Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это так, да только Топорков настоящей передовой еще не видел. И у него, возможно, смутно на душе, ну конечно, смутно — решил я и ничуть не удивился, когда Топорков задал мне вполне естественный в его положении вопрос:
— А до немцев здесь далеко?
— И не очень далеко, и не очень близко. Километра три, пожалуй. А пройдем еще немного, они уже близко будут, хотя мы не на передовую идем, а в тыл. Да что я тебе объясняю: ты же сам видел на карте, как она изгибается.
— Да, изгибается, — подтвердил Топорков, и я понял, что он сейчас задаст мне еще один неизбежный вопрос, и поскольку заранее знал, какой это будет вопрос, то поспешил с ответом:
— Возможно, что они нас видят, — сказал я. — Если, конечно, наблюдают за этой местностью. Они-то вообще глазастые, в этом я не раз убеждался, и потом оптика у них дай боже. Только не станут они сейчас по нас бить. Уверен — не станут, в последнее время они по одиночкам не бьют. Ну, а ударят — тоже не страшно. Первым снарядом вряд ли накроют, а второго мы ждать не будем — укроемся. Тут, сам видишь, есть где укрыться.
— Это я понимаю — укроемся, — согласился Топорков. — Только я не об этом хотел сказать. А может, и не стоит говорить.
— Говори, говори, чего там.
— Хорошо, скажу. Только не смейся, пожалуйста, хотя и смешно. Я сам понимаю, что смешно. А что поделаешь — не привык. Я, видишь ли, по степи прежде не ходил, а тут все насквозь… На все четыре стороны все открыто. И такое, понимаешь, дурацкое ощущение… ну будто мы с тобой сейчас перед немцами как на ладони. Я их не вижу, а они меня всего, с ног до головы, вплоть до этой бородавки… Я с детства, понимаешь, не терплю, когда за мной исподтишка наблюдают. Бывало, только почувствую, и сразу мурашки по коже.
— И сейчас мурашки?
— Мурашек нет, — он усмехнулся, грустно усмехнулся, — может, передохли уже все мурашки. А что есть, то есть: муторно мне, лейтенант. Противно.
— Знакомо, — сказал я. — И со мной такое бывало.
Я не соврал. Со мной, верно, тоже что-то похожее было, только давно, я успел уже забыть то отвратительное состояние, но мне вдруг очень захотелось поддержать новичка, и я стал «наворачивать»: — А что такое? Не стыжусь — бывало! Да что я?! Гусиков у нас краснознаменец, а его палкой днем в степь не выгонишь. Днем Гусиков отписывается и спит, а чуть стемнеет, отправляется за материалом. Его так и называют у нас: «ночной спецкор».
Насчет Гусикова я, видимо, здорово загнул (в действительности Гусиков, хотя и не любил днем ходить по степи, это правда, не любил, все же ходил и ездил по ней в любое время суток. Когда прикажут и когда для дела необходимо). Топорков, судя по усмешке, промелькнувшей у него на губах, усомнился в том, что в армии человек может спать, когда ему угодно, и действовать, когда ему заблагорассудится. Я сам понимал, что это чистая липа, и в то же время хотел, чтобы новичок обязательно поверил мне. И, подумав немного, я пустил в ход достаточно веский аргумент:
— У нас тут приказ командарма: подразделениями и даже небольшими группами передвигаться только ночью. А почему, думаешь, отдан такой приказ? Потому, что воюем мы в степи, товарищ Топорков, а в степи видимость особая. Правда, не совсем такая, как представляют некоторые. Мне один парень как-то сказал, что в степи зайца за пять километров видно. А вот неправда — не видно. Степь наша, дорогие товарищи, вовсе не такая, какой она с первого взгляда кажется. Степь у нас тут волнистая и похожа больше на бурное море, чем на паркетную гладь. Просто так эти волны, понятно, не увидишь, а представить их себе можно. Вполне. Да и то, что видим мы с тобой, Топорков, разве это гладь? Тут тебе и овраги, и балки, и всякие размоины. И потом учти: видимость тут зависит и от времени года. Зимой у нас тут небо иной раз прямо над головой висит и до горизонта обманчиво близко, ну сто шагов, ну сто пятьдесят, не больше. Сейчас уже, как сам видишь, небо довольно высокое и горизонт изрядно раздвинулся. А летом у нас тут, Топорков… ну, это самому увидеть нужно… и до неба ничем не достать, и до горизонта тоже. Смотришь, и кажется, будто одно полукружье горизонта над Азовским морем, а другое — над Черным.
— Занятно говоришь, сразу видно, что литработник, — сказал Топорков. Это могло быть и похвалой, могло быть и насмешкой, а я тогда плохо переносил насмешки и иронию в свой адрес. (Впрочем, теперь я переношу их еще хуже.) Но, собственно говоря, над чем Топоркову в данном случае насмешничать? Конечно, литработник должен говорить занятно. Он должен красиво и толково говорить, черт побери. И вообще, косноязычие никого не красит. Вот это я и скажу сейчас Топоркову. Пусть учтет. Только вместо этого, — Топорков все же смутил меня, стервец, — я пробормотал:
— Говорю, как умею.
— Умеешь, — серьезно, без улыбки сказал Топорков и этим окончательно успокоил меня. — Вот только не пойму, ты здешний, что
- Администратор системы - Алексей Андреевич Чернявский - Киберпанк / Научная Фантастика / Русская классическая проза
- Жизнь за жизнь - К Селихов - Русская классическая проза
- Экзерсис - Эммануил Радаканаки - Русская классическая проза
- Театр китового уса - Джоанна Куинн - Историческая проза / Русская классическая проза
- Чужая жизнь - Сергей Семенович Монастырский - Русская классическая проза
- Куликовские притчи - Алексей Андреевич Логунов - Русская классическая проза
- Айзек и яйцо - Бобби Палмер - Русская классическая проза
- Синее дерево - Ульвия Гасанзаде - Русская классическая проза
- Спаси и сохрани - Сергей Семенович Монастырский - Русская классическая проза
- Голос зовущего - Алберт Артурович Бэл - Русская классическая проза