Аттракцион Безнадега - Вадим Панов

– Дерьмо!

Иначе не скажешь: укрылся ведь надежно, но тяжелая пулеметная пуля ударила в камень, срикошетила и на излете распорола Хакиму плечо. Грубо и жестоко.

По руке потела кровь. Тредер сморщился, сделал пару шагов в сторону и крикнул:

– Не удержимся!

Он никогда не считался паникером, однако на этот раз имел все основания для страха: танк хоть и медленно, но приближается, сбить его нет никакой возможности, а умирать… умирать не хочется.

– Надира!

Девчонка больше не подвывает, сидит у камня, теребя в руках рюкзак, и смотрит на седого.

– Надира…

И в этот момент грохочет взрыв.

Именно грохочет – потому что чудовищной силы, – и кажется даже, что огромный камень, за которым укрывались путешественники, подпрыгнул, на мгновение зависнув в воздухе.

Бронированный трактор, который только что был пусть и ненастоящим, но все же «Выпекателем», разлетается на куски, и его обломки засыпают окрестности… Нет. Сначала гремят еще два взрыва: боекомплект и силовой блок, и уж затем летят обломки… Или куски железа появились раньше? Теперь не скажешь, потому что еще после первого взрыва Хаким и Надира благоразумно упали на землю, закрыли головы руками и пролежали так до тех пор, пока с неба не перестало сваливаться подброшенное в него железо.

– Пулю поймал? – осведомился Визирь, разглядывая перевязывающего себя Хакима.

– Ага.

Несмотря на то что ему приходилось действовать одной рукой, Тредер накладывал повязку с необычайной ловкостью, что выдавало опытного медика.

– Крови много потерял?

– В тебя встроен медицинский сканер?

– Да.

– Посмотри, нет ли заражения.

– Сейчас…

Управление приборами Гарик вывел на защищенную панель в левом предплечье, из которой при необходимости появлялся сенсорный голографический монитор. Однако сейчас комби не стал возиться с его активизацией, а вывел информацию на искусственный глаз.

– Пока все в порядке. Признаков заражения нет.

– Вот и хорошо. – Седой закончил с перевязкой и прищурился на багги: – Мы крепко попали на время?

– Не очень крепко, – не стал врать разведчик. – Через Рагульские Утесы проезда нет, нам все равно пришлось бы оставить машину километров через восемь.

– А как обратно?

– На своих двоих, – фыркнул Визирь. – Можно подумать, это мой первый багги.

– То есть все в порядке?

– Абсолютно, – подтвердил комби и замер, уставившись на девчонку: Надира отыскала в пыли и каменной крошке оторванную руку соборника и теперь сгибала и разгибала на ней пальцы, напевая что-то себе под нос.

* * *

«Прошло всего несколько месяцев после Времени Света… А может, несколько недель? А может, и вовсе считаные дни… В общем, едва пережив самую страшную в истории человечества катастрофу, мы принялись врать о своем прошлом. Все мы, без исключения: падлы и папаши, фермеры и егеря, торговцы, механики, бармены, проститутки, военные, калеки, нищие и баши – мы все рассказывали, что в прошлой, довоенной и счастливой жизни были миллионерами или аристократами, знаменитыми артистами или спортсменами, куртизанками, которых жаждали богатейшие шейхи, или бесстрашными капитанами космических яхт.

В своих рассказах мы становились теми, кем грезили.

Мы знали, что врем и что слушаем вранье, но продолжали рассказывать и даже верить в то, что слышим и говорим. Потому что с помощью лжи о прошлом мы хоть на время расставались с поганым настоящим…

Ложь стала для нас обыденностью.

В Зандре очень мало честности. Очень мало искренности.

Впрочем… в Зандре много чего не хватает».

(Комментарии к вложениям Гарика Визиря.)

– Я до сих пор скучаю по мороженому, – произнес Хаким. Он не отрываясь смотрел на маленький костерок, а фразу сопроводил сентиментальной улыбкой. Как будто вспомнил нечто необыкновенно доброе, мягкое, согревающее даже сейчас, после кошмара Времени Света и всей грязи Зандра. – В некоторых городах его уже делают, но настоящего московского пломбира я, наверное, никогда не попробую. Боюсь, его секрет утерян.

– Мы много чего потеряли, – заметил Визирь. И пыхнул трубкой.

– По чему скучаешь ты?

– По чистоте, – помедлив, ответил комби. – Я часто мыл руки, хотя бы раз в день принимал душ и до сих пор не привык к ощущению грязи. Не люблю его. Оно мне противно. Как запах давно немытого тела… Моего и… и всех вокруг. Я скучаю по чистоте.

– А я принюхался, – хмыкнул Тредер.

– Знаю.

– Кажется, ты меня только что оскорбил.

– Зандр грязен, – пожал плечами Визирь. – Вода сейчас – огромная ценность, поэтому Зандр грязен. И вонюч. Это надо просто принять.

– Ты принял?

– Да. Но я скучаю.

Путешествие по Ругульским Утесам заняло двенадцать дней, и Гарик сказал, что получилось хорошо: не так быстро, как обычно, то есть в одиночку, но и не так медленно, как он ожидал, когда его спутниками стали пожилой мужчина и полусумасшедшая девушка. Двенадцать дней по ущельям, узеньким карнизам и перевалам, без тропинок и каких-либо опознавательных знаков на маршруте, руководствуясь лишь памятью и знаниями разведчика.

Утесы были молодыми горами – их основная часть сформировалась во Время Света, в ходе мощных сдвигов, вызванных ударами тектонического оружия, и потому они не были достаточно изучены. Пройти через Рагульские можно было только пешком, что делало их надежным заслоном на пути отмороженных падальщиков Майдабрежья, что тянулось вдоль такого же юного, как Утесы, Зигенского моря. Тяжелейшая дорога не позволяла провести в Веселый Котел технику для серьезного наступления, и зарагульским падлам оставались лишь набеги, которые Баптист отбивал без особого труда.

В конце двенадцатого дня утомительного путешествия они различили в поднявшемся ветре сильный привкус соли – даже Надира промычала что-то невнятное и потыкала пальцами в воздух, – море было совсем рядом. Хаким решил, что надо ускориться, однако Визирь, к его удивлению, приказал разбить лагерь.

– Зачем нам лишняя ночевка в горах?

– Во-первых, спускаться с Утесов – то еще удовольствие, и лучше это делать днем, – объяснил комби. – Во-вторых, к вечеру Шериф накачивается всякой дрянью, и разговаривать с ним бессмысленно: прикажет расстрелять, никто и слова не скажет. Лучше не рисковать.

Спорить Тредер не стал.

Они выбрали площадку, насобирали хвороста – сухие горные кусты неплохо горели, – запалили бездымный костерок, поужинали, а после, лениво глядя на догорающие ветки, завели неспешный разговор.

– Можно вопрос?

– Ты не устал спрашивать? – усмехнулся Гарик. – И что изменится, если я не дам разрешения?

– Ничего не изменится, – с улыбкой подтвердил седой. – Все равно спрошу.

– Вот видишь.

– Я думал, тебя развлекают наши беседы.

– Развлекают, – признал Визирь. – Я много времени провожу в одиночных походах и ценю хороший разговор.

– Или ведешь его сам с собой.

Комби понял, что имеет в виду Хаким:

– Читал мои комментарии?

– Как книгу, – с уважением ответил тот. – Ты прекрасно пишешь.

– Образ жизни навевает. – Гарик решил, что еще одна трубка не помешает, набил ее, раскурил и осведомился: – Так о чем ты хотел спросить?

Ожидал какую-нибудь пошлятину, а услышал неожиданное:

– Почему ты ходишь только по аттракционам?

– Не только, – после довольно длинной паузы ответил Гарик, ошарашенный слишком личным вопросом седого.

– Ты редко появляешься в обычных поселениях.

– А ты слишком много обо мне узнал, – пыхнул облаком дыма разведчик. – И мне это не нравится.

– А мне предстояло преодолеть две с лишним тысячи километров, и потому я всерьез готовился к путешествию, – объяснил Тредер. – Я проложил маршрут, узнал людей, которые смогут помочь преодолеть его, изучил этих людей, чтобы понять, чем нужно платить. – Пауза. – Я не просто еду в Безнадегу – я хочу туда приехать. И я приеду. И поэтому мне пришлось много о тебе узнать, Визирь. Извини.

Комби тоже помолчал, переваривая искренний ответ, а затем ответил так, как должно:

– Наверное, на твоем месте я поступил бы так же.

– Спасибо.

– Не за что.

– Извини, если мой вопрос тебя задел.

– Твой вопрос логичен. – Визирь посмотрел на завороженно разглядывающую огонь Надиру и закончил: – Я отвечу.

– Буду рад.

– Но потом ты так же честно ответишь на мой вопрос.

– Договорились, – кивнул седой. – Так почему ты ходишь только по аттракционам?

– Они честные.

– То есть? – Такого ответа Хаким явно не ожидал.

Разведчик же, поняв, что разговор затевается долгий, привстал, подбросил в костер несколько веток, вернулся к своему спальнику и продолжил:

– После войны в нас появилось очень много зла. Мы стараемся быть добрыми, но получается не у всех и не всегда. Жизнь жестока, и потому каждое поселение – закрытая крепость, в которой доверяют только своим. Люди делают вид, что хотят восстановить нормальное общество, но их законы и суды защищают только своих. Они запретили рабство, но платят батракам так мало, что те почти не отличаются от рабов. Они провозгласили, что выжившие люди – величайшая ценность, но отворачиваются, когда рядом с ними умирают с голода. И это только часть… Только часть лжи, которой пронизаны поселения.