Бездна - Юрий Никитин

виделись… С общего позволения, возьмусь?

Я отмахнулся:

– Давай, обжора. Куда в тебя столько влазит? У Южанина хоть видно.

Он повернулся к столу, напрягся, даже лоб наморщил. В последнее время даже у меня мысли не всегда удается сосредоточить так, чтобы желаемое появлялось именно в виде, какое изволю, это у Казуальника мысленные команды всегда четкие и ясные, чем и бахвалится.

На столешнице начали появляться широкие блюда из тончайшего венецианского фарфора, теперь синтезировать можно всё, вещи потеряли цену, что многих вогнало в тягостную тоску и сделало жизнь бесцельной.

На широких тарелках почти без паузы возникли одно за другим блюда, по большей части из жареных птиц, мясные рулеты, редкие виды рыб. Все добротно и без выпендренов, мы консерваторы, никаких штучек насчет лягушачьих лапок в соусе японской змеи хата-юмга.

Наконец он с облегчением вздохнул, на лбу мелкие бисеринки пота, повернулся к нам.

– Feci, – произнёс он чуточку хрипловатым голосом, – quod potui faciant meliora potentes.

Я сказал быстро:

– Ты лучший!..

Гавгамел рядом хрюкнул, но смолчал, только в его взгляде я прочел иронию. Дескать, когда-то Казуальник был лучшим в своей работе, а сейчас всего лишь стол накрыл – и то вспотел, будто двойную спираль Лоренса-Гардера перекроил.

Толстая рожа Южанина расплылась в широчайшей улыбке. Ароматы зажаренного гуся ему самому шибанули в ноздри с такой мощью, что едва не закашлялся, но удержался, вдохнул глубже и сказал с чувством:

– Хорошо… Как в старое доброе время!

На столе вокруг блюда с гусем зажаренные перепёлки, зелень, печёная и варёная рыба, множество хлебобулочных, как пишут в документах, вкусностей и просто хитроумной выпечки, Южанин обычно жрёт всё подряд, даже солёное со сладким, ему всё идет и всё лакомо.

Вкусностей много, но сейчас можно жрать сколько угодно. Вес не изменится, фигура тоже, чему особенно рад пока что отсутствующий Тартарин, у него от каждого пончика раньше сразу по два мощных Змеевых Вала на боках, а морда становилась шире, чем у Лукулла вместе с Валтасаром.

Как и принято у нас ещё с тех времен, начали с жареного гуся, всё как в старину. Южанин сыто похрюкивает в кресле, очень довольный, что снова собрались в реале, а то за последнее время что-то совсем, но сейчас повод и даже как бы необходимость, судя по торжественному виду председателя, меня то есть.

Явтух помалкивает, как обычно на сходках, но по нему тоже ясно, доволен и жизнью, и здоровьем, и всеми нами. Всё хорошо, всё хорошо, прекрасная маркиза.

Гавгамел покосился на Казуальника, сказал брюзгливо:

– Перестань вертеть комнату!.. Я уже не понимаю, где юг, где север!

Казуальник сказал с беспечностью в голосе:

– А оно тебе надо? Извозчики на что?.. Ты ещё по коре деревьев начни определять: если обросло мхом, то юг!.. Хотя, может, и север, не помню. Но в школе чему-то учили.

Гавгамел изумился:

– Ты и те времена застал?.. А я уже из века навигаторов, были такие коробочки. Указывали, где ты есть и куда тебе идти.

– Куда идти, – сказал Казуальник, – и я могу послать и отправить! С напутствием насчет барабана на шее и паровоза навстречу!.

– Девочки, – сказал Ламмер сладким голосом, – не ссорьтесь. Если что, я знаю, как вас помирить.

– Бесстыдник, – ответил Гавгамел с чувством. – Иди к своим грекам или франкам, а мы лучше всего миримся после хорошей драки!

Я ел быстрее всех, всё вкусно, но я из тех, кто если может обходиться без еды – обходится с великим облегчением, и мне совсем неважно, какой энергий подпитывается организм.

Казуальник сыто рыгнул, погладил себя по вздувающемуся животу и ни к селу ни к городу пропел довольным голосом:

– И кто его знает, зачем он моргает, зачем он моргает…

– Нервный тик, – сказал Ламмер язвительно. – Признак одухотворенной натуры. Как вон у Гавгамела. Ты видел с каким зверски просветлённым лицом он лупает сю скалу?

– Зверски просветлённым, – согласился Казуальник. – Он такой у нас. Смотри, как смотрит, вот-вот вдарит! Для просветления.

В трёх шагах от стола прямо из пола выметнулся огненный столб, пахнуло жаром, донесся грохот артиллерии и треск крупнокалиберных пулемётов, а из огня вышел Тартарин в маскировочном комбинезоне десантника, с длинноствольной винтовкой за плечами и хищной раскраской на лице, превращающей его в дикого зверя.

Слева на поясе к широкому поясу приторочен топор с оттянутым в обе стороны лезвием, справа две гранаты, по три тонких кинжала на груди по обе стороны.

Ламмер взглянул с брезгливым упреком.

– Как ты можешь, – сказал он с мягким укором вечно недовольного интеллигента из глубинки, – там же тоже люди! С конституционными правами.

Тартарин возразил:

– Я сражаюсь с нечистью, нежитью и Вселенским Злом!.. Опять жрёте?

Ламмер горестно вздохнул и поднял взор к потолку, а ехидный Казуальник сказал ему:

– Привыкай, Аркаша, так всегда в мире недалёких людей!.. Нет чтобы искать, найти и не сдаваться насчёт путей взаимопонимания!.. Ну и что, если у них нет сисек, а жизненно важный нам орган за ухом, как у натурщицы Пикассо? Мы же демократы или хто?.. Значит, должны их демократить во всех отношениях и позициях. Ага, понял? Да, во всех, не морщись, ты же не реднек, а податливый интеллигент, что принимает и сам все нужные гуманизму и обществу позы. Все равны и равногендерны в либеральном мире! Нужно учиться жить совместно, сосуществовать, учитывать чужие интересы и кунилингусы, а не вот так грубо женщину топором по голове, как питекантроп какой из фитнес-центра!..

Тартарин опустился на последнее свободное кресло, комбинезон неуловимо быстро сменился смокингом, винтовка, топор и гранаты с кинжалами исчезли.

– Шеф? – сказал он вопросительно.

– Я тоже не понимаю, – сказал я с отвращением, – как это вот так подбежать к женщине и топором, топором!.. Я понимаю потом, но не сразу же!.. Не по-мужски.

Тартарин отмахнулся.

– А я за равноправие!

– Демократ, – сказал я с осуждением. – Хуже того, либерал!.. Разве мы не поклялись оставаться старомодными якорями этого неустойчивого мира? И должны стоять, как утесы на Волге?

Он сказал скептически:

– Да где те утесы? Уже и Волги почти нет. Да и вообще, байма есть байма. Отдушина, что значит – от души идёт и никуда не свёртывает. В ней можно и того, чего низзя и не принято.

Ламмер, подбодрённый поддержкой Казуальника, сказал с жаром:

– Все с этого и вот, ага!.. А потом один другого или вон как ты топором Дездемону. Нет, надо билль о полном запрете. А то, хитроанусные, находите лазейки! Нет на вас товарища Сталина.

Тартарин вздохнул.

– Сам по тем временам скучаю.