!