Дневник путешествия в Европу и Левант - Герман Мелвилл

Преследуя свою цель и в то же время являясь неким пассивным объектом, весьма расположенным для восприятия таинств города, я старался пресытиться атмосферой Иерусалима. Обычно я поднимался на рассвете и прогуливался вдоль стен. Я искал встречи с духами города, заключенными в этих теснинах. Днем у арок Яффских ворот я не мог уклониться от встречи с людьми, которые осматривают долину Гихона и постоянно бродят вокруг соседних фонтанов, по долинам и холмам. Кажется, и другие посетители ощущают нездоровую атмосферу этого маленького города, запертого в высокие стены, препятствующие вентиляции, задерживающие рассветы и ускоряющие наступление сумерек. Люди, кажется, разделяют мое нетерпение, там, где это касается деспотического ограничения и предписанных правил. Бывало шагал я до горы Сион по террасоподобным проходам, осматривал плиты над могилами армян, латинцев, греков, при жизни враждующих между собой и спящих вместе. Я смотрел вдоль склона Гихона, нависающего над моей головой, и наблюдал за стремительным низвержением торжественных теней, падающих от городских башен, тянущихся далеко внизу до призрачного основания водохранилища. Чуть выше, над темной долиной, мой взгляд останавливался на другом водоеме, огороженном утесами, поросшими старыми, изможденными оливковыми деревьями. Там ангелы господни поразили армию Сеннашериба. При утреннем освещении я созерцал красноватую почву Аселдемы, словно подтверждающую этой глубокой окраской свою непреходящую вину. На холме совета первосвященников я видел разрушенный дом Кайфы, в котором, согласно легенде, было замышлено убийство Христа, и поле, где удавился предатель Иуда, когда все было кончено. Днем я простаивал у Ворот святого Стефана неподалеку от водохранилища, носящего его имя, на том месте, где святого побили камнями, и наблюдал, как медленно ползут тени в долину Иософата по склонам холмов Безета и Сион. Затем, немного отдохнув на дне, начинал я медленно карабкаться по противоположному склону Елеонской горы, описывая могилу за могилой и пещеру за пещерой.

Пилигримы бродят по холмам с серьезными лицами.

Церковь Гроба Господня. В эту церковь запрещен вход евреям. Обвалившийся купол. Громадное здание, разрушенное наполовину. Лабиринты и террасы гротов, покрытых плесенью, могилы и раки. Запах мертвецкий. Мутное освещение. У входа в нише, похожей на грот, установлен диван для турецких полицейских, которые восседают на нем, скрестив ноги, покуривая, с презрением поглядывая на толпу пилигримов, непрерывным потоком втекающих внутрь и падающих ниц перед камнем помазания Христа, который благодаря прожилкам красноватой плесени напоминает колоду мясника. Рядом глухая мраморная лестница с избитыми ступенями, ведущая на известную всем Голгофу. Там при коптящем свете старой лампы ростовщика, в числе многих других реликвий, хранитель показывает дыру, в которой был установлен крест, а сквозь узкую решетку, похожую на крышку подвала для хранения капусты, расселину в скале. На том же уровне, по соседству находится нечто напоминающее галерею, огороженную мрамором, с которой хорошо виден церковный вход.

Я околачивался здесь целыми днями, созерцая спектакль, разыгрываемый презрительными турками на диване и презренными пилигримами, лобзающими камень помазания. Вход в церковь напоминает тюремную дверь. Она снабжена решетчатым оконцем. Над основным корпусом здания нависает высокий, наполовину разрушенный купол, и отпавшая штукатурка обнажает худобу балок и дранку. Какое-то чумное великолепие царствует в этих расписных стенах, покрытых плесенью. Посередине всего этого возвышается Святой Гроб — часовня внутри церкви. Она выстроена из мрамора, местами обильно украшена скульптурой и имеет вид достаточно древний. Из ее портика исходит ослепительное сияние. Оно освещает лица пилигримов, толпящихся на пятачке перед входом, где помещаются одновременно не более четырех-пяти человек. Сначала попадаешь в крохотный вестибюль, где показывают камень, на котором сидел ангел, а затем и саму могилу. Входишь словно в зажженный фонарь. Стиснутый, наполовину ошеломленный ослепительным светом, некоторое время рассматриваешь ничего не выражающую, пестро украшенную колоду. С радостью выбираешься наружу, с чувством облегчения стирая пот, словно после духоты и жары балагана. Сплошной блеск при отсутствии золота. Жара, вызывающая головокружение. На лицах бедных и невежественных пилигримов написано то же самое, что и на вашем лице.

Побыв в храме некоторое время, быстро обойдя круг часовен и рак, пилигримы либо останавливаются с тупым видом посередине, либо преспокойно рассаживаются небольшими группками на многочисленных ступеньках, бесстрастно обмениваясь обычными сплетнями. Храм Гроба Господня — отдел новостей и теологическая биржа Иерусалима. Это впечатление еще более усиливается после знакомства с маленькими часовенками, являющимися как бы собственностью отдельных малочисленных сект коптов, сирийцев и пр., члены которых встречаются там с глазу на глаз, словно в конторках маклеров на коммерческой бирже.

Часовня Обретения Креста. Винный подвал. Если подходить к часовне со стороны грязной улочки, ведущей от Страстного Пути (Виа-Долороса), нужно пройти мимо высокой мрачной стены, где за каждым углом массивных контрфорсов открыто лежат груды свежих отходов этого варварского города, не поддающиеся ни описанию, ни названию. В этот миг едва ли представляешь себе, что стена, которую предают подобному поруганию, является главной стеной сооружения, содержащего гробницу некой личности, причисленной к божествам.

Пройдя стену, ныряешь вниз по крутому винтовому спуску, напоминающему лестницы в Эдинбурге, и вскоре оказываешься посреди довольно просторной площадки напротив толстой стены, пронзенной проемом со старыми деревянными воротами, достаточно низкими и мрачными для того, чтобы сойти за вход в свинарник. Он ведет в церковный дворик, наглухо огороженный кирпичной стеной. Обширная площадь, вымощенная благородным камнем, где восседают многочисленные уличные торговцы и продавцы четок, распятий, безделушек, всевозможных амулетов и брелоков из древесины оливкового дерева и местного камня. Фасад церкви построен с нарушением всяких архитектурных правил. Над фундаментом небрежно и в беспорядке нагромождены многочисленные архитектурные детали. Слева возвышается высокая древняя башня, напоминающая сосну с ободранной у основания корой и высохшей верхушкой. То, что осталось от первоначального фасада, подсказывает, что когда-то он был украшен изящными изваяниями; однако время постепенно откусывало их, пока не довело до состояния пирожного, над которым усердно трудились мыши.

Внутреннее устройство Иерусалима

Проулки, ведущие от ворот святого Стефана к Голгофе. Тишина и пустынность места. Арка. Камень, о который облокачивался Он. Камень Лазаря. Город напоминает каменоломню. Сплошные камни. Сводчатые переходы. Контрфорсы. Арка «Се человек!» (Ессе Homo). Кто-то пристроил сверку крохотное холостяцкое обиталище.

Объяснения гидов: «Вот камень, о который облокачивался Христос, а вот английский отель». Там дальше высится арка, откуда Христос был представлен народу. Рядом с этим оконцем продается лучший кофе в Иерусалиме.

Если бы с Иерусалимом не были связаны особые исторические представления, то и тогда благодаря своему необычному виду он смог бы расшевелить в душе путешественника своеобразные ощущения. Повидав Хаддон Холл, миссис Рэдклиф задумала свои устрашающие романы, поэтому я нисколько не сомневаюсь в том, что именно дьявольский ландшафт Иудеи подсказал еврейским пророкам мотивы их отвратительной теологии.

Однажды в полдень, пробираясь по Страстному пути, я услышал муэдзина, взывающего к правоверным с высоты минарета Омара. Такие же звуки доносятся с Елеонской горы.

Оливковое дерево, чудовищно искривленное, сильно напоминает яблоню. Однако оно более шишковато, а его листва не такая яркая. Обычно его рассаживают в садах, и это дополняет сходство. Дерево имеет призрачный, меланхолический вид (трезвый и раскаивающийся) и прекрасно увязывается с иерусалимским пейзажем. Множество оливковых деревьев растет на равнине к северу от городской стены. Там же находится пещера Иеремии. В ее печальных коридорах сочинил он свой скорбный Плач.

В пределах городских стен много пустырей, заросших ужасными колючками.

Общий фон города серый. Он напоминает холодные и выцветшие глаза старика. В бледно-оливковом утреннем свете город выглядит странно.

Целые наслоения других городов покоятся под нынешним Иерусалимом. Осколки колонн обнаруживаются на глубине до сорока футов под землей.

Камни Иудеи. В Священном писании достаточно написано о камнях. Памятники и монументы воздвигаются из камней. Людей забивают до смерти камнями. Символическое семя падает на каменистую почву. Не удивительно, что в Библии камням уделено так много внимания. Иудея — сплошное скопище камней. Каменистые горы, каменистые равнины. Каменные потоки, каменные дороги. Каменные стены, каменистые поля. Каменные дома, каменные надгробия. Кажется, что глаза и сердца жителей тоже высечены из камня. Впереди, позади — сплошные камни. Камни направо и камни налево. Кое-где предпринимались мучительные попытки очистить поверхность земли от камней. Местами красуются кучи булыжников. Стены невероятной толщины возводились не столько из соображений обороны, сколько для того, чтобы освободиться от камней. Напрасно. Стоит сдвинуть с места один камень, как под ним обнаруживается другой, еще больших размеров. Это напоминает починку старого амбара — чем больше выгребаешь гнилья, тем обильнее оно появляется.