Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. - Николай Погодин

Чувилин, который не думал спорить на эту тему, а говорил вообще отвлеченно, запальчиво крикнул:

— А я говорю, нет! Не может!

Дальнейший спор не представлял для Володьки никакого интереса. Он чувствовал в себе что–то столь новое и незнакомое… Сегодня ему не хотелось говорить с приятелями о любви. Они рассуждали о том, что было вне их, а Володька… Неужели он полюбил Ирочку?

Глава восьмая

Дуська, она же Светлана

По городу гуляет дикий теплый ветер. То сделается жарко, как в пустыне, то грянет дождь, то на землю вдруг опустится сырой осенний мрак.

Может, быть, поэтому у Ирочки то слезы на сердце, то смутные надежды на близкую радость. Может поэтому, а может, и не потому…

Володька уже неделю не звонит. Ирочка давно бродит по центру города в надежде найти его бригаду. Он говорил, что теперь они должны работать где–то в районе Арбата.

Она проголодалась, ела пирожки с лотка, теперь от этих пирожков, жаренных на каком–то слишком резком масле, ей противно, и не поймешь, то ли действительно от пирожков, то ли от дурного настроения. В лицо сыплет дождь, надо заходить в магазины и торчать там без дела или притворяться, будто собираешься что–то купить. Надоело!

Ирочка зашла в магазин, торговавший тем, что в саратовских частушках называется «ленты–бантики», потолкалась у дверей, прошла к прилавку и оказалась рядом с девушкой, выбиравшей пуговицы. На девушке было пальто ярко–оранжевого цвета, а на голове не то чепчик, не то какая–то наколка под цвет пальто. Чтобы поддерживать такой стиль, надо было затратить немало труда. Ирочка знала, что не так–то легко отыскать эту ярко–оранжевую ткань и тем более соорудить подобную неимоверно воздушную шляпку.

Тем временем дождь прошел, заиграло солнце. Девушка оторвалась от ярких пуговиц и повернула голову к окну. Глаза их встретились. Ирочка ахнула от удивления, а девушка радостно протянула к ней руки. Это была Дуська Чашкина, школьная подруга Ирочки. Десять лет подряд они просидели на одной парте. Их дружба была загадкой для всех девочек, наблюдавших ее. Все видели, что Дуська Чашкина не любит Иру Полынкову. В особенности это стало заметно в десятом классе. Почему Ира Полынкова либо не видит нехороших поступков Дуськи Чашкиной, либо прощает их, никто понять не мог.

Ирочка все видела, но ведь это была та дружба детства, которая уже никогда не повторится. Теперь Ирочка ахнула не столько от удивления, сколько от досады. Опять Дуська! Непременно сделает что–нибудь неприятное. Прямо злой рок какой–то!

Дуська Чашкина глядела на Ирочку с удовольствием и восторгом, наверно, еще и потому, что на Ирочке был старенький, выгоревший школьный макинтош.

— Здравствуй, родная! — воскликнула Дуська, поцеловала Ирочку в щеку и мгновенно стерла мизинцем розовый след от своего поцелуя. — Здравствуй, родная! — повторила она, беря Ирочку под руку и выводя на улицу. — Сто лет не виделись. Как ты изменилась! Глаза! О мой бог!.. Ирка, у тебя должен быть миллион поклонников.

Ирочка в эту минуту думала, что никогда в жизни не научится так легко и звонко сыпать словами.

— Ожерелье янтарное! О мой бог!.. Впервые вижу. Дорогое? Нет. Продается в «Русских самоцветах». Тебе безумно идет, Ирка, ты рада, что мы встретились?

— Рада.

Начинается старая история.

Теперь Ирочку будет что–то тянуть к Дуське, а та обязательно сделает ей какую–нибудь гадость, а Ирочка чуть пообижается и простит Дуську, и так будет продолжаться всегда.

— Ты куда? — стремительно спросила Дуська.

— Никуда.

— Ходишь и мечтаешь… Узнаю. Хорошо, пойдем вместе. Будем вспоминать старое.

Ирочка поняла, что Дуська имела в виду их отношения в школе.

— Не стоит, Дуська.

— Я не Дуська, а Светлана. Пожалуйста, учти. Девчонки меня перекрестили. Я Светлана Чашкина. Можешь называть Светкой.

— Хорошо.

— А насчет старого я тебе скажу вот что: сволочь я, каких мало.

В их привычном школьном просторечье этому слову не придавалось сильного значения, но Ирочка все–таки удивилась.

— Дуся, не надо. Зачем так?

— Не Дуся, а Светлана. Повтори!

— Извини. Я забыла.

— Повтори: Светлана!

— Я запомню.

— Нет, повтори!

— Светлана, Светлана, Светлана! — уже с раздражением повторила Ирочка.

— Спасибо. А все–таки я сволочь.

— Почему?

— Как же! Ты свободно могла золотую медаль получить, а получила серебряную. Я постаралась.

— Я это знала, Дуся.

— Светлана! Повтори!

— Повторяю. В уме.

— Нет, вслух!

Ирочка механически повторила.

— Ничего ты не знала. Я перед ними на задних лапках танцевала. Они мне верили.

Под «ними» подразумевалось школьное начальство.

— Чему верили?

— Всяким глупостям.

— Каким именно?

— Что ты нерадивая и у меня все подряд списываешь.

— Действительно! Они же знали, что я способная.

— Конечно.

— И верили?

— Запомни, Ирка, клеветникам почему–то охотно верят. Я даже анонимные письма на тебя сочиняла. Тоже верили.

— Зачем тебе это надо было?

— Подлость накатывала.

— Брось! Брось, Светлана! Какие–то причины были.

— Ты неглупая. Были.

— Какие?

— Теперь для меня они пустяковые, но тогда…

— Что ж было тогда?

— Родители тобой глаза кололи. С седьмого началось, когда решили меня в школе оставить. Жизни не давали. «Ирочка, Ирочка…» Каждый день Ирочка.

— Видишь…

— Сердишься?

— Ничуть.

— Ври!

— А какое значение имеет медаль? Если бы я шла в вуз, тогда другое дело. И то медалистов на беседах режут.

— Не в том дело.

— А в чем?

— Мы с тобой дружили. Я еще тогда решила все тебе рассказать. Потом, когда это станет прошлым.

— Вот и стало, — быстро сказала Ирочка. — Забудем, Чашкина.

— Спасибо.

Они шли по Арбату. Ирочка думала о том, что родители Дуськи — неразвитые и к тому же недалекие люди, — сами того не сознавая, испортили характер дочери. Они точили девочку за то, что она не была первой из первых, кололи ей глаза отличными примерами, и она возненавидела отличные примеры. Отсюда возникло и все остальное: неприязнь к людям, вечная подозрительность, деланная грубость.

— Ты нарядно одета, — сказала Ирочка, прерывая свои размышления. — Как живешь?

— А зачем опускаться? Еще успеется.

— Вышла замуж?

— За кого?

— Я спрашиваю.

— Пока не видно кандидатур. Работаю.

— Где?

— Кондитерская фабрика. Шоколадный цех.

— Серьезно?

— Чудачка! Конечно, серьезно.

— Говорят, там ешь, сколько хочешь.

— Скажи, сколько не хочешь.

— А что?

— Кусочек разве. Горькие сорта. А так и смотреть неохота.

— Работа тяжелая?

— Не тяжелая, не легкая. Утомительная.

— Получаешь ничего?

— До тысячи…

— А наряжаешься!

— Родители… Пока харчат.

Они оказались напротив магазина диетических продуктов. С чувством радостной удачи Ирочка вдруг услышала пронзительное шипение пескоструйного аппарата. Она подняла голову. Над магазином висела люлька, и в ней работал человек с противогазом на голове. Ирочка решила, что это Володька. Узнать его было невозможно, но зоркий взгляд Ирочки отличил его по манере держаться. Резко прямо откинутый назад корпус, как будто человек вызывает кого–то на сражение… Он! Ирочка подумала, что хорошо было бы встретиться с ним и не поздороваться. Пусть знает, как не звонить целую неделю. Но тут же вспомнила, что Володька нужен ей по делу. Светлана — будем называть ее так — тоже подняла голову, потом посмотрела на Ирочку.

— Что ты там видишь? — спросила она.

Ирочке не хотелось отвечать.

Что ты там могла увидеть?

— В это мгновение пескоструйный аппарат остановился. Володька стремительно скинул свою противогазную маску и вместе с ней капюшон. Произошло это удивительно быстро. Володька посмотрел на девушек и сразу узнал Ирочку.

— Э! — закричал он. — Здорово! Иди сюда!

Забыв, что она находится на одной из главных улиц Москвы, Ирочка закричала:

— Как тебе не стыдно!

— Иди сюда.

— Куда?

Светлана схватила Ирочку за руку.

— Ирка… Люди оглядываются!

— Пусть!

Они вместе перебежали улицу. У веревки, ограждавшей тротуар, их встретил человек с желтыми усами на каком–то старомодном, церковном лице. Маленькие глаза его, привыкшие тонко щуриться от вечной пыли, смотрели с откровенной хитрецой. Володька, видимо, уже успел что–то сказать ему об Ирочке. Усатый дядя без всякого интереса посмотрел на нее, потом на Светлану.

— Привет трудящемуся классу! Какая из вас!.. — Он не договорил: «…работать будет». — Рыжая, что ли?