Левый берег - Алексей Кудашин

А сейчас Москва ему понравилась. Она почему-то представилась ему огромным пульсирующим сердцем. Может быть, это так и было. Недаром ведь народ говорит, что Москва — сердце России. Нет, он не влюбился в этот город. Скорее всего, он не стал бы в нем жить, если бы представилась такая возможность. Бродя по улицам древней столицы, парень буквально физически почувствовал ритм жизни города. И было очевидно, что ритм этот в разы быстрее, чем в той же Пензе. Приезжий, да и житель столицы тоже, не могут его изменить. Они должны встраиваться в него, приспосабливаться, меняться. Это неизбежно. И Денис почувствовал, что это — не его темп, не его ритм, не его мелодия…

Он ездил на метро, слонялся по Чистым прудам, потом в районе Лубянки, пообедал в каком-то венгерском ресторанчике на Маросейке, вышел через Ильинку на Красную площадь, потом к Никитским воротам, в Александровский сад… Взял такси, заплатил три сотни, приехал на Большую Грузинскую. Хотел сходить в Зоопарк, но не успел. Рванул на Таганку, сам не зная зачем. На Красной преснее уже на ночь глядя зашел в какой-то модный клуб, отвалив "штуку" за вход. Посмотрел на танцующих негров и обдолбанных какой-то дрянью молокососов, выпил неизвестный ему, но вкусный коктейль и поехал спать.

А с утра взял билет на поезд "Москва-Одиса" до Кировогорска. Плацкартный. Денег у него было много, но он купил именно плацкартный. Не хотелось терять времени. Надо было посмотреть на людей, составить первое впечатление. Ему ведь предстояло с ними работать. Можно было взять и купейный, но там все-таки публика по состоятельнее.

Казалось бы, не велика разница! На самом деле очень велика. На это косвенно обращал внимание Учитель. Тут ведь дело не сложное… Билет на плацкарт стоит примерно "штукарь", а купейный — два с половиной. Ехать, в общем-то, недалеко. Можно и в плацкарте потрястись, ничего с тобой не случится… Но зачем доставлять себе неудобства, если можно доплатить и доехать с несколько большим комфортом? Незачем. И если человек готов выложить полторы тысячи, чтобы проехать сутки в купе, а не в плацкарте, значит, у этого человека с деньгами все в относительном порядке. В относительном, надо подчеркнуть… А если еще учесть, что для Краины зарплата в две тысячи их рублей считается, ну, если не хорошей, то, по крайней мере, нормальной, то вряд ли работник, получающий такой доход, будет тратить лишние триста-четыреста краинских рублей на улучшение комфортности своего путешествия. А вывод их всех этих рассуждений прост: для тех людей, которые едут в плацкарте, четыреста краинских рублей — существенная сумма. Так то. А это значит — что? А это значит то, что эти люди — именно те люди, которые и нужны Денису. Его производство, его цех, его площадка…

Оперативник был удивлен тем, что, как выяснилось в дороге, примерно треть людей следовала именно в Кировогорск.

"Может быть, они так специально места распределяют, чтобы пассажиры из одного вагона ехали в одно место?", — подумал он.

Его соседями была супружеская пара и пожилая неразговорчивая женщина. Мужик, как только состав тронулся, открыл полтора литровую пластиковую бутылку дешевого крепкого пива и "ушел в себя". Он ел, пил пиво, затем засыпал. Просыпался, ходил в туалет, затем снова ел, пил пиво и засыпал. Этот порядок жизнедеятельности он строго соблюдал вплоть до прибытия в Кировогорск. Зато его жена, низенькая веселая краинка лет сорока пяти, оказалась весьма общительной. Она поведала Денису вкратце всю историю своей жизни. В свое время ее родная сестра-комсомолка уехала строить БАМ. Однажды летом, будучи молоденькой девушкой, она села на поезд и отправилась к ней в гости на Байкал, где и встретилась с молодым красивым сибиряком. Там они и остались. Со временем переехали в Кировогорск.

А тут — Союз рухнул, и все такое… Предприятия в городе позакрывали, жить стало туго. Вот и поехали они с мужем в Москву на заработки. Ничего приятного, конечно, но жить-то как-то надо… Детей поднимать, опять же. И подняли-таки… Муж работал охранником на заводе, она — уборщицей, там же. Жили в приспособленном для обитания приезжей рабочей силы контейнере на территории предприятия, питались в столовой. Зарабатывали неплохо, и большую часть посылали детям в Кировогорск. Считай, за счет этого и сына в институте выучили, и дочка тот же Вуз почти закончила. Вот такая вот жизнь… А сейчас куда? Как куда? Домой, в отпуск. Квартиру надо отремонтировать, по врачам походить, с детьми пообщаться…

— А Вы ж, молодой человек, куда?

— Я то? — Денис улыбнулся. — Писатель я, Людмила Ивановна. Вот, роман новый начинаю. Еду город посмотреть…

— Вона как… — буркнул муж, обгладывая куриный окорочок. — И чего, про Кировогорск пишешь?

— Ну не то, чтобы про Кировогорск… Скорее, часть действия моей книги будет происходить в нем.

— Ты че, получше города найти не мог? — зло усмехнулся мужик.

— А что, неужели Кировогорск — такое плохое место? — удивился оперативник.

— Бандитский городишко… — выдохнул мужик.

— А что же, у вас совсем работы никакой нет?

— Почему? Есть, — прощебетала Людмила Ивановна. — Только кому такая работа нужна. За что мне в Москве на наши деньги пять тысяч платят, за ту же работу дома — от силы полторы? И как прикажете на это жить?

— Не начинай мать, — устало прервал ее муж. — Опять ныть будешь… Развалили страну, продали все и пропили, пидара…

— Ты ложись, Федя, ложись, — успокаивала его Людмила Ивановна, гладя по плечу.

Денис почти не ел и не спал. Он слушал. Он весь превратился в слух, даже глаза закрыл. Так его учили на "Ферме".

Народ в основной своей массе ехал домой с заработок в России. Взрослые работяги, мужчины и женщины, не нашедшие места в новой жизни у себя на Родине, вынужденные ехать на чужбину, наниматься строителями, дворниками, уборщицами, охранниками, продавцами. В общем, заниматься той работой, за которую не хотели браться сами москвичи и даже приезжие из других регионов необъятной России. Для Дениса это было удивительно, но он не заметил в разговорах этих работяг, порой острых разговорах, ни тени озлобленности. Ни тени. Это потом, когда оперативник "освоился на местности" и изучил нравы местного населения, он мог сделать вывод, что в этом отношении краинцы от русских заметно отличаются. Веселый народ, в общем-то… Не любят они грустить и плакаться. Живут чуть лучше, чем бедняки, а жизни этой самой радуются.

И уже много позже, сколачивая боевые группы, отдавая приказы, глядя на решительных, со сверкающими глазами суровых мужчин, сживающих в руках автоматы, Денис с удивлением констатировал, что большинство из них — этнические русские. Вот такая вот загогулина. Почему так — он объяснить себе не мог. Но одно он понял точно: при всей похожести, между русскими и краинцами есть одно очевидное различие. Русские по природе своей нация гораздо более организованная. И русские намного безболезненнее и быстрее признают над собой власть, чем те же краинцы. Если, конечно, считают ее своей… Это можно называть по-разному: рабская психология, национальная дисциплинированность, еще как-нибудь… Но это так. И спорить тут было бесполезно.

А краинцы — другое… Вольный казачий дух был неотъемлемой частью их существа. Именно поэтому, как думал Денис, в их государстве творился такой бардак. Никто не признавал ничей авторитет, от высших государственных работников до мелких клерков. Все, от "мала до велика", "держали дулю в кармане". И это — тоже факт.

И еще вот что… Все-таки русские — народ воинов. Это он тоже понял. Как и немцы, кстати… Денис, еще будучи студентом, читал какую-то книгу про советских танкистов. И запомнился ему рассказ одного солдата про бои летом сорок первого, когда он впервые столкнулся с немцами. Он говорил, что никогда не забудет того, как спокойный и уверенный в себе немецкий пехотинец залег на дно окопа, пропустил русский танк над собой, вылез и бросил на заднюю часть машины противотанковую мину. И этот танкист тогда поклялся себе, что научится также уверенно и умело воевать, как этот немец. Денис вспомнил тот сюжет, когда видел, как боевики, вчерашние рабочие, шоферы, менеджеры, грузчики, учителя, проверяли оружие, укладывали в разгрузку запасные рожки… А некоторые даже пристегивали штыки, хотя в этом и не было никакой необходимости. Ему казалось, что в этих русских и краинских мужчинах буквально на его глазах просыпался боевой славянский несгибаемый дух. И дух этот нельзя было привить или воспитать. Он — в крови. Землепашцы бросали плуг и брали в руки меч, и за минуты становились воинами. Так, по крайней мере, объяснял это себе Денис…

— Ищенко, сученок, американцам продался и нас за собой тянет…

— А чего ж Вы за него голосовали-то?

— Кто, я голосовал? Да ни в жизнь…

— А я голосовал…

— И зачем?

— Да надоело все… Думал, может, Кочму скинем, по-другому жить начнем… Енакович то — выкормыш Кочмы. Что, не так?