Поручик - Евгений Адгурович Капба

вытирать патроны от крови.

Я подобрал карабин, вытянул из карманов пиджака убитого две запасные обоймы. Во внутреннем кармане лежала фотокарточка: убитый мной парень, какая-то женщина в платье с передником и мальчишка, белобрысый, стриженный под бобрик и лопоухий. Семейный был, черт побери! В этот момент приоткрылась дверь, ведущая из цеха в главное здание завода.

— Ваше благородие, вы живы?

— Живы, ефрейтор. Что там у тебя?

Сапер, переступая через нагромождения металлического хлама и хрупая сапогами по строительному мусору, подошел поближе, и я протянул ему карабин:

— Справишься?

— Разберемся, — сказал он и щелкнул затвором. — Там можно пройти, но вонь такая, что блевать тянет.

— Жить захочется — потерпим. Корнет!

Кавалерист, все еще с бледным лицом, подбежал к нам. За окном раздались крики:

— Смерть имперским оккупантам! Мы вас за ноги подвесим! — акцент был жуткий, надо сказать.

— Н-надо поскорее отсюда выбираться, — проговорил корнет и щелкнул барабаном револьвера.

Сапер отворил деревянную дверь с облупившейся краской и нырнул в темноту. Мы последовали за ним.

— Здесь черт ногу сломит, так что поаккуратнее, поаккуратнее, — бормотал ефрейтор.

Воняло жутко. Мы пробирались почти вслепую, ориентируясь на тусклый свет небольших грязных окошек, находившихся под самой крышей. Корнет щелкнул зажигалкой и тут же закрыл рот ладонью. Я тихо выматерился: вокруг нас лежали трупы. Видимо, здесь с месяц назад столкнулись какие-то две местные группировки: военной формы видно не было, а вот холодное оружие валялось в изобилии.

Скрипнули ржавые петли ворот и мы оказались на улице. Серое небо дохнуло в лицо сыростью и гарью фабричных труб.

— А теперь ходу, господа офицеры, ходу! — сапер-ефрейтор рванул вдоль по улице, к окраинам, туда, где был расквартирован имперский гарнизон.

Мы побежали следом. Я услышал сзади крики, потом прозвучало несколько выстрелов. Оглянувшись, я увидел корнета, лежащего навзничь. Ему снесло полчерепа.

Я думал, что у меня отвалятся подошвы сапог или разорвутся легкие — так быстро я еще никогда не бегал.

Красное кирпичное административное здание на другой стороне улицы показалось знакомым: недалеко должны были быть блокпосты родной Десятой сводно-гвардейской бригады. Я замедлил шаг и попытался отдышаться. К контрольно-пропускному пункту с полосатым шлагбаумом вышел ровной походкой, уже оправившись.

— Кто здесь старший? Сообщите дежурному офицеру о нападении на военнослужащих имперских вооруженных сил в районе заброшенного завода, недалеко от эстакады.

Усатый унтер-офицер козырнул и отправил солдата искать дежурного офицера. Скоро придется оформлять кучу бумаг, выяснять личность корнета и прочая, и прочая…

Здание офицерского клуба располагалось в каком-то кабаре с раздолбанным гаубицами вторым этажом. Но на первом этаже все было вполне прилично, имелась барная стойка, стулья и пожилой квартирмейстер — буфетчик, который наливал всем, кто носит погоны с золотым позументом ровно по пятьдесят. И меня это полностью устраивало.

* * *

Было то время суток, когда солнце еще до конца не село, а луна уже появилась на небосводе. Ребята из третьего взвода развели костер возле КПП и варили на нем в котелке кофе, чтобы не так хотелось спать в ночное дежурство. Я подошел к шлагбауму и спросил:

— Ну, что тут у вас? Местные не беспокоят?

Вахмистр, старший этой смены охраны, махнул рукой и улыбнулся:

— Нет, господин поручик, не беспокоят. Один пацан даже хворост для костра приносил. Смешной такой, белобрысый…

— Я тут посижу с вами? Не спится что-то…

— Да всегда пожалуйста, вот, у нас даже лишний чурбак найдется!

Я сел на толстое поленце, которое показалось ничем не хуже роскошного кресла, и вдохнул аромат варящегося кофе. Дымок от костра поднимался в небо прямо, не тревожимый порывами ветра. Пролетела мимо летучая мышь, делая замысловатые кренделя в своей вечной погоне за ночными насекомыми. Вахмистр налил мне кофе в металлическую кружку, и я стал пить маленькими глотками, обжигая губы о горячие края кружки. Хорошо!

К контрольно-пропускному пункту приблизилась какая-то невысокая фигура, несущая что-то на плечах. Часовой передернул затвором, а потом улыбнулся и сказал:

— Это наш пацан!

Белобрысый лопоухий мальчишка как-то тяжело сбросил с плеча небольшую вязанку хвороста и подтащил ее к костру. Вахмистр протянул пацану галету, тот зажал ее в руке, спрятал в карман, потом с видимым напряжением подкинул вязанку в костер, осмотрел нас всех странным взглядом, и убежал куда-то в подступающую темноту.

Огонь потрескивал, весело принявшись за вязанку хвороста. Где-то я видел этого пацаненка, его лицо показалось мне знакомым.

— Чего-то он сегодня быстро убежал… — сказал один из солдат.

— И вязанка тяжелая какая-то была у него, хотя на вид вроде… — добавил другой.

Солдаты закурили и сменили тему. А у меня заклинило в голове и раз за разом вертелось одно и то же: знакомое лицо — тяжелая вязанка — быстро убежал. Я поднял с земли обломок доски и пошерудил в костре. М-мать!!!

— ВСЕ В УКРЫТИЕ!!!

Бойцы в карауле стояли опытные, и поэтому, не задумываясь, рванули кто куда: за мешки с песком, в канаву, в развалины кирпичного пакгауза… Я вместе с вахмистром оказался за ржавым остовом подбитого бронеавтомобиля.

— Что там такое, господин пору…

Бабахнуло так, что взрывной волной подбросило бронеавтомобиль, шлагбаум и блокпост разнесло вдребезги, а меня кубарем проволочило по земле, причем я чуть не откусил себе язык и здорово приложился коленом обо что-то твердое.

Когда прошел звон в ушах я сказал вахмистру, сплевывавшему землю:

— Снаряд. В вязанке был артиллерийский снаряд для сорокапятки.

VIII. АППЕРКОТ

Рота торчала в этих проклятых припортовых бараках уже вторую неделю. Не знаю, что там готовили в штабе армии, но о нас, «хаки»-пехоте, похоже забыли. Солдат выпускали в город по дюжине в день, выдавая при этом гражданскую одежду отвратительного качества. У офицеров с этим было полегче — главное оставлять трех дежурных на роту и гуляй сколько вздумается.

Представьте себе две сотни парней, запертых на ограниченной территории…

Я как мог помогал бойцам: брал заказы на покупки, относил почту, отпускал в город больше людей, чем положено. И очень просил ни во что не ввязываться: штабные, похоже, готовили какую-то военную хитрость, и обнаруживать наше здесь присутствие было крайне нежелательно.

— Господин поручик, вам никогда не дослужиться до капитана, — сказал мне однажды вахмистр Перец. — Слишком вы к нашему брату добрый.

Я подумал о том, что это сейчас я им начальство. И когда война закончится, я перестану быть начальством и снова стану студентом-недоучкой. А тот же Перец, бывший до войны хозяином ремонтной мастерской, будет куда более важной птицей…

* * *

Сегодня был мой день. То есть я мог выйти в город.