Ночные окна. Похищение из сарая - Альманах «Подвиг»

За этом столом царило унылое молчание. Сектант вообще был всегда сдержан в речах, следуя заветам Амвросия Медиоланского, который изрек, что в многословии человек гибнет, а в безмолвии обретает истину. Сатоси молчал из деликатности. А казах Олжас не раскрывал рта потому, что от него нещадно разило рисовой водкой, которую он употребил в количестве трех бутылок вчера вечером, насколько я знал, в полном одиночестве. Теперь он, часто отдуваясь, поглощал холодный освежающий тан. Японец ел палочками отварной рис с трепангами. Представитель секты истинных грибоедов, Антон Андронович Стоячий, как и положено, вкушал маленькими порциями нечто похожее на жареные мухоморы.

— Ихгм-м! — издал, наконец, некий непонятный звук Олжас, который мог означать что угодно: и хорошее, и плохое.

— Очень точно подмечено, — с улыбкой отозвался Сатоси.

— Как сказать, — загадочно промолвил Стоячий.

— Пожалуй, я пойду, — произнес я и, замыкая круг, вернулся к столику Бижуцкого.

Мне показалось, что он так и застыл, все с той же ложкой каши в руке. Но перед ним стояла уже вторая порция манки. Заметив меня, он быстро, в один дух ее прикончил, словно опасаясь, что я могу выхватить его тарелку и съесть.

— Так вот, — продолжил он свою мысль, будто я и не уходил, — тот, кто хотел проникнуть ночью в клинику, — оборотень. Я имею в виду не только его внутреннюю сущность, но и то, что мне удалось увидеть. Его глаза горели красно-желтым светом. Потому и доберманы лаяли столь яростно.

Слушая Бижуцкого, я думал: «Кто же мог стащить часы у госпожи Ползунковой?» — впрочем, я уже почти догадывался, кто.

Полковник Алексей Топорков приехал с офицерской точностью — ровно в десять, как и было условлено, и не один, а с братом (по моей же просьбе), также бывшим военным. Они были весьма похожи: обоим за пятьдесят, подтянутые фигуры, моложавые лица, темные от загара, но со светло-васильковыми глазами. Служили у них в семье все: сейчас — дети, а прежде — отец, дед, прадед. Офицерская косточка. Был еще и самый старший брат, генерал, но он уже умер. Перед встречей я очень тщательно изучил историю их семьи. Определенную работу проделал и Левонидзе. Почему я пригласил Алексея Топоркова приехать вместе с Владимиром? На то были особые причины.

Пока основные «гости» отдыхали и были предоставлены своим любимым занятиям (правда, под ненавязчивым контролем Жанны, Жана и видеокамер), я переключил свое внимание на Топорковых. Принимал я их в правом кабинете, угощая крепким кофе. Левонидзе тоже находился здесь, но почти не принимал участия в разговоре. Он равнодушно смотрел в окно, за которым физик и актриса в спортивных костюмах играли в бадминтон. Вернее, пытались играть, махая невпопад ракетками, поскольку физик был хром, а актриса подслеповата.

— Не понимаю, зачем я-то вам понадобился? — несколько сконфуженно спросил Владимир Топорков. — Ну, Леша, ясно, он сам говорит, что все последние полгода на нервах, того и гляди «чайник» закипит, а я еще поборюсь, подергаюсь в этой Чертовой, безумной жизни, я не сдамся. И ему не дам! — Он кивнул в сторону брата, который сидел так, будто проглотил кочергу, сцепив на коленях пальцы. — После того как нас полностью обчистили и почти пустили по миру кредиторы, я стал еще злее, еще сильнее, — добавил Владимир и в порыве налетевшего возбуждения приложил столик кулаком. Чашечка с кофе подпрыгнула и расплескалась. Сейчас он выглядел очень воинственно: васильковые глаза горели, лицо разрумянилось. В нем действительно чувствовались недюжинная сила, воля и ум. Впрочем, Алексей тоже не производил впечатления опустившегося или упавшего духом человека. Старенькая рубашка и брюки хорошо выглажены, башмаки сияют, в глазах — почти та же сталь, что и у брата. Но порой в них мелькала глубокая растерянность, граничащая с непроходимым отчаянием. В моей работе необходимо прежде всего изучать глаза клиента, его взгляды, жесты, положение рук и ног. Это целая наука, которая, собственно, предшествует самому психоанализу.

— Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие, — начал я отвечать на вопрос Владимира. — Мир, в котором мы живем, рухнул.

Моя фраза, как я и предполагал, вызвала недоумение и даже некоторый столбняк у обоих братьев. Повернулся в нашу сторону даже Левонидзе, хотя уж кто-кто, а он-то давно привык к моим психологическим «штучкам».

— Не понял, — произнес Алексей.

— Да-да, объясните, — поддержал его Владимир.

— Нет, ничего страшного пока не произошло, — охотно продолжил я. — Просто я хочу вывести вас на подобную ситуацию. У каждого человека — свои ценности в этом мире и вообще свой особенный, замкнутый мир. Если эти ценности исчезают, а мир рушится, то что происходит? Вот это я и хочу понять. Считайте мою фразу, конечно же, виртуальной, сказанной о таком же виртуальном мире. Но расскажите мне о своих реальных ценностях и реальном мире, который, не дай бог, может рухнуть, как и все, что вокруг нас стоит, движется и летает. Что для вас было и есть дороже всего и что из этого «дорогого» вы уже потеряли? Ведь, согласитесь, не ограбленный же склад с китайским ширпотребом? Хотя и этого достаточно, чтобы основательно потрясти душу. Но только не офицерскую, насколько я разбираюсь в военных.

Тут я замолчал, давая им время поразмыслить. Проблемы Алексея Топоркова были в общем-то вполне заурядными и не отличались новизной. Исправный служака, командовавший воинской частью где-то в Средней Азии, выйдя в отставку и имея маленькую квартиру в Москве, решил заняться челночным бизнесом вместе с братом. Но еще при первой беседе меня насторожила одна, вроде бы незначительная, деталь. Владимир был старше его, но вышел в отставку в воинском звании подполковника. Алексей окончил службу полковником. Сразу возникает вопрос: кто кому должен первым отдавать честь при встрече? Младшему брату — старший, или старший офицер — младшему? Тут уже налицо явная неразбериха. Тем более что и служили-то они в одной части. Каково им было? Старший из братьев, как правило, всегда верховодит. Младший — подчиняется. Но вот пролетают годы, и они меняются ролями; командует теперь на законных основаниях младший, старший исполняет приказания. Но психическая амплитуда сознания имеет свой высший пик именно в детстве. Дальше мозг обогащается лишь общими, в основном, конфликтными знаниями и опытом бессознательного. По сути дела, в каждом человеке живут два существа — ребенок и взрослый. Как они контактируют между собой — вот основной вопрос, поважнее того, который задавал себе явный психиатрический невротик Гамлет. Потянув за эту ниточку, я, с помощью Левонидзе, стал распутывать весь клубок.