Зима мира - Кен Фоллетт

Доктор Ротман жил и вел прием на улице, где жили бедняки. Эрик слышал, как мама говорила, что он хороший доктор, но среди его пациентов в основном рабочие, которые не могут много платить за лечение. На первом этаже дома находились приемная и кабинет, а жил доктор с семьей на втором этаже.

У дома стоял зеленый «опель-4», маленький двухместный уродец, прозванный «древесной лягушкой».

Входная дверь была не заперта. Эрик шагнул внутрь, тяжело дыша, и вошел в приемную. В углу кашлял старик, да еще сидела молодая женщина с ребенком.

– Добрый день! – громко произнес Эрик. – Доктор Ротман! – позвал он.

Из кабинета вышла жена доктора. Ханнелора Ротман была высокая, светловолосая женщина с резкими чертами лица. От ее взгляда Эрика словно током ударило.

– Как ты посмел явиться сюда в этой форме? – сказала она.

Эрик оцепенел. Фрау Ротман была не еврейкой, а вот муж ее был еврей, Эрик от волнения совсем забыл об этом.

– Наша служанка рожает! – сказал он.

– И вам понадобилась помощь доктора-еврея?

Эрик совершенно растерялся. Ему никогда не приходило в голову, что евреи могут ответить на нападки нацистов. Но вдруг он понял, что в общем фрау Ротман права. Коричневорубашечники ходили повсюду, скандируя «Смерть евреям!» – так почему еврейский доктор должен помогать таким?

Теперь он не знал, что делать. Конечно, были и другие врачи, сколько угодно, но он не знал, где их искать и согласятся ли они иметь дело с совершенно незнакомыми людьми.

– Меня послала сестра, – робко сказал он.

– Карла-то получше соображает, чем ты.

– Ада сказала, что воды отошли…

Эрик не знал, что это значит, но звучало это веско.

С возмущенным видом фрау Ротман вернулась в кабинет.

Старик в углу рассмеялся.

– Все мы – грязные евреи, пока вам не понадобится наша помощь! – сказал он. – И тогда начинается: «Пожалуйста, пойдемте, доктор Ротман!», или «Что бы вы посоветовали, адвокат Кох?», или «Одолжите мне сотню марок, господин Голдман», или… – тут он снова закашлялся.

Из прихожей вошла девочка лет шестнадцати. Эрик подумал, что это, должно быть, Ева, дочь доктора Ротмана. Он не видел ее несколько лет. У нее появилась грудь, но она по-прежнему была маленькой и худенькой.

– Неужели твой отец позволил тебе вступить в «Гитлерюгенд»? – сказала она.

– Он еще не знает, – сказал Эрик.

– Ого, – сказала Ева. – Ну, тебе влетит.

Он перевел взгляд с нее на дверь кабинета.

– Как ты думаешь, пойдет твой отец? Твоя мать так сердито со мной говорила…

– Конечно, пойдет, – сказала Ева. – Он поможет любому, кто болен. Уж он-то не спрашивает, какой национальности больной или членом какой партии является, – в ее голосе зазвучало презрение. – Мы же не нацисты!

Она снова вышла.

Эрик был в замешательстве. Он не ожидал, что из-за этой новой формы у него будут такие неприятности. В школе все ею восхищались.

Тут появился доктор Ротман. Обращаясь к ожидающим своей очереди больным, он сказал:

– Я сразу же вернусь. Прошу меня простить, но ребенок не станет ждать, пока его будут готовы принять… – Он взглянул на Эрика. – Пойдемте, молодой человек, будет лучше, если вы поедете со мной, хоть вы и в этой форме.

Эрик вышел вслед за ним и сел на пассажирское сиденье «лягушки». Машины он обожал и не мог дождаться, когда наконец он вырастет и ему можно будет водить самому. Обычно в любой машине он ехал с удовольствием, любил глядеть на приборы и следить за действиями водителя. Но сейчас он чувствовал, что на него все смотрят: как он сидит в своей коричневой рубашке рядом с еврейским врачом. А что, если его увидит господин Липман? Всю дорогу он сидел как на иголках.

К счастью, ехать было близко: всего через пару минут они были у дома фон Ульрихов.

– Как ее зовут? – спросил доктор Ротман.

– Ада Хемпель.

– А, на прошлой неделе она приходила ко мне на прием. Рановато она… Хорошо, ведите меня к ней.

Эрик повел его в дом. Он услышал детский крик. Ребенок уже родился! Он заторопился вниз по лестнице, доктор Ротман за ним.

Ада лежала на спине. Кровать была насквозь мокрой от крови. Карла стояла рядом, держа на руках крошечного младенца. Он был покрыт слизью. От младенца к юбке Ады шел какой-то толстый шнурок. Глаза у Карлы были огромные от ужаса.

– Что мне с ним делать? – вскричала она.

– Вы делаете все абсолютно правильно, – успокоил ее доктор Ротман. – Просто подержите так ребенка еще минутку.

Он сел рядом с Адой. Послушал ее сердце, измерил пульс и спросил:

– Как ты себя чувствуешь, милая?

– Я так устала, – сказала она.

Доктор Ротман удовлетворенно кивнул. Он приподнялся и посмотрел на ребенка на руках у Карлы.

– Мальчик, – сказал он.

Эрик наблюдал с любопытством, смешанным с отвращением, как доктор открыл свой саквояж, достал оттуда нитки и с двух сторон завязал на шнуре узлы. Одновременно он тихо говорил Карле:

– Ну что же ты плачешь? Ты справилась просто прекрасно. Приняла роды совершенно самостоятельно. И я не понадобился. Вырастешь – становись доктором.

Карла немного успокоилась. Потом она прошептала:

– Посмотрите на его голову… – Доктору Ротману пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова. – Мне кажется, с ним что-то не так…

– Да, я знаю, – доктор Ротман достал острые ножницы и разрезал шнурок между двумя узлами. Потом он взял у Карлы голенького младенца и поднял перед собой на вытянутых руках, разглядывая. Эрику не показалось, что с ним что-то не так, но младенец был такой красный, и весь сморщенный, и в слизи, что было трудно понять. Однако доктор после минутного размышления произнес:

– Ну надо же…

Приглядевшись повнимательнее, Эрик заметил, что ребенок действительно выглядел странно. Лицо у него было перекошенное, одна сторона нормальная, а вторая казалась вдавленной, и с глазом что-то не то.

Доктор Ротман вернул ребенка Карле.

Ада снова застонала и напряглась.

Когда она расслабилась, доктор Ротман достал у нее из-под юбки что-то, до отвращения напоминающее кусок мяса.

– Эрик, – сказал он, – принеси мне газету.

– Какую? – спросил Эрик. Родители каждый день покупали все главные газеты.

– Любую, мальчик мой, – мягко сказал доктор Ротман. – Я же не читать ее собираюсь.

Эрик побежал наверх и нашел вчерашнюю «Воссише цайтунг». Когда он вернулся, доктор завернул этот кусок в газету и положил на пол.

– Это называется «послед», – сказал он Карле. – Лучше потом его сжечь.

Он снова сел на край кровати.

– Ада, милая моя девочка, выслушай меня мужественно, – сказал он. – Твой малыш жив, но, возможно, не совсем здоров. Мы сейчас его вымоем, тепло укутаем – и надо отвезти его в больницу.

– Что с ним? – испуганно спросила Ада.

– Я не знаю. Его нужно обследовать.

– Он будет жить?

– Врачи больницы сделают все, что в их силах. Остальное в руках Господа.

Эрик вспомнил, что евреи молятся тому же богу, что и христиане. Забыть это было легко.

Доктор Ротман сказал:

– Ада, как ты думаешь, сможешь ты подняться и поехать со мной в больницу? Ребенка нужно будет кормить.

– Я так устала, – снова сказала она.

– Ну, отдохни еще минутку-другую. Но больше нельзя, потому что малыша нужно поскорее осмотреть. Карла поможет тебе одеться. Я подожду наверху. Пойдемте, юный нацист, – с усмешкой обратился он к Эрику.

Эрику захотелось съежиться. От снисходительности доктора Ротмана он чувствовал себя хуже, чем от презрения фрау Ротман.

– Доктор, – окликнула Ада, когда они были уже в дверях.

– Да, милая?

– Его зовут Курт.

– Отличное имя, – сказал доктор Ротман и вышел, а следом за ним – и Эрик.

VI

День, когда Ллойд вышел на работу в качестве помощника Вальтера фон Ульриха, был первым днем работы нового парламента.

Вальтер с Мод изо всех сил боролись за сохранение хрупкой немецкой демократии. Ллойд разделял их отчаяние – отчасти потому, что они были хорошие люди, с которыми он время от времени встречался всю свою жизнь, а отчасти потому, что боялся, что за Германией и Великобритания могла свернуть на дорогу в ад.

Выборы ничего не решили. Нацисты получили сорок четыре процента голосов, – больше, чем прежде, но все же меньше, чем пятьдесят один процент, которого они так жаждали.

Вальтер видел в этом надежду. Когда они ехали на открытие парламентской сессии, он сказал:

– Как они ни жульничали, а получить голоса большинства немцев так и не смогли! – Он ударил кулаком по рулю. – Что бы они ни говорили, не пользуются они популярностью! И чем дольше они остаются в правительстве, тем лучше будет видна народу их порочность.

У Ллойда не было в этом такой уверенности.

– Они позакрывали газеты оппозиции, отправили за решетку депутатов рейхстага, подкупили полицию – и все равно за них голосуют сорок четыре процента? Мне это не кажется обнадеживающим.