На публику - Мюриэл Спарк

Проехав мимо ее дома, возле дверей которого кишела толпа, доктор остановил машину в соседнем переулке, как и все улицы Рима, все еще полном оживления в этот поздний час.

— Нет, — сказала она вдруг. — Не останавливайтесь здесь. Меня могут узнать.

С того момента, как Аннабел увидела толпившихся перед ее домом людей, среди которых она узнала немало своих соседей, ее мысли вернулись в круг практических вопросов, сперва, впрочем, и для нее самой еще не совсем ясно, каких именно.

Но вот она взглянула на часы и сказала:

— Начало третьего. Мне надо встретиться с репортерами, иначе то, что я скажу, не успеет попасть в утренние газеты. Такие события всегда толкуют вкривь и вкось, а я вовсе не хочу, чтобы по всему свету разнесли какую-нибудь небылицу.

— Но вам надо спать, — изумился доктор, впервые встретивший пациентку, которая руководствовалась такими странными соображениями. Он не очень уверенно попробовал ее урезонить, но Аннабел его перебила.

— Это очень важно, — сказала она. — Поймите, я обязана думать о том, какое впечатление произвожу на публику.

— Вы смелая женщина, — сказал ей доктор и, столкнувшись с тайнами чужой профессии, вспомнил, что и врач, когда нужно, должен держать себя в руках, невзирая на личные переживания.

— О, это получается само собой, — ответила она. — Привычка.

Доктор повел машину назад, к дому, смущенно бормоча:

— Мне просто показалось, что вид у вас совсем больной — полный упадок сил. Поразительно: после такого потрясения... Хрупкая, маленькая женщина...

Его слова ее воодушевили. Именно такой она и предстанет перед репортерами: маленькое, хрупкое создание, окруженное толпой соседей.

Репортеры бросились к машине, дверца распахнулась, и Аннабел вышла на тротуар.

Ее окружили камеры, надвинулись, ослепляя яркими вспышками света. Зеваки проталкивались поближе, вытягивали шеи. Охваченная нетерпеливым любопытством толпа гудела как пчелиный рой, и в этом гуле нельзя было расслышать ни единого вопроса, но Аннабел, уцепившись за руку доктора, крикнула:

— Скажите им, пусть они меня пропустят и придут через полчаса. Я с ними поговорю. Мне сперва нужно к ребенку. Всего полчаса.

Прокладывая путь в толпе, доктор снова и снова выкрикивал эти фразы.

Так Аннабел добралась до дверей и вошла во внутренний двор. Кое-кто из любопытных проник и сюда, и взъерошенный привратник, который выскочил спросонок, не успев даже как следует застегнуться, кричал на них и угрожал полицией каждому, кто околачивается по эту сторону двери.

— Пусть мои соседи войдут ко мне вместе со мной, — громко произнесла Аннабел по-итальянски, обращаясь к доктору. — В такие минуты каждому человеку хочется побыть среди соседей.

Она сказала это по-итальянски, но тут же услыхала рядом с собой голос американца. Возле нее стоял, держа в руках фотокамеру, репортер международной программы радио. Он сказал:

— Я себе представляю, какой ужас вы пережили, Аннабел.

Ради этого репортера и других его соотечественников, которые могли оказаться во дворе, Аннабел повторила приглашение по-английски.

— Прошу всех соседей. В такую минуту я хочу быть среди своих соседей.

— Вот это правильно, — раздались голоса соседей.

Бурно причитая, порою всхлипывая и пуская слезу, издавая горестные восклицания и украдкой оправляя напяленную наспех одежду, они повели Аннабел наверх; за знаменитой актрисой по лестнице потянулась процессия, состоявшая из мужчин и женщин, нескольких детей и совсем малых несмышленышей, которых родители прихватили с собой, исходя из убеждения, что оставлять детей одних не следует, а торчать из-за них дома — тоже.

Миссис Томмази изумилась, когда, открыв дверь, увидела толпу детей и взрослых. Она успела вымести осколки стекла почти из всех комнат. Полы и стены, которым больше не суждено было стать такими, как до вечеринки, сейчас хотя бы выглядели несколько почище. Энергичная и подтянутая докторша уже одела свою девочку и ожидала прихода машины, на которой, как она предполагала, они с мужем отвезут по пути Аннабел с ребенком в какую-нибудь гостиницу.

Она начала спорить, когда муж заявил ей, что они должны остаться здесь до конца пресс-конференции.

— Пресс-конференция! Что за дикость.

Супруги последовали за Аннабел в спальню, куда она пошла, чтобы взглянуть на Карла, в то время как оставшиеся в просторной, необставленной гостиной соседи утихомиривали собственных детей. Аннабел села на кровать, а доктор и его жена продолжили свой спор.

— Зачем все это? — возмущалась докторша, будто не замечая сидевшую тут же Аннабел. — Зачем ей среди ночи понадобились эти люди? А потом еще придут газетчики с фотокамерами и не дадут ей отдохнуть. Когда же она будет спать?

— Ты понимаешь, этого требует ее профессия. Ведь я тоже, что бы ни случилось, должен продолжать...

— Да что ты сравниваешь, — сказала жена, — врачи совсем другое дело. Актрисе же просто смешно думать о публике, когда у нее такая трагедия в семье. Ты обязан обслуживать больных людей, а она что? Это противоестественно — устраивать в такой момент пресс-конференцию.

Аннабел сказала:

— Вам, наверное, пора домой, берите девочку и поезжайте, вы и так были очень добры ко мне. Я останусь с соседями.

Докторша метнула на нее подозрительный взгляд; так смотрят люди, которые вроде бы и видят собеседника насквозь и в то же время ничего не понимают.

— Фредерик меня одобрил бы, — сказала Аннабел. — Я знаю, он хотел бы, чтобы я продолжала свою карьеру.

Ей понравилась эта фраза, и, довольная собой, она мысленно ее повторила. Но тут толстая молчаливая девочка, которая до этих пор стояла рядом с матерью и только помаргивала, вдруг потянула себя за белобрысые волосенки и сказала по-итальянски:

— Если он этого хотел, зачем он кончил жизнь самоубийством и так вас опозорил?

— Гельда! Гельда! — заволновалась докторша, напуганная не столько тем, что уже было сказано, сколько тем, что еще предстояло. Она знала свое чадо. — Сейчас же прекрати, — сказала мать. — Ни слова больше. Замолчи.

Доктор вышел из спальни и направился в гостиную, где собрались соседи. Сквозь гомон их голосов было слышно, как он отдает распоряжение перевести детей в смежную комнату, с тем чтобы, оставаясь под боком у родителей, они не помешали предстоящему серьезному разговору Аннабел с журналистами.

Она же тем временем, все еще сидя на кровати, выразительно посмотрела на докторшу.

— Я вам советую увезти девочку домой, — сказала Аннабел.

Гельда снова насупилась и вперевалку приблизилась к матери, будто ища у нее защиты.

В ответ Аннабел испуганно повернулась к ребенку. Она бережно взяла его на руки, побаюкала, чтобы не разгулялся, и понесла к дверям, крепко прижимая к себе, как будто бы желая оградить от нового наскока.

— Вы берете туда ребенка? — воскликнула миссис Томмази, указывая в сторону гостиной, откуда доносился неумолчный ропот. В комнате, где доктор поместил детей, что-то гулко бухало и слышался придушенный визг; во второй, торопливо переговариваясь шепотом, делали что-то непонятное: судя по звуку, двигали мебель. Как выяснилось позже, несколько мужчин по указанию жен принесли из дому стулья.

Держа младенца в руках, будто щит триумфатора, Аннабел еще раз с нескрываемым отвращением смерила взглядом толстую, неуклюжую девочку.

— Вашей дочке пора спать. Мне кажется, вам нужно сейчас же увезти ее домой.

Вошел доктор со стаканом подогретого вина и позаимствованными у соседей двумя таблетками аспирина. За ним следовали три главенствующие соседки: синьора, чье семейство ютилось в квартирке, расположенной за апартаментами Аннабел; старушка, обитавшая с ордой детей и внуков где-то еще дальше, и вдова адвоката с верхнего этажа, имевшая обыкновение все свои мысли и соображения изрекать в пространство, как бы адресуя их умершему супругу. Все трое протиснулись в спальню и заохали, увидев Аннабел с младенцем на руках. Тут и сама Аннабел заплакала над осиротевшим малюткой, покачивая его одной рукой и загораживая другой, в которой как-то ухитрялась держать стакан. Вытянув шею и перегнувшись над ребенком, она отхлебывала вино. Доктор подносил к ее губам по полтаблетки аспирина, и Аннабел запивала их теплым вином, не утирая слез, которые сыпались градом на стенки стакана.

Вдова сообщила в пространство, что овдоветь и остаться с детьми на руках — ужасная вещь. Две другие соседки, рыдая так же горько, как и Аннабел, хором подтвердили, что это очень верно сказано.

Аннабел допила вино, с шумом втянула в себя воздух и, обретя таким образом самообладание, направилась в гостиную. Позади опять раздался детский голосок:

— Актрисы могут плакать понарошку. Их этому учат.

Тихо вскрикнув, Аннабел повернулась, потрясенная цинизмом своей врагини; ей послышались отзвуки знакомого голоса: точно так же ехидничал Фредерик, он вечно сомневался в ее искренности, выискивал скрытые побуждения и до того ее извел, что она огрызалась со свирепостью кошки, которую часто тревожат во время сна. Она почти забыла, что ее мучительница — ребенок.