Нигилэстет - Ричард Калич

Перед тем как уйти, я собрал слайды, которые уже показывал Бродски, и заменил их другими. Эти новые были не такими приятными для просмотра. Некоторые из слайдов с теми лее видами, которые я демонстрировал, были с дефектами – возможно, из-за недостатка освещения при съемке, или из-за плохо выбранного местоположения, или отсутствия четкости, потому что камера двигалась во время съемки. Я также включил несколько случайных слайдов, которые заслуживали не больше внимания, чем повседневный снимок, сделанный самым простеньким фотоаппаратом.

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы уйти, ведь я стишком хорошо понимал, что мне придется пропустить то, что произойдет позже вечером. Выражение лица Бродски (и Матери как реакция на него), когда он увидит эти ужасные снимки; вой и кошачьи крики, которые наполнят комнату, когда Мать тщетно будет стараться сфокусировать изображение на этих слайдах.

Бедняжка: только я могу принести радость в дом Бродски. Только я могу порождать красоту Мать, кажется, способна быть только причиной страдания. Что еще Бродски подумает? Но главное, что же будет думать Мать? Она даже не догадывается, что я подменил слайды. И даже если сын это знает, он не сможет ей сказать.

Удивительное не в том, как много мы ожидаем, когда мы молоды – когда мы только начинаем свой путь, – а как мало мы добиваемся, когда становимся взрослыми. И все же этого достаточно. Мы приспосабливаемся. Мы очень хорошо это понимаем. Мы живем свою жизнь!.. Живем?

* * *

* Ксерокопия, вложенная в рукопись; оригинальная запись сделана Хаберманом.

Нигилизм [‹ лат. nihil ничто, ничего] – 1) полное отрицание всего общепризнанного. 2) филос: а. полный скептицизм, отрицание реально существующего или возможности объективного критерия истины, б. небытие или несуществование, в. См. этический нигилизм. 3) течение русской общественной мысли 60-х годов XIX века, отрицательно относившееся к устоям, традициям дворянского общества, считавшее, что существующие социальные и политические институты должны быть разрушены, чтобы расчистить путь для нового общества, и допускающее для достижения этой цели чрезвычайные меры, включая терроризм и убийство. 4) анархия, терроризм или революционная деятельность. 5) самоуничтожение, или индивидуалистическое сознание, особенно как аспект мистического опыта. 6) полное и абсолютное разрушение, особенно по отношению к миру в целом и включая себя самого: безумный нигилизм ярко выражен у Гитлера в последние годы его жизни.

Эстет [‹ гр. aisthetes чувствующий] – 1) человек, воспринимающий внешне формы искусства в отрыве от содержания. 2) поклонник, ценитель изящного (искусства, музыки, поэзии и проч.) и равнодушный к обыденному. Синонимы – 1. знаток, 2. дилетант.

Н-И-Г-И-Л-Э-С-Т-Е-Т * * *

На следующий день миссис Нокс категорически против того, чтобы разрешить матери Бродски получить статус работника по уходу на дому:

– Политика Управления в отношении родственников, которые не могут быть обслуживающими на дому, совершенно ясна. Особенно по отношению к тем родственникам, которые уже живут с клиентом и исполняют эти функции бесплатно.

– Но миссис Ривера на самом деле не родственница, миссис Нокс. Она просто добровольно приняла на себя обязанности приемной матери. И мы оба знаем, что это редкий случай. Особая ситуация.

Мои «но» продолжаются все утро. Наконец, после того как это становится похоже на психопатическую настойчивость с моей стороны, она смягчается.

– Если вам, мистер Хаберман, хочется тратить время на писанину, – цедит она сквозь зубы, – напишите докладную записку, обосновывающую специальное разрешение для этого клиента. В таком случае я не буду возражать. Но помните, мистер Хаберман, вы должны сами напечатать докладную записку. Я не собираюсь просить Тониту ее печатать. Я не позволю тратить на это время нашей машинистки.

– Спасибо, миссис Нокс. (Большое спасибо.)

Если вы собираетесь выполнить такую задачу для клиента, значит, вы не знаете, что такое Управление. Не только потому, что требуется большая работа по составлению докладной записки, сбору фактов и деталей, тщательной формулировке, следованию точным инструкциям относительно формы и структуры докладной записки (Инструкция 2-587), но докладные записки такого рода очень редко, лишь в единичных случаях, получают одобрение Социального совета. Почему же так происходит? Всякий раз, когда Управление ставит свой штамп об одобрении, это требует городских денег. Так что политика Управления недвусмысленно говорит «нет» на все. (Это неписаный, но всем известный закон государственной службы.) Но я смогу обойти его, думал я про себя. Все, что необходимо, – это строгое письмо от доктора Умано из Института реабилитации – Tea Гольдштейн может это устроить. И конечно, поддержка директора совсем не повредит. Он просто О-Б-О-Ж-А-Е-Т бонсаи, который я ему достал. Я полевой генерал, пехотинец и разведчик… но мое настоящее положение в армии заключается в исполнении «маневров».

Спустя три недели после заградительного вала телефонных звонков от Социального совета, требующего дополнительной информации, после преодоления всевозможных бюрократических препон, специальным постановлением Марии Ривера разрешается стать работником, обслуживающим Бродски на дому.

* * *

Я не спрашиваю у Матери разрешения взять Бродски на улицу. Вместо этого я жду, когда она получит свой первый чек за обслуживание на дому. Это часть моей стратегии. Возможно, самая важная часть моего военного плана.

Через час после того, как она обналичила чек (я следил за ней, когда она пошла в банк; по компьютерной распечатке я знал, когда чек был вручен), я навестил ее дома. Она была занята приготовлением ужина. Что это: новый обеденный сервиз, мамаша? И пара одинаковых фартуков для вас и вашего сына? Ну, ну; мамаша, если вы еще не транжира, вы скоро ею станете. О, ну, как говорится. Бог дал, Бог взял.

Еще до моего прихода она чувствует, что сделала что-то не то. Я влетел как безумный, слова так и лились из меня потоком.

– Мамаша, мамаша, мы совершили ужасную ошибку. Я только что узнал, что «они» могут забрать у вас сына, если вы сделаете что-то незаконное» например станете обслуживающей на дому. Я даже не представлял, что есть правила и инструкции, карающие за это, но они есть. Вы не должны работать в этом доме в качестве обслуживающей на дому. Вы не должны обналичивать чек. Если вы это сделаете, я не знаю, что они сделают с вами. Нет, я знаю! ОНИ ЗАБЕРУТ ОТ ВАС СЫНА!

Мать недоверчиво уставилась на меня. Своего рода рефлекторный механизм запускает правильно построенные предложения, хотя лицо у нее в полном смятении.

– Но вы сказали, что все будет хорошо, мистер Хаберман. Вы сказали, что обо всем позаботитесь. Что же мне теперь делать?

– Но я позабочусь, мамаша, я уже позаботился. Все, что от вас требуется, – это отказаться от своих обязанностей в качестве обслуживающей на дому. Я сказал им, что поговорю с вами и вы откажетесь. Признав свою ошибку, вы подтвердите, что вы не хотите взять ни доллара от Управления. Вы не хотите, не так ли?

– Не хочу что, мистер Хаберман?

– Не хотите украсть ни одного доллара, мамаша. Вы ведь еще не обналичили чек, да?

Ее лицо посерело. Челюсть отвисла. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Я воспользовался случаем и оглядел ее жилище.

– Мамаша! Что это? Я не помню, чтобы у вас был этот сервиз. И эти фартуки. Мамаша, откуда вы их взяли?

Она тяжело опустилась на большой деревянный кухонный стул. Голос тоже с трудом ей повиновался.

– Всего с час назад, мистер Хаберман. В магазине на углу Лексингтон-авеню и 116-й улицы. Я… Я обналичила чек, который получила сегодня утром, и потом пошла в магазин и купила…

– ЧТО?!

Мое восклицание заставило ее сжаться. Она открывает рот, чтобы ответить, и не может. Она похожа на немую, пытающуюся выдавить звук. Только ей это не удается.

Взгляд на мое лицо говорит ей то, что она уже знает. Что она совершила непоправимое.

– О, мамаша, – вскрикиваю я, – как же мне вас теперь спасти? Вы обналичили чек. Вы совершили преступление. Вы даже не можете его вернуть. И вы… вы потратили деньги. Они определенно заберут у вас ребенка!!!

Я срываю с нее фартук и мну его в руках. Слезы ручьем текут из ее глаз. Душераздирающий крик, звуковой эквивалент мучительного «Крика» Мунка, срывается с ее губ. Она бьется в моих руках.

Мне потребовалось почти два часа, чтобы задурить ей голову. Для этого я вынужден был призвать весь свой многолетний опыт и значительную силу убеждения. Больше всего я боялся, что не смогу отговорить ее вернуть Управлению деньги. Я должен был убедить ее, что Управление будет рассматривать это всего лишь как простой жест и никогда не согласится принять ее деньги в качестве возмещения убытка. Так случилось, что у меня оказалась газетная вырезка в качестве необходимого мне доказательства, иллюстрирующая случай, когда получатель сделал попытку пополнить обворованные фонды своими собственными скудными сбережениями.