Шкафы и шпионы (СИ) - Ямнова Дарья

— Итак, капитан Мурес, — я деловито приступила к расшатыванию нервной системы дарха, — мне нужно знать все признаки вашего отравления. Когда это, по вашему мнению, произошло, как проявилось. Ухудшается ли ваше состояние или оно стабильно?

Табурета моментально перекосило.

Какой мужик вот так признается, что из него вот уже неделю вода льется? А военные вообще люди с тонкой душевной организацией, на проблемы со здоровьем не привыкшие жаловаться. Ректор издал какое-то невразумительное “ммм” и опять умолк, испепеляя меня взглядом. О да, мой дорогой разведчик, ты попал на мою территорию! И я здесь очень хороша, поэтому на мычание ответила своим коронным хорошо отработанным выражением “Не понимаю вас, говорите членораздельнее!”.

Судя по звереющему лицу Муреса, он начал подозревать подвох. Стало даже немного грустно, что "табурет" таким сообразительным оказался. Только вот поздно пить слабительное, когда тебя им уже напоили. Даже не знаю, чем бы наша война взглядов могла закончиться, если бы не вмешался хозяин лаборатории:

— Госпожа Сатор, — благосклонно начал профессор, — у капитана уже неделю серьезное расстройство желудка…

— О! У вас здесь болит? — ткнула себе куда-то под грудь, не забыв сымитировать сострадательный тон.

— Нет, — сквозь зубы прорычали мне в ответ.

— Капитан Мурес, если вы не расскажете, что с вами произошло — я не смогу помочь. Вы взрослый серьезный мужчина. Военный. Не понимаю, почему ведете себя так по-детски.

В голосе у меня был сплошной мед, любого бы проняло. А вот в мыслях царило торжество: так тебе, Табурет неотесанный! Как увольнять и душить — так это мы смелые, а как про проблемы с туалетом рассказать, посмотрите какие нерешительные. Но моя речь капитану была по боку. И что-то так неуловимо изменилось в облике мужчины, что у меня в горле от ужаса пересохло. Старик, видимо, тоже почуяв угрозу для своей лаборатории, поспешно начал вводить меня в курс дела:

— Я немного неверно сформулировал. У Саарина расстройство кишечника, — строго поведал алхимик, перестав излучать благодушие, — примерно неделю уже. Целители указали на отравление и помочь не смогли. Наши исследования также не смогли выявить компоненты зелья. Но мы обнаружили остатки другого интересного вещества. Эдакий эликсир-маскировка, который придает кофейный вкус. Таким образом мы пришли к выводу, что капитан отравлен.

— Чем-то, что мне подмешали в кофе, — злорадно добавил табурет, наконец вернув себе самоконтроль.

Досадный прокол. С другой стороны мою вину это все равно никак не доказывает. Значит, моя задача не показывать внутреннего смятения и держаться выбранного курса:

— И как вы справляетесь с этим эффектом? Целитель наложил заклинание? Или какие-нибудь отвары?

— У меня разгрузочные дни, — злость в голосе капитана была очень искренней.

Теперь становилось понятно, чего он такой бешеный. Голодный мужик — злой мужик. Но почему ему никто не оказал никакой элементарной помощи? Так ведь и от обезвоживания скончаться можно. Последнее произнесла вслух и получила еще один яростный ответ, заставивший меня по-настоящему забеспокоиться.

— Особенности дархов, госпожа Сатор! Я про них упоминал, если вы забыли. На нас плохо действует магия, и целитель просто не смог наложить заклинания. А зелья… С меня хватило вашего…

От бешенства капитан даже мигать перестал и смотрел на меня в упор. Что ж, если ему сообщили, что он и вправду может умереть от слабительного, то по-крайней мере становится понятна попытка придушить меня. Мало того, что он оказался в рядах умирающих, так еще и смерть для вояки весьма унизительная. Впрочем — это не мои проблемы, пускай знает, как увольнять беззащитных зельеваров!

— Мне нужно провести общий анализ состояния вашего организма, — вернулась к делу я, — вы позволите наложить плетение?

Ректор недовольно кивнул в ответ, соглашаясь. Едва ли его радовала перспектива оказаться объектом исследования в моих руках. Он, вообще, оказался не дурак и быстро делал правильные выводы. Вот и не успела я от одной экзекуции с плохо наложенным заклинанием исследования перейти к другой в виде забора крови из вены, как капитан спокойно заявил:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Вы же понимаете, госпожа Сатор, что мы оба не давали обещаний друг другу не вредить? Или в своем потрясающем стиле вы опять собираетесь думать потом?

Игла в моих руках дрогнула, профессор, с интересом за всем этим наблюдающий, напрягся. Реакция старика стала главным сигналом, что дарх на взводе. А спокойствие разведчика, гораздо смертоноснее, чем эмоциональная нестабильность.

— Господин ректор, — закрутила на накачанном предплечье мужчины жгут, — вот вы мне все угрожаете, угрожаете, задушить пытались. А мысли, что я могу развернутся и уйти, вам в голову не приходило? И живите вы, как хотите. Вот позади меня стоит настой, снижающий действие любого зелья. Вам ведь его даже никто не предложил.

Сделала паузу в своем откровенном диалоге, хорошенько прицеливаясь, и воткнула иглу в вену. Уроки первой магической помощи никогда не были моей сильной стороной, и высокий бал удалось получить только благодаря заученной теории. Вот и сейчас случился промах, подаривший мне еще один убийственный взгляд от дарха.

— Саарин, а ведь правда, подобный настой способен помочь! — вклинился профессор Агна, с интересом заглядывая в котелок.

— Так вот, капитан Мурес, ваши угрозы мне смешны, — уверенно продолжила я, — очень легко запугать преподавательницу, которая не сильна в целительстве. Гораздо сложнее быть мужчиной, способным потерпеть некоторые неудобства.

В этот момент я воткнула иглу и опять мимо.

— У вас высший балл по первой магической помощи, — отобрал у меня иглу Табурет, — теперь понятно, почему в аспирантуру по специальности вас не взяли.

И сам себе попал в вену с первого раза, быстро наполнив шприц. А мне стало жуть как обидно. Ректор прошелся по самому больному, моментально вогнав меня в депрессию. Слова были несправедливыми, но попадали куда надо, только заставляя острее чувствовать себя неудачницей. Все мстительно-издевательское настроение вмиг улетучилось. Да, наверняка у меня на лице даже все было написано и, отобрав у табурета шприц, сухо объявила:

— В одном котле, как уже рассказывала, настой, который ослабляет действие зелий, в другом — укрепляющий эликсир, — к мужчине я давно повернулась спиной и копошилась на столе, разливая кровь в разные пробирки, — предупреждаю: на вкус оба — гадость. Хотите пейте, хотите — нет. По двести миллилитров утром и вечером.

Что происходило за моей спиной, мне было неизвестно. Оба мужчины молчали. В целом в лаборатории стояла тишина, нарушаемая лишь звонам стекла тех пробирок, в которые разливалась кровь. То, что Табурет все-таки взял котелки, узнала, когда он уже ушел, заявив на прощание: “Госпожа Сатор, вам запрещено покидать лабораторию и выделенные вам покои без сопровождения. Встретимся за ужином”. Мое саркастичное: “У вас разгрузочные дни”, - отправилось в пустоту, лишь вызвав у профессора Агны легкую улыбку.

— Милая, вам стоит быть деликатнее, — к старику вернулся благодушный настрой, — я давно знаю Саарина и весьма удивлен, что дело закончилось в моей лаборатории, а не в тюремной камере. Полагаю, это исключительно благодаря вашему таланту.

Слова моего надсмотрщика не вызвали беспокойства. На душе было и так гадливо, после слов об “аспирантуре по специальности”. Какие уж тут размышления о собственной везучести? Да и признания, даже косвенного, они от меня не дождутся.

— Профессор Агна, я пытаюсь помочь вашему начальству, — открыто врать старику не хотелось, — сурово за это отправлять на эшафот.

— Я вас понял, госпожа Сатор, — алхимик проницательно взглянул на меня, будто понимая настоящий смысл моих слов.

Больше мы к этой теме не возвращались, с головой окунувшись в анализы и научный процесс. Даже пару раз отвлеклись от решаемой задачи на совершенно другие зелья. Увлекательный спор закончился изготовлением редкого эликсира, снимающего боль в суставах. Старик пожаловался, что распространенные у целителей мази ему особо не помогают, а каждый раз идти накладывать заклинания — не набегаешься. Моя рекомендация сварить “Красную саблю”, была встречена крайне скептическим “она не помогает”.