Неспетая песнь дракона - Светлана Жданова

В это время сам Станислав просто не мог реагировать нормально, едва находя в себе силы дышать от восхищения и лютой, отчаянной зависти к тому, кто смог создать своей песней подобное. К тому, кто мог так петь о своей боли, любви и надежде. Мир кружился вокруг него сотней красок и звуков, заключенных в лед. Нет, Стас видел не больше, чем другие. Он слышал больше, слышал каждый оттенок, каждую ноту и каждое чувство, раскладывал их на составляющие и пытался распробовать кончиком языка. Как в наркотическом дурмане, он тянулся за тем, чего нет и не будет у него, за той хрупкой, но такой сильной надеждой, звучащей в песне другого дракона, обретающего свой собственный мир и семью, познающего любовь!

И когда Нирран буквально за шкирку потащил его прочь из-под купола, Стас начал сопротивляться. Ему хотелось еще немного, еще чуть-чуть, хотя бы мгновенье погреться в этом зареве чужого счастья. Написаться им с запасом, так чтобы когда становится особо плохо и больно, напоминать, что оно вообще есть, пусть не у него и для него, но многие познают и многие любят, счастливы, необходимы. Чтобы просто знать, что такое есть, и вовсе не бред его воспаленного от неудач разума.

И сейчас, смотря на такого знакомого, такого взъерошенного и холодного Ниррана, он чувствовал, как у него заново отбирается с трудом собранное тепло, как рушатся надежды. Такое жестокое напоминание, что он не нужен. Возможно, не будь они рядом, погибни они друг для друга, это безумие и прошло бы, отзываясь в сердце лишь сожалением и светлой грустью. Но они как завороженные каждый раз замирали у этого кривого зеркала, вглядываясь в глаза друг друга, подпитываясь чужой болью, чужой страстью и ошибками. Они резались об эти острые грани стекла, разбитого собственными руками, заливая все вокруг ядовитыми каплями крови, размазывая ее по друг другу и ненавидя за это. Один дракон испугался и не осмелился, снова сбегая. Второй дракон не поверил и оттолкнул, прячась в привычный холод. Раз дракон. Два дракон.

Откинув от себя руку Ниррана, Станислав зашипел:

— Оставь меня в покое, я сам решу, что мне делать!

— Мальчик наигрался в телохранителя? Хотя да, о чем это я, ответственность незнакомое для тебя слово!

— А у тебя в лексиконе другие есть? Да и вообще в жизни кроме этой ответственности? Кому она нужна? Алекс? Да не смешите меня, для защиты у нее есть кровники и целый клан!

— У твоей сестры тоже муж и дети есть, а ты до сих пор от нее отойти не можешь. Так что не тебе меня судить!

— У моей сестры есть муж и дети, я приложил все свои силы, чтобы было так и чтобы она была счастлива! А где твой брат? Какой из тебя после этого телохранитель, когда ты…

Удар у Ниррана был сильный, хорошо поставленный и сдобренный всем гневом и недовольством, так давно кипевшими под крышкой из спокойствия и безразличия. Стас сплюнул на снег кровь и зло усмехнулся. Когда драконы были против драки? Оба били так, словно действительно хотели уничтожить, стереть противника со света, расплатившись его жизнью за свою боль. Без жалости и сострадания. До отбитых внутренностей и сломанных ребер, так, чтобы полностью насладиться своими растоптанными чувствами и желаниями.

В какой-то момент, вынырнув из этой агонии, старший из них понял, что золотистые, солнечные глаза противника начали закатываться, а он сам медленно оседать на снег. А в его собственных руках сжимается цепь, обмотанная на шее Стаса. Пока разум цепенел от ужаса, тело само освободило дракона от пут и медленно опустило на бархан. Посадив его себе на колени, Нирран осторожно придерживая мужчину за плечи, заставил того откинуть голову, а затем громко и на пределе своих сил приказал:

— ДЫШИ!

Кровь в венах Стаса побежала быстрей, вспоминая десятков общих родичей и тех, что был общим, признавая Ниррана старшим над собой. Легкие расширились, наполняясь воздухом и кровью, тут же сплюнутой на выдохе.

Безошибочно найдя поврежденное место, сероглазый дракон положил на него руку, и в раненное тело тут же полилась целительная энергия.

— Откуда ты знаешь это заклинание? — осипшим голосом спросил Стас, все так же мягкой куклой лежа в чужих руках.

— Не ты один у нас такой умный. Заткнись и не мешай.

— А ты руку чуть пониже опусти, и я вообще стану тихим и ласковым.

— Придурок озабоченный, — улыбнулся Нирран, утыкаясь носом в темную макушку. — Никогда больше так не делай, Стас. Я же действительно мог убить тебя.

Запрокинув голову, Станислав сначала потерся лбом о подбородок, а потом коснулся носом щеки такого всегда холодного, взвешенного дракона. Он не злился, не обвинял, зная, что сам виноват, что перешел черту, заранее предугадывая, что Нирран выйдет из себя. Это была такая знакомая, темная, всепоглощающая страсть, с которой можно любить, а можно убивать.

TANATOS…[5]

И это тоже — любовь.

— Ну и что? Ранис…

Разжав руки, Нирран посмотрел на свалившегося в снег дракона долгим немигающим взглядом. В темно-каштановых волосах его блестел снег, делая их еще больше похожими.

— Что? Я. Не хочу. Больше. Убивать.

«Тех, кто мне дорог.»

Несказанные слова повисли в воздухе, словно отравляя его. И всё перемирие резко закончилось.

Оставляя за собой горечь и серебряные браслеты, соединенные тонкой цепью.

После всего произошедшего за этот день в груди обоих стало как-то до невыносимости пусто, словно вся ненависть, что они породили, ушла как гнойный нарыв, оставив за собой воспаленную складку и возможность рецидива. Пока же…

Пока Стас смотрел в окно, на залитую огнями долину под Чертогами. Рядом, позвякивая цепочкой, разжигал камин его бывший враг и любовник. И было им вместе не так уж и плохо, просто еще немного саднило сердце, еще неслышно плакала душа, еще темнела бездна в глазах. Спокойно… впервые за столько лет им было действительно спокойно.

Задвинув решетку, Нирран еще какое-то время смотрел на игру пламени. Потом медленно встал и, приблизившись к замершему у окна дракону, осторожно обнял его за талию. Глубоко вздохнув, Станислав сразу как-то расслабился и откинул голову назад. Его губ едва ощутимо коснулись другие, привыкшие тонко сжиматься, но все ещё не забывшие вкус друг друга. Пальцы провели по виску, ощущая под собой бьющуюся жилку. И снова, как всегда, так знакомо, золотые глаза напротив серебряных, но уже не прикрываясь насмешками и холодностью. Просто смотреть, пока не начнет кружиться голова, пока не растворишься в этой зыбкой глубине, не прочувствуешь, не поймешь. Зачем говорить, когда напротив кривое зеркало твоей собственной души, когда в вытянутых зрачках напротив отражается твое лицо и твоя бездна, твоя боль… и твоя любовь. Проскользить подушечками пальцев по щеке, коснуться кончиком языка уголка губ. Маленькая нежность, которая дороже больших весомых слов.