Следы на мне (сборник) - Евгений Гришковец

Каждый раз, когда Володя приходил ко мне с бутылочкой, он рассказывал мне истории своей жизни. Все эти истории заканчивались монологом о том, как он встретил Люсю, как долго её добивался, как он её любит, как они страдают оттого, что у них нет, и не может быть детей, и какая Люся хорошая хозяйка. Истории жизни были разные, а монолог о Люсе почти всегда одинаковый. Правда, в него добавлялись подробности о том, как много мужиков пытались добиться Люсиного расположения, но он у всех её увёл. В другой раз он мог поведать о том, как много мужиков сейчас за ней волочиться, а её директор просто её преследует и готов оставить семью и бросить всё к её ногам, но Люся любит только его, Володю. Если Володя приходил уже выпивший, то он успевал в монологе о Люсе дойти до того, как он её уважает, носит на руках и пылинки с неё сдувает, хотя очень много женщин помоложе так и жаждут володиных ласк. Если монолог доходил до этой темы, Володя пускал слезу и выпивал, не закусывая. Но в любом случае, в какой-то момент являлась сама Люся и уводила Володю, испепеляя меня гневным взглядом, как собутыльника и совратителя.

Людмила работала где-то на какой-то базе или складе. Дама она была немногословная, суровая и очень властная. Частенько она лежала по больницам. Володя ездил к ней каждый день с гостинцами и цветами. А когда она уезжала в какой-нибудь санаторий, Володя просто не просыхал.

В Володиной квартире всё говорило, или даже кричало, о том, что здесь живёт Володя и никто другой. Там было его усилиями очень чисто и очень красиво на Володин вкус. Вся обстановка у него в доме сообщала и утверждала: «Красиво жить не запретишь!» И Володя многое делал своими руками.

Из его рассказов я узнал, что жизнь его побросала. Что он работал в разных концах страны. Был моряком на Дальнем Востоке, обошёл на сухогрузе почти весь мир. Потом работал на Севере, где, не помню. Где-то ещё он работал, а однажды приехал в родной город повидать родителей, познакомился с Люсей, да так и остался. Он рассказывал, что у него было много женщин, что на Севере его очень ценили, и там квартира у него была, не квартира, а хоромы. Но он пообещал мне как-то, что из этой однокомнатной квартиры, которую он с таким трудом добыл, он сделает настоящий дворец.

— Пока так поживём, — сообщил он мне, когда мы сидели с ним вдвоём у него, в Люсино отсутствие, — но я знаю, что нужно сделать, чтобы было красиво, и чтобы Люся порадовалась. Я сделаю. Погоди! А пока так поживём.

Мы прожили в доме № 13 по улице Свободы чуть больше двух лет, и я не успел увидеть окончательной реализации Володиного замысла. Мы переехали в двухкомнатную квартиру, ближе к центру. Но больше года мы очень ощущали, что Володя слов на ветер не бросает, что он не боится задач любой степени сложности и что доводит начатое до конца.

К тому моменту, как он приступил к воплощению намеченного, мы прожили в нашем доме уже год. Наши посиделки с Володей, к моей радости, почти прекратились, потому что, в конце-концов, вмешалась Лена, которой надоели Володины визиты и мои походы к нему. Лена очень жестко встала на володином пути и хорошо сделала, потому что я почувствовал, что начинаю втягиваться.

Короче, как только остепенился и затих наш участковый…

В хорошую погожую субботу мы с женой Леной занимались делами. Лена возилась со стиркой, я что-то читал и обдумывал, дочь спала, мы собирались провести день дома, сходить с дочерью на прогулку, но весь день пробыть дома. Но около полудня раздался страшный грохот. Кто-то долбил стену перфоратором. Это очень характерный, сильный звук. А особенно, когда долбят перфоратором бетонную стену стандартной панельной многоэтажки, звук распространяется так, что возникает ощущение, будто некий шахтёр своим отбойным молотком бьёт стену прямо у вас в квартире.

Грохот раздавался около полминуты и затих. Дочь не проснулась, но завозилась в кровати. Через минуту грохот возобновился, секунд на тридцать, и снова тишина. Дочь захныкала, просыпаясь. Через две минуты стук перфоратора повторился точно так же. И пошло-поехало! Дочь плакала, мы не знали, что делать. А перфоратор стучал и стучал. Нам пришлось уйти на прогулку раньше намеченного, гуляли мы долго по печальным, без деревьев и дорожек дворам новых домов и нашего дома. Когда мы вернулись, стук перфоратора всё продолжался и продолжался. И так до десяти часов вечера. Мы терпели, полагая, что кто-то решил что-то сделать у себя дома и нужно уважать чьё-то решение. Откуда шёл звук, сверху, снизу или из-за стены, установить просто на слух было невозможно. Казалось, долбят все стены сразу. В воскресенье около полудня грохот возобновился с той же силой и с той же последовательности. Тут я не выдержал, выскочил в подъезд и побежал по лестнице наверх. Я почему-то был уверен, что стучит, взявшись за ремонт, наш участковый. Шум и беспокойство, полагал я, могли исходить только от него. Но выше этажом было тише. Тогда я поспешил вниз. В общем, я быстро установил, что перфоратор работает в володиной квартире. Я позвонил. Володя открыл не сразу, сначала затих перфоратор, потом открылась дверь. Но Володя не пригласил меня войти, а вышел ко мне и прикрыл дверь.

— Ты что, ремонт затеял? — дружески спросил я.

— Кое-что затеял! — улыбаясь и, хитро щурясь, сказал Володя. Он был в старых своих джинсах, майке «Биатлон» и тапочках. На черных его волосах лежала мелкая, как мука, бетонная пыль. — А что, шумлю?

— Да так, Володя, сказать, что тебя не слышно, не могу, — ответил я.

— Понимаю. Снизу тоже уже приходили. Но знаешь, Жека, я работаю и шумлю в положенное время. Начинаю не рано, заканчиваю не поздно. Так что, это моё дело, — сказал он не без вызова.

— Я не спорю, Володя, — как можно дружелюбнее сказал я. — А чего затеял-то?

— Пока не скажу. Потом увидишь — ахнешь! — гордо сказал Володя. — Ну, давай, пойду работать, пока время есть.

Он скрылся за дверью, и через несколько секунд перфоратор загрохотал снова. Мы собрались на прогулку и гуляли сколько могди. Володя долбил до десяти вечера. Следующая суббота прошла точно также. Воскресенье мы провели у моих родителей, вернулись вечером, Володя долбил…

Рабочая неделя проходила в тишине, а уикэнд мы спланировали так: если Володя начинает долбить, мы берём дочь и едем в гости к нашим знакомым на дачу и проводим там весь день. Всё прошло по плану. И так было недели четыре. С каждым разом становилось всё сложнее и сложнее придумать, куда и к кому напроситься в гости на весь день, к тому же с маленьким ребёнком. А Володя делал своё дело.

Пятые выходные мы не нашли, куда деваться из дома и остались. К вечеру воскресенья дочь уже не обращала внимания на стук перфоратора, а мы вошли в какой-то ступор. А ещё через неделю, в субботу утром, когда мы ждали начала звукового ада, в дверь позвонили, я открыл. На пороге стоял Володя в халате и улыбался.

— Женёк, пойдем, кое-что покажу, — сказал он и подмигнул.

Я нацепил тапочки и пошёл за Володей. Перед самой дверью своей квартиры он остановился.

— Знаешь, Люся сегодня возвращается из санатория, — сказал он полушёпотом, — почти два месяца лечилась в санатории. Скоро поеду её встречать на вокзал. Хотел сделать ей сюрприз, но пока не доделал. Посмотри, как получается. Но строго не суди. Я ещё не закончил. Просто хочу показать кому-нибудь, — он говорил, явно волнуясь.

Володя впустил меня в прихожую, я скинул тапочки, Володя тоже сбросил свои. Он внимательно посмотрел на меня и торжественно распахнул двустворчатую дверь, ведущую в единственную комнату. Он выглядел в этот момент так, как, наверное, выглядят художники, срывающие ветошь со своего нового шедевра перед первыми зрителями. Я шагнул в комнату за Володей и остолбенел. Он оглянулся, увидел то, как я замер, увидел изумление на моём лице, и просиял.

В комнате было чисто, только мебель была отодвинута от дальней стены. Вся эта стена была от пола до потолка оббита вертикальными узенькими деревянными реечками, которые идеально были подогнаны друг к другу. Реечки были узенькие-узенькие, шириной, наверное, не более двух сантиметров, отлично отшлифованные и светлые. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что они не прибиты, а прикручены к стене шурупами через 40–50 сантиметров. Сделано все было идеально.

— Вот, — сказал Володя, — обделаю всю квартиру, потом обожгу паяльной лампой и лаком покрою. Вот тогда будет красиво!

— И кухню? — спросил я.

— И кухню, и прихожую, — гордо сказал Володя.

Я же прикидывал масштабы и перспективы ожидающего нас бедствия. Он за два месяца сделал одну стену, а это составляло процентов пятнадцать всей работы. Ужас охватил меня!

— Ну как? Здорово? — любуясь своим произведением, спросил Володя.

— Впечатляет, — выдавил из себя я.

Когда я поднялся к себе, и Лена увидела моё лицо…

— Что-то стряслось? — взволнованно спросила она сразу.