Иди за рекой - Шелли Рид

на одной улице, поливают керосином лягушек, поджигают их и покатываются со смеху, глядя на то, как бедные создания в ужасе мечутся туда-сюда. Я нырнула в сарай так, чтобы они не заметили, и рыдала там, уткнувшись в мягкую морду нашего мула Авеля.

В последнее лето перед аварией всякий раз, когда у Кэла выпадала передышка в косьбе, а я доделывала все поручения по хозяйству, мы с ним принимались за строительство дома на дереве – на ветвях самого высокого тополя, склоняющегося над ручьем. Мы собирали на окрестных фермах ненужные деревяшки, перетаскивали их домой по несколько штук за раз на спине у Авеля, привязывали к ним веревки и с помощью лебедки поднимали каждый обломок доски на верхние ветви. Большую часть работы делал Кэл, но небольшие задания он поручал мне, чтобы я тоже чувствовала себя причастной к строительству. Мы спросили Сета, не хочет ли он нам помочь, но у него в то лето было особое развлечение: он разрывал лисьи норы вместе с Холденом, старшим из братьев Оукли и из них из всех самым невозможным грубияном. Мама закатила глаза и позволила им рыть ямы в незасеянном углу фермы, где отец хранил запасной штакетник и инструменты. Мальчики смастерили себе пулеметы из веток, натерли углем щеки и почти каждый день подкрадывались к нам с Кэлом, когда мы работали, нападали на нас из засады, обстреливали приплевывающими звуками пулеметной очереди, орали нам наверх, что домик у нас уродский и мы только зря тратим время.

В день, когда дом на дереве был готов – с деревянным настилом пола, с четырьмя неровными, но прочными стенами, односкатной крышей и веревочной лестницей, которая свисала до земли через квадратное отверстие в центре, – мы с Кэлом втащили вверх на веревке угощения для праздничного пикника, в том числе – идеальный кислый лимонад, который сами приготовили. А потом сидели рядышком на старом одеяле и ели сэндвичи с вареньем.

– Спорим на пятак, что Сету тоже захочется в наш дом – теперь, когда все готово, – сказал Кэл, опираясь на локти и любуясь своей работой.

– Надо бы лестницу поднять, – сказала я, испугавшись, что придется делиться с братом лимонадом.

Кэл улыбнулся моей идее, высунулся в отверстие в полу, втянул лестницу наверх и сложил грудой на полу.

Я наслаждалась ощущением отрезанности от мира и осознанием того, что рядом со мной – только добрый Кэл, а значит, я в полной безопасности, и оказывается, дело тут совсем не в лимонаде. Я впервые в жизни задумалась над тем, какое это, оказывается, блаженство – быть там, куда Сет не доберется, и, задумавшись над этим, где‐то в глубине своей сестринской души, в такой глубине, которой я и назвать бы не сумела, – осознала, что боюсь своего младшего братика. Я слушала все церковные проповеди о тьме – о Сатане, грешниках и змеях, – но тогда я была еще слишком мала, чтобы понимать что‐нибудь про тьму, которую несет с собой Сет, тьму, с которой, возможно, некоторые дети рождаются на свет и потом всю жизнь пытаются отменить правила, по которым условились жить все остальные. Единственное, что я знала, лежа на спине на одеяле и слушая, как жует рядом Кэл и щебечут у нас над головами воробьи, так это глубокую благодарность за то, что Сет не сможет все это испортить.

Мы с Кэлом уснули в домике, как две птицы, построившие себе гнездо и отдыхающие после тяжелой работы, довольные тем, что теперь кошки до них не дотянутся.

Когда в дом на дереве ударился первый камень и разрушил наш покой, мы резко и синхронно подскочили и сели на одеяле. Только несколько минут спустя, когда прилетел второй камень, мы, осоловелые ото сна, сообразили, что происходит.

– Сет, – со вздохом произнес Кэл и стиснул зубы.

Мы оба молчали и не шевелились – не то чтобы прятались, а просто не хотели ему отвечать и надеялись, что он уйдет. В стену ударился еще один камень, потом еще один. Когда от пятого раскололась доска, Кэл наконец вскочил на ноги и заорал вниз Сету, чтобы тот прекратил.

– Дайте мне залезть! – прокричал в ответ Сет.

– Нет! – отказал ему Кэл.

– Дайте мне залезть, щас же! – повторил Сет, и в стену прилетел новый камень.

Мой брат был невысокий, но жилистый и славился мощным броском. В бейсбольных матчах на городском поле его мяч не мог отбить ни один бэттер, а на ярмарке округа Ганнисон Сет сшибал весь ряд бутылок и каждый год выигрывал призовую жвачку.

Кэл снова отказался, и Сет внизу у дерева все сильнее распалялся от злости и обзывал Кэла словами, за которые мама, услышь она его сейчас, вымыла бы брату рот хозяйственным мылом. Хотя ему было всего десять, а Кэлу восемнадцать, Сет не испытывал никакого уважения к разнице в возрасте – ни сейчас, ни когда‐либо прежде. С раннего детства убежденный в том, что имеет верное представление обо всем, и вечно готовый броситься отстаивать свое мнение, Сет твердо решил никогда не обращаться к двоюродному брату за советами по мальчишеской жизни или устройству мира в целом. Во дворе, в полях или в саду он вечно бежал впереди Кэла, выхватывал у Кэла из рук инструменты, если считал, что тот работает слишком медленно и сам‐то он справится куда лучше. А когда Кэл подшучивал над ним и поддразнивал его, как делал бы родной старший брат, Сет приходил в такую ярость, которая стирала разницу в росте и летах и вынуждала Кэла дать отпор или отступить. Кэл быстро понял, что Сета лучше не сердить, и именно благодаря этому его решению между ними сохранялась какая-никакая родственная связь.

Я сидела на полу нашего домика из досок и теребила разлохматившийся край корзинки для пикника – не знала, что теперь делать. Ведь это была моя идея – поднять веревочную лестницу и отрезать Сету путь наверх. Я не могла допустить, чтобы вся сила последовавшего столкновения пришлась на Кэла.

– Ты говорил, что наш домик дурацкий! – крикнула я оттуда, где сидела, не зная точно, преодолеют ли мои слова всю высоту ствола, и тайно надеясь, что не преодолеют. Если в нашей семье и был человек, который противоречил Сету еще реже, чем Кэл, то этим человеком была я.

Едва я это крикнула, как сразу поняла: я совершила ошибку. Кэл резко повернулся ко мне и быстро поднес палец ко рту: как будто, если он наложит знак молчания на собственные губы, из моих слова